– Воробьева, это ты, что ли, ползешь?

– Не спеша возвращаюсь с работы, – с достоинством поправляю я. Вообще-то я давно уже Панкратова, Воробьева моя девичья фамилия.

– Давай сумки до подъезда дотяну, работница.

Из машины выходит потрясающе красивый мужчина. Бежевая замшевая курка, светлые брюки – и это в такую погоду!

– Тебя, Князев, сразу и не узнаешь.

– А вот тебя, Воробьева, я даже со спины не перепутал.

Приятно, конечно, что мечта всех девчонок, секс-символ (знай мы тогда это слово) трех параллельных классов Мишка Князев узнал меня в усталой тётке с сумками. Хотя и двадцать лет назад я не была девочкой, о которой мог бы Князев мечтать. Я очень средняя. Фигура у меня неплохая, можно сказать хорошая, но будь я чуть-чуть худее – была бы по-модельному изнеможенной, чуть полнее – называлась бы пикантной, а так, я стандартная. И волосы – не блондинка, не брюнетка, а обыкновенный средне-русый цвет, регулярно перекрашиваемый в пшеничный, но почему-то с моментально предательски темнеющими корнями. Даже имя какое-то заурядное, вот если бы назвали родители как-нибудь пооригинальнее – Ладой, или Лорой, или, например, Ингой, как мою начальницу, то, может, и жизнь заиграла бы совсем иными яркими красками… Всё это я про себя рассказываю, а в этом месте нужно рассказывать про Князева, про то, как он, припарковав дорогущую машину, донес мои пакеты и даже не напросился, а просто остался ужинать. Дашка моя сидела за столом онемевшая от восторга и гулять с Чарликом пошла, лишь когда Настя, её подруга по собачьему выгулу, пришла со своим шпицем под нашу дверь. Да и как было уйти! Князев шутил, рассказывал позабытые подробности школьной жизни, изображал в лицах свои встречи с интересными людьми, но когда хлопнула дверь за Дашкой, этот театр одного актёра вдруг резко опустил занавес, Князев посмотрел на меня каким-то устало-равнодушным взглядом и проинформировал:

– Я у тебя переночую.

– С ума сошел!

– Не поняла. Я не с тобой спать собираюсь, а у тебя. Постелешь вот здесь, на диванчике. Потерпи одну ночь неудобства ради школьного друга.

– С каких ландышей!

– Маш, я от жены ушел, или меня ушли. Ещё не разобрался. Так что домой ходу нет, да и сил нет никуда ехать. Только давай без комментариев. Завтра я в шесть встану и уйду. Если ночью попить или поесть надо – заходите на кухню без боязни. Я сплю крепко.

Заснуть я долго не могла. Присутствие мужчины в квартире не будило фантазию, а раздражало, мешая спать. Представляю, как он доминировал над своей женой, если дома у меня, постороннего человека, так бесцеремонно распоряжается! Но ведь я ему не объяснила, что мне будет неудобно, что нарушится привычный порядок. Сначала молчу, а потом возмущаюсь в два часа ночи тем, что нарушено моё частное пространство.

Я не помню, как я уснула, мне даже показалось, что я и не спала вовсе; просто на минутку задремала, и тут же пронзительно зазвенел будильник, возвещая о начале нового трудового дня. Полуспящая, зевая, я прошлепала на кухню и с изумлением обнаружила на кухонном диванчике аккуратно сложенные подушку и одеяло. У меня же Мишка Князев ночевал, а я спросонья и забыла, вывалилась нечесаная, в ночной рубахе. А Князев ушел тихо, как и обещал, если бы не стопка вещей на диване, то и не скажешь, что посторонний человек в доме был. Ни стакана с недопитой водой, ни окурка в пепельнице. И тут я заметила, что след ночной гость все-таки оставил: на полу лежал, вероятно, выпавший из кармана брюк кожаный бумажник. Я подняла шикарную вещицу. От неё исходил респектабельный запах дорогого парфюма, а заглянув внутрь, я обнаружила столько пятитысячных купюр, что окончательно поняла свою несостоятельность и как специалиста, и как женщины. Ведь зарабатывают же постольку! И, главное, есть женщины, которых любят мужчины, постольку зарабатывающие! Умываясь, я пыталась сообразить, кто может знать Мишкины координаты или вспомнить телефон его родителей, чтобы передать им этот кошелек. Они вроде бы переехали из нашего района, разменявшись с какой-то родственницей. Или это не они, а родители Генки Булатникова. За двадцать лет после окончания школы все мы попереезжали.

С работы я позвонила Таньке Чуме, хранившей в своей памяти мегабайты информации получше любого компьютера.

– Тань, не знаешь, как Мишку Князева найти?

– Ты чего это вдруг? Зачем он тебе понадобился?

– Да он у меня сегодня ночевал и случайно бумажник оставил, надо как-то вернуть.

– А денег много в бумажнике?

Чума всегда меня поражала: то, что Князев заночевал в моей квартире – никакого впечатления, а сколько денег забыл – это важно знать.

– В том-то и дело, что до фига, если не больше. Ещё подумает, что специально себе оставила.

– Подожди минутку.

Чума что-то кому-то объясняла по местному телефону, потом с кем-то яростно спорила. Про меня на данном временном отрезке было забыто. Мне оставалось только нажать отбой и приступить к написанию служебки, но предложения не выстраивались: слова, подставляя друг другу подножки, валились в кучу-малу. Я боролась с неуправляемостью словесного потока и уже совсем было победила, удачно доказав себе, что даже в минуты душевного смятения могу последовательно и логично излагать мысли на бумаге, как в нашу комнату зашла Инга Олеговна, мое непосредственное начальство, и предложения тотчас же потеряли свою завершенность:

– Маша, Вы собрали данные для отчета?

– Инга Олеговна, в финансовом сказали, что не успеют раньше среды.

– Значит, садитесь и сами выбирайте.

Инга Олеговна считает меня неудачей отдела, и я её могу понять. Присутствие Инги Олеговны меня парализует. Я чувствую себя неуклюжей тормозилкой рядом с энергичной красавицей. Мне никогда не стать такой, как она. Если мы все живем как получается, то Инга Олеговна живет как следует жить. У неё прекрасные умные дети, прекрасный заботливый муж, и сама она прекрасная. Такую фигуру невозможно получить от природы, только в результате постоянных занятий со специальным тренером можно достичь этакой красоты. А роскошные волосы, а нежнейший цвет лица, а пухлые губы… Этого не добьешься ни масками из геркулеса, ни ледяными протираниями – это высокие технологии двадцать первого века. У Инги Олеговны всегда превосходный маникюр, великолепная прическа, а юбки и блузки такие, будто их секунду назад погладили. Я не могу вообразить, что у неё может побежать петля на колготках или сломаться ноготь. Такие женщины бывают лишь на обложках дорогих глянцевых журналов, в реальной жизни я видела только одну Ингу Олеговну.

Из ступора от посещения Инги Олеговны меня вывел звонок Чумы.

– Князевских координат нет. Попробуй по социальным сетям пошарить. Сейчас все где-нибудь зарегистрированы.

– Думаю, у него времени нет в Интернете сидеть, он очень деловой.

– Воробьева, тащишь в постель что ни попадя.

– Татьяна, ты очень испорчена жизнью и книгами в мягких обложках. Он ночевал на кухне, где и должен ночевать бывший одноклассник.

– Во! На «Одноклассниках» посмотри. Наверняка там отирается. Подожди, перезвоню. У меня вторая линия.

Следом за Ингой Олеговной к нам в отдел вошел Андрей Петрович, зам генерального. Выяснялки у него были с Алевтиной, старейшей сотрудницей нашего отдела, но потом он обязательно что-нибудь придумает для меня. Не может он спокойно работать, если не даст мне задания. Я для него словно Золушка для мачехи.

– Маша, Вас не узнать: как Вы загорели! Где отдыхали?

Это что-то новое, такой изврат должен предшествовать какому-нибудь особенно нелепому поручению.

– В Египте, Андрей Петрович. В Хургаде.

– Ну и как, довольны отдыхом?

Сказать ему, что каждую минуту думала о работе – это слишком наглая ложь, сказать, что отдыхать всегда лучше, чем работать – Петровича такой цинизм может убить. Большего наслаждения, чем работа, он не представляет.

– Смена климата, адаптация – всё непросто.

Наши с Петровичем мобильники зазвенели одновременно. Ему звонили партнеры из Праги, мне – Дашка из школы. Анатолий не звонил. Мог бы поинтересоваться, долетела ли я, как долетела – многим мог бы поинтересоваться, но, увы…