— Ладно, — выдавливаю я. — Ты рассказал мне, я сказал то, что мне нужно было сказать. Считай это моей паршивой, дерьмовой попыткой сказать, что я надеюсь, что как-нибудь, в конечном счёте сумею тебя простить. Но это совершенно точно не сегодня. Теперь убирайся из моего офиса и не звони мне. Я свяжусь с тобой, если и когда буду готов. На самом деле, сам найдёшь выход. Я ухожу.

Я хватаю ключи, выбегаю из кабинета и стремительно спускаюсь по лестнице.

На полпути вниз я плюхаюсь на лестничную площадку, втягивая хриплые жадные вдохи, пока моё горло сжимается и болит. Перед глазами пляшут звёздочки, пока я неуклюже достаю телефон и набираю единственный номер, который у меня в избранных контактах. Потому что я люблю свою мать, и да, у меня есть друзья, но лишь одна женщина заслужила это место, и прямо сейчас она нужна мне. Она нужна мне так сильно. И слава Богу, бл*дь, я больше не боюсь это признать.

Начинаются гудки. Первый. Второй.

С третьим гудком на лестнице раздаётся мелодия рингтона. С четвёртым она уже ближе. Я дёргаюсь, со стуком роняя телефон на пол.

— Эйден? — кричит Фрейя.

— Фрейя, — хрипло отвечаю я.

Я чувствую, как её темп ускоряется, её ноги быстро бегут ко мне. Её волосы мерцают как нимб звёзд на ночном небе, искрящие и мокрые от редкого прохладного летнего дождя, пока она опускается рядом, такая невероятно прекрасная, и обнимает меня.

— Фрейя, — её имя слетает с моих губ как молитва, когда я прислоняюсь к ней. Я прижимаю её к себе, и мой голос надрывается от хриплого рыдания.

— Ш-ш-ш, Эйден, все хорошо, — шепчет она. Её руки крепко обнимают меня, ладони проходятся по моей спине. — Я рядом.

— О Господи, — я утыкаюсь лицом в её шею и плачу. Я выпускаю слёзы, которые держал в себе с тех пор… да всегда. С тех пор, как я был мальчиком, который чувствовал себя неполноценным, неправильным, не заслуживающим любви, ведь мой папа меня не захотел. С тех пор, как я был подростком, видевшим, как страдает его мать, как она борется с трудностями и едва выживает из-за того, чей призрак до сих пор причинял боль, и я не мог её защитить. С тех пор, как я стал взрослым мужчиной, который обещал свою жизнь любимой женщине, так сильно боясь стать тем мужчиной, что причинил ему самому сильнейшую боль, и так сомневаясь, буду ли я когда-либо достоин её клятв мне.

— Эйден. Дыши, Мишка. Медленные вдохи. Вдох… затем выдох. Хорошо, — Фрейя мягко целует меня в висок и крепко обнимает. — Я рядом. Что бы там ни было, я рядом. Я никуда не уйду.

— Ты не уех-хала, — бормочу я между резкими вздохами. — Я так рад, что ты не уехала.

— Я тоже, — шепчет она. Её ладонь обхватывает мою шею сзади, она снова целует меня в щёку и вдыхает. — Я тоже, Эйден.

***

Я вхожу в дом, будто в трансе. Абсолютно вымотанный.

Вот вам и вечер-свидание.

Грёбаный ад.

Я поворачиваюсь к Фрейе и замечаю, что она осторожно наблюдает за мной, будто ждёт, что я взорвусь.

— Ты… — она впервые в истории мира вешает свои ключи на отведённый для них крючок. Когда она так делает, сразу ясно, что что-то не так. — Ты хочешь поговорить об этом?

Я качаю головой.

— Нет. Мы можем включить фильм, поесть торт…

— Эйден, — мягко говорит Фрейя. — Думаю, нам лучше закончить на сегодня. Ужин был изумителен. А торт можно поесть утром с кофе…

— Нет, — я распахиваю холодильник, зная, что я давлю, и что не стоит этого делать. Но я чувствую себя как наш с мамой старый драндулет. Мы назвали его Херби — иногда мама шутила, что ей боязно гасить двигатель, потому что она не уверена, заведётся ли он вновь. Если я сейчас остановлюсь, то не знаю, что случится. Что бы там ни было, я не хочу сейчас это делать. Я не могу справиться с чем-то ещё. Мне нужна Фрейя в моих объятиях. Мне нужно закрыть глаза и вдыхать её лимонно-солнечную сладость, чистый свежий запах свежескошенной травы. Я хочу представлять лето на нашем заднем дворе и сбежать из этого места, где так больно, бл*дь.

— Мишка, пожалуйста, — мягко говорит она. — Давай просто…

— Он мой п-папа, — выпаливаю я, поставив торт. Мои руки трясутся, а колени едва не подкашиваются, и я опираюсь на кухонный шкафчик.

— Что? — с неверием переспрашивает она. — Кто, Эйден?

— Том. Он устроился на эту работу, чтобы видеть меня. Он мой отец, бл*дь.

Фрейя выпучивает глаза, опускаясь на стул.

— Я… О Господи, Эйден.

Волна холодной тошноты проносится по мне, когда шок начинает отступать, и правда откладывается в сознании. Меня вот-вот стошнит. Повернувшись, я спешу по коридору в нашу спальню, а дальше в прилегающую ванную. Я успеваю как раз вовремя и опустошаю свой желудок, приступ за приступом. В какой-то момент мои глаза влажные не только от рвоты, но и от слёз. Чёртовы слёзы.

Фрейя не отстаёт от меня, опускается на колени. Она прижимает прохладное влажное полотенце к моему лицу, как делает всегда, когда меня тошнит. Выступает ещё больше слёз, пока я провожу руками по своим волосам и дёргаю.

— Чёрт, Фрейя. Он… Он…

Я содрогаюсь в сухом рвотном позыве, затем сплёвываю, чувствуя, что тошнота наконец-то начинает отступать.

Её ладонь мягко проходится по моей спине.

— По одному вдоху за раз, Эйден. По одному вдоху за раз.

Захлопнув крышку унитаза, я приваливаюсь к шкафчику с раковиной и тяжело вздыхаю.

— Прости, — шепчу я, открывая глаза и глядя на неё.

— За что? — тихо спрашивает она. — За что ты извиняешься?

Кое-как поднявшись и повернувшись к раковине, я включаю воду и умываю лицо, полощу рот.

— Просто это такой бардак, Фрейя. После всего, с чем мы имели дело в последние несколько… месяцев… — мой голос срывается, когда я смотрю на кое-что. Мой мозг отказывается признавать, что видят мои глаза.

Косметичка Фрейи стоит у раковины, и хаотичная, красочная масса контейнеров и кисточек распространяется по всей поверхности шкафчика. А внутри открытой косметички блестящий блистер из фольги отражает потолочное освещение. Противозачаточные. Двух таблеток не хватает. Выпиты.

Я моргаю, ошеломлённый.

— Фрейя, это что?

Фрейя поднимается на ноги, встает позади меня и прослеживает за моим взглядом. Её тело делается неестественно неподвижным.

— Эйден, это не то, что ты думаешь…

— Тогда что это? — я поднимаю взгляд и встречаюсь с ней глазами в зеркале. Подмечаю её потрясённое выражение, виноватый взгляд. Уже второй человек за последний час, который смотрит на меня так. — Ответь мне, — тихо говорю я.

— Противозачаточные, — шепчет она, стирая слезинку.

Это так остро и больно, слышать, как она это говорит. Понимание не только того, что ребёнка пока нет, но она его и не хочет. Когда? Почему? Как всё изменилось так сильно?

— Почему ты мне не сказала? — выдавливаю я.

Она нервно сглатывает.

— Я собиралась сказать сегодня. Просто… не хотела тебя ранить.

— И ты подумала, что если скрыть, то это меня не ранит.

Слёзы катятся по её щекам.

— Я пыталась найти правильные слова. Я беспокоилась, что ты подумаешь о худшем.

— А именно?

Она стирает слёзы.

— Я думала, ты будешь беспокоиться, что я сомневаюсь в нас, или каким-то образом будешь винить себя, но я просто хочу времени только с тобой. Наконец-то, после стольких дерьмовых месяцев мы снова близки, мы налаживаем связь. Когда у меня начались месячные, я с шоком поняла, что испытала облегчение. Такое сильное облегчение. Потому что я могла думать лишь об одном — у нас всё так хорошо. И теперь у нас есть время насладиться этим. Если бы я сразу забеременела, то это время быстро оборвалось бы с появлением ребёнка.

— Ты сделала это за моей спиной.

Фрейя прикусывает губу

— Прошло всего два дня. Я собиралась сказать тебе сегодня.

— Сегодня. Серьёзно, Фрейя?

— Да. Я клянусь…

— Всё это бл*дское фиаско началось из-за того, какой несчастной ты была, какой отгороженной чувствовала себя, когда я не рассказывал тебе всего, что происходит в моём мозгу, и вот что ты делаешь сама? Ты не можешь сказать мне, что больше не хочешь ребёнка…