— О чём ты говоришь? — спрашиваю я у него.

Эйден прищуривается, глядя на Оливера.

— Попугай постоянно донимает меня непристойными фразами.

Я хмурюсь.

— Эсмеральда? Вежливая пожилая леди-попугай, которая говорит «Добрейшего утречка» и «Привет, лапочка»?

— Это вам она так говорит, — Эйден барабанит пальцами по шезлонгу. — Ты слышала, как она называла меня красавчиком.

— Ну типа, она не ошибается.

Он бросает на меня взгляд.

— Она говорит это не потому, что действительно такого мнения обо мне. Она говорит это потому, что её кто-то научил.

Я хмуро гляжу на него.

— Такое возможно?

— Похоже на то, — Эйден бросает книгу и встаёт, и Оливер спешно вскакивает на ноги. — У меня, может, всего одна здоровая рука, Оливер Абрам, но я знаю твою слабость.

Оливер бледнеет.

— Никакой щекотки, Эйден. Ты же знаешь, я не могу выносить это дерьмо.

— Надо было думать об этом до того, как ты натравил на меня попугая-рэпера на целую неделю. Знаешь, как дискомфортно принимать душ, пока гигантский зелёный попугай сидит на раковине и говорит тебе «ли-ли-ли-лизать, лизать её сливочки и заставить её кричать»?

Пока Эйден идёт к нему, Оливер пятится, подняв руки.

— Это всего лишь безвредная забава!

— Безвредная? — губы Эйдена подёргиваются, и он сдерживает улыбку. — Возможно. Но было ли это так же раздражающим? Странным? Непрошеным? Непременно.

Оливер спотыкается о шезлонг и оборачивается через плечо.

— Эйден. Твоя рука, — умоляюще произносит он. — Тебе не стоит бегать. Тебе надо поберечься.

— К несчастью для тебя, — говорит Эйден, бросив солнцезащитные очки на шезлонг. — Я испытываю момент нехарактерной для меня беспечности.

Осознав, что оказался в заднице, Оливер бросается бежать по берегу, а Эйден несётся за ним. И когда мой проблемный брат оказывается повален на песок, его крики и смех разносятся по согретому солнцем ветру.

***

— Что ж, — доктор Дитрих улыбается нам поверх очков. — Похоже, поездка получилась выдающейся.

Эйден мягко сжимает мою руку, его большой палец рисует круги на моей ладони. Я сжимаю его руку в ответ.

— Так и было, — говорит он ей. — У меня состоялся хороший разговор с моим бизнес-партнёром насчёт более равного распределения обязанностей. Я не залипал в телефоне и сделал приоритетом пребывание в настоящем моменте, расслабление по возможности.

Я улыбаюсь ему.

— Эйден спланировал невероятно романтичное свидание, и мы много времени проводили вместе. Такое чувство, будто мы добились большого прогресса, разговаривая и налаживая связь.

— И как всё прошло? — спрашивает доктор Дитрих.

Эйден поглядывает на меня, и его ярко-синие глаза удерживают мой взгляд.

— Мы искренне разговаривали. Мы много говорили о том, что вы сказали перед нашим отъездом — о том, как мы изменились, и как мы хотим лучше понимать, что это означает в плане любви друг к другу.

Я снова сжимаю его руку.

— Каково вам сейчас, когда вы вернулись домой? — спрашивает доктор Дитрих.

Моя улыбка слегка скисает, когда я смотрю ей в глаза.

— Я немного нервничаю из-за возвращения в реальный мир, где на нас снова будет давление, но я чувствую… надежду. И предвкушение. Как будто нам предстоит многое узнать и изучить вместе.

Хватка Эйдена становится крепче.

— Я тоже нервничаю. Я не хочу, чтобы меня засосало в работу, как раньше. Но мне кажется, что наши отношения стали лучше и с меньшей вероятностью скатятся в прошлое состояние. Фрейя знает всё о проекте, что только можно знать. Секретов нет.

Доктор Дитрих улыбается, переводя взгляд между нами.

— Ну, осмелюсь сказать, я опасалась того, что вы уехали на таком раннем этапе нашей работы, и я определённо не говорю, что психотерапия для вас завершилась, но это время в отъезде пошло вам на пользу.

Эйден поворачивается к ней.

— Что вы думаете?

— То, что вы мне рассказали, демонстрирует, что вы достигли важной промежуточной точки в примирении: восстановление доверия. Вы примирились с очень важной правдой, что два любящих человека могут причинить друг другу сильную боль, зачастую сами того не желая. Это всё равно что уронить настольную лампу. Стоит лишь грубо задеть локтем, не глядя, и стекло разбилось, а форма безвозвратно погнулась. Так легко сломать что-то, и так парадоксально сложно это починить. Даже когда мы делаем это, результат никогда не выглядит прежним.

Эйден удерживает мой взгляд, и мы разделяем краткий миг негласного понимания.

— И вы решили, — продолжает доктор Дитрих, — что вы можете видеть красоту в этих сшитых, склеенных участках, и вы готовы учиться на будущее. Следить за этим коварным локтем, вместе с тем принимая возможность, что боль может прийти снова, надеяться, что на сей раз будет деликатнее, и клей прощения сумеет заделать возникшие трещинки.

Я прислоняюсь к Эйдену.

— Мне нравится эта метафора.

Он обнимает меня одной рукой.

— Мне тоже.

— Вот и хорошо, — бодро говорит она. — Итак, к следующему пункту. Секс.

Эйден умудряется поперхнуться воздухом и отводит глаза. Я нежно похлопываю его по бедру.

Доктор Дитрих с тёплой улыбкой пожимает плечами.

— Давайте поговорим о том, как у вас дела в этом отношении. Рискну предположить, что между вами было нечто интимное. Потому что это, — она показывает на наши тела, прижатые друг к другу на диване, — так и кричит «Мы немножко прогнули под себя правила».

Я краснею. Эйден откашливается и хрипло говорит:

— Да. Правила были немножко прогнуты.

Мой румянец становится ещё гуще, пока я смотрю на свои руки.

— Что ж, это хорошо. Я одобряю. Более того, я снимаю запрет. С одной оговоркой, — она смотрит на Эйдена, затем на меня. — Полная прозрачность в коммуникации. Секс уязвим. Когда вы готовы к такому интиму, я хочу, чтобы разговор и диалог между вами развивались честно и доверительно. Если вы натыкаетесь на препятствие, то сдаёте назад, перегруппируетесь и говорите. Затем снова пробуете подступиться к физической близости. Хорошо?

Лицо Эйдена выглядит мрачным, глаза напряжены. И… я понятия не имею, как это трактовать. Наверное, вопрос в его тревожности и в том, как она повлияла на его либидо, но на Гавайях эта проблема как будто не играла роли. Если дело не в этом, то в чём?

— Ладно, — говорю я ей.

— Да, — шепчет он. — Ладно.

— Супер, — говорит доктор Дитрих, разворачивается на стуле и берёт пульт со стопки бумаг, которая даже мне кажется ужасно беспорядочной. — А теперь к самому весёлому.

Она нажимает на кнопку, и мы оба дёргаемся от неожиданности, когда из узкого столика возле её письменного стола поднимается монитор. Пошарив в ящиках стола, она достаёт два джойстика и бросает нам.

— Пора поубивать зомби.

Эйден хмуро смотрит на неё.

— Вы реально говорите нам поиграть в видеоигры?

Доктор Дитрих вздыхает.

— Твой внутренний педагог постоянно сомневается в моих методах.

Эйден краснеет.

— Извините.

Я беру джойстик и кошусь на Эйдена.

— Он сломал руку, доктор Дитрих. Это даёт мне несправедливое преимущество.

Она улыбается.

— Тогда хорошо, что вы играете вместе. Вы двое против всего мира. Как вам такое?

Эйден поддевает меня бедром, удерживая мой взгляд. Его улыбка ослепляет.

— Мне это очень нравится.

Глава 25. Фрейя

Плейлист: dodie — Ready Now

— Тебе не кажется странным, что моей мамы не было здесь, когда мы вернулись? — спрашивает Эйден.

Я задвигаю чайный ящик бедром и кладу пакетик в кружку.

— Мне это не показалось странным, нет. Она же знала, что мы скоро будем дома, и сказала, что забыла о назначенном бранче. Как по мне, это весомая причина не оставаться, чтобы доложить нам о том, сколько раз Редиска пыталась съесть твои шнурки.

Эйден барабанит пальцами по ноутбуку, сидя спиной ко мне. Я не вижу его лицо, но замечаю напряжение в плечах.