– И?

– Плохо будет.

– И?

– Накажет.

– Страшно-то как!

– Тш-ш, коллега! Вы со своими шуточками доиграетесь!

– Уже вижу, как он меня розгами стегает!

– Тш-ш, коллега! Что вы несете?! А вдруг прослушка в кабинете?! А вдруг микрофончики в розетки ввинчены?! А вдруг мы под колпаком?!

– А вдруг нет?

Не доверяя коварным розеткам и духу противоречия, девочка из отдела прячет голову в пластиковую ячейку для документов. Зарывается в журналы учета. Прикрывается стопками личных карточек. Трясущимися руками засовывает в шкафчик мобильный.

– Читала я про занятный обычай в концентрационном лагере, – не унимается моя раззадоренная внутренняя выдра. – Не помню, правда, в каком именно… Освенцим? Бухенвальд? Дахау? Врать не буду. В общем, один надзиратель уж очень любил выпить отборный кофе с утречка. Под пение и танцы заключенных. Поедая булочки с повидлом, он лицезрел, как истощенная «паства» его плясала да плакала. Падающих на землю велел уносить не в бараки, а в ближайшую печь. Мол, таких танцоров-иждивенцев содержать нецелесообразно.

– Что вы несете, а?! – пухнет от возмущения начальница. – Думайте же! Думайте! Даже если прослушка в кабинете не ведется, то юристы за стеной точно уши греют!

– Беда, – спокойно заключаю я, передвигая красный квадратик на настенном календаре. И как теперь по ночам спать?

– Вы по ночам спите? – интересуется начальница.

– Да, коллега, – отвечаю я.

– Поэтому сейчас носом клюете? Кончайте!

– Хорошо, коллега, – отвечаю я.

– Небось от сериалов зависимы? От телепередач? На работу с ясным рассудком надобно приезжать!

– Воистину, коллега, – отвечаю я, ввергнутая в трясину вялости и отчужденности.

Стало быть.

Все утро передвигающая красный квадратик зевает.

Из этого следует.

Весь долгий день она балуется кофейной капельницей. Допингом доводит себя до повышенного артериального давления. Нервно дрыгает коленками, изучая поведение цербера в естественной среде.

– Вам нужна справка?! – рычит на наивного и невинного сотрудника дикий зверь. – Вы сказали, что вам – нужна справка?!

Доброе, захватывающее начало: где попкорн? где кола? где начос с сырным соусом?

– Верно, – кивает наивный и невинный сотрудник. – Мне нужна справка о доходах за год.

Интригующая завязка: 1080 HD. 3D-эффект. 130 децибел.

– У меня отчет! У меня незаведенные приказы! Приемы! Переводы! Увольнения! Докладные и объяснительные! И вы тут со своей справкой! Ско-о-олько мо-о-ожно?!

– Извините (шок). Извините (падение навзничь). Извините (мгновенная контузия).

– У меня сроки! Сро-о-оки горят! Мне бросить все дела – и заняться вашей проблемой?! А?! А?! Вы понимаете, сколько времени займет процесс?! Это сбор данных! Нумерация! Подписи! Печати! Это не две минуты! Это эгоизм! Э-го-изм!

– Мне (выстрел) не (выстрел) срочно (выстрел), – хрипит почти добитый сотрудник. – Я подожду.

– Подождет он! Еще бы не подождал! Проблемы ваши – а корячиться мне! Я-то тут при чем?!

Она-то тут при чем?

– Ни при чем.

– Три рабочих дня по закону! По-за-ко-ну! Видите – полку?! Видите – книжку синюю?! Видите?! Почитайте-ка! По-чи-тай-те!

– Верю на слово.

Еще бы не поверил.

– Работать не даете! Совсем! – вздымая в воздух пыль и песок, вытягивается во весь рост сокрушитель и пожиратель парнокопытных. – Только сяду за отчет – и сразу кто-то приходит! Ско-о-олько мо-о-ож-но-то?! А?! Вы меня уничтожить хотите?! До инфаркта довести?! В петлю загнать?! А?! А?!

– Извините (пожалуйста), пожалуйста (извините). Я вообще-то в первый раз заказываю. Раньше вас не тревожил.

– Все вы так говорите! Все! И каждому срочно!

Да-да. Каждому срочно.

– Пишите заявление на имя руководителя! В шапке – должность и фамилия! Дата – сегодняшняя! В темпе! В темпе! Сро-о-оки горят!

Беззубая жертва лихорадочно заполняет бланк, умасливает альфу коробкой конфет – и спасается бегством. Я сижу в своем крошечном кинозале и умозаключаю, что происходящее является ничем иным, как дичью и зашкваром. Ставлю документалке две звезды. Запихиваю в рот горсть глицина.

– Коллега, почему вы грустите? – спрашивает начальница, наливая в граненый стакан лошадиную дозу валокордина. – Не грустите. Не положено.

Молчу. Не вступаю в контакт.

Потому что я не грустная. И потому что иди ты в лес.

Не вступаю в контакт. Молчу.

Опасаясь приступа губительной грубости и дурости, думаю: каждой твари – по паре. Если ты найдешь свою пару – ты успокоишься, а, тварь?

Ровно в семнадцать тридцать выключаю методично зависающий компьютер. Складываю в органайзер ручки и корректоры, зажимы и скрепки, мощь и энергию. Обращаю внимание, что кактусам на подоконниках, кажется, пришел закономерный конец.

Несчастные. Позабытые. Посеревшие.

Взяли пример с меня.

Получаю разрешение забрать один горшок домой. Укутываю беднягу в пакет с цифрой пять. Прижимаю к урчащему животу.

На выходе – запинаюсь о ведро, выручающее неотремонтированную крышу, и выкатываюсь наружу громыхающей тележкой.

Между тем воздух на улице дивно прохладен и свеж.

Дождь к вечеру прокачал себя до снежной жижи, размазал границы световых инсталляций в центре бульвара. Я прохожу под рассеянным изумрудным лучом грабителя-банка и думаю о том, что дождь, снег и хандра – наши самые верные спутники. Что хандра, снег, дождь и ноябрь у нас даже летом.

Что со всеми нами что-то не так.

Мутное, бессознательное беспокойство.

Тревожное наблюдение за коликами в ребрах, за болью в животе, за пульсацией в голове: а вдруг? а если? только бы не к врачу, только бы не в коридорное столпотворение!

Бесконечная неудовлетворенность реальностью.

Отсутствие великой цели.

Непонимание, почему мы, для чего мы, кому мы.

Будни тянутся медленно, как застывающий гудрон, ненавистные будни, поймавшие нас в ловушку, высасывающие силы день за днем, день за днем, сжирающие молодость, якорем удерживающие на одном и том же месте, ударяющие внезапно свалившейся дряблостью, как оплеухой.

Упадок.

Социальные сети призваны играть роль заглушки, роль тонированного окошка, за которым можно спрятаться от рутины и увидеть красивые картинки из жизни своих идолов и божеств – блистательных, недоступных, совершенно равнодушных к многочисленным подписчикам, рассуждающих с легким или даже не легким презрением: комментируйте, обсуждайте, повышайте рейтинги, меняйте систему ценностей, но не приближайтесь к нам, не смейте засорять начиненный под завязку директ.

Кактус легким уколом выражает согласие:

да-да, вот же самодовольные ублюдки.

да-да, люди по натуре своей – высокомерное говно.

да-да, высокомерное – но такое одинокое, одинокое говно.

Разумеется, дружочек, философствую я, и пакет твой идентичен пакетам на человеческих головах, и горшки неподъемны, такие дела, говорю, дружочек, мы же не любим друг друга – ибо мы не знаем друг друга, мы же не знаем друг друга – ибо мы боимся открыться друг перед другом: а ну как ужалят? а ну как клыками вопьются? нет, спасибо, лучше не рисковать, наверняка продажи презервативов и тестов на беременность рухнули лет так десять назад.

– Смотри, куда прешь! – толкает меня в бок ширококостная дама. – Укурилась, что ль?!

Отпрыгиваю в сторону, подальше от края платформы.

С лязганьем проносится юбилейный поезд.

– Долбаная, бл**ь, хабалка! – гавкаю я. – Неужели так трудно быть вежливой?!

Кулаки требуют отдушины, жаждут показательного суда, но ширококостная дама уже исчезла. И кактус молчит. Кажется, вышел из чата.

Ну ок.

Перегоревшая и выжатая, словно половая тряпка, достаю наушники.

Пытаюсь абстрагироваться.

Не получается.