Звякнул колокольчик.

В такт колокольчику попугай на насесте харкнул, дёрнул головой и хрипло пропел что-то на те же три такта.

Для того чтобы поклониться гостю, карлик-продавец подпрыгнул из-за прилавка.

Они были уже знакомы, и Миканов сразу бросил, как монету на стол короткое слово «Что?».

— Появилось, — и карлик поманил его ближе. Он долго шептал Минакову что-то в ухо. Минаков не сразу поверил, и это недоверие карлик истолковал по-своему. Он сказал громче и настойчивее:

— В другом месте, между прочим, вам легко могут всучить рог нарвала. Так это случилось с Иваном Грозным, — и тут же, испугавшись, карлик снова перешёл на шёпот.

— Нет, финансовые вопросы мы обсудим потом, — ответил Миканов в ответ на неслышные слова карлика

— Ну, да, — сказал он потом. — Ну, да. Пару дней. Что же нет? Это приемлемый срок.

Бурмастер проверял всех единорогов, что жили под Москвой. Единственный московский, что жил у пруда в Лосином острове был не в счёт. Он был на виду, и вместо смотрителя за ним наблюдал учёный совет Академии. Украсть его было невозможно.

Единорог из Рузы был на месте, шотландский единорог, который жил на реке Нерской близ станции Куровской и сейчас был у него на мониторе, стоял на песчаном обрыве и задумчиво глядел на реку.

Клязьминский единорог тоже был на месте.

Смотритель солнечногорского единорога русской породы не отвечал, но спутник, повинуясь приказу Бурмастера, уже повернулся нужным образом и выцелил фигуру этого единорога, мирно пасущегося в лесу на берегу Сенежа.

— Ничего не понимаю, — Бурмастер снова прошёлся по списку.

В это время Старый Князь вызвал к себе фармацевтов. Пришло три старика-волхва, которые ещё в прежние времена, до запрета, толкли рога в ступе, настаивали порошок на мёртвой воде и торговали гомеопатическими таблетками. Они клялись, что подделок — море, но запрет соблюдается строго и на подпольном рынке Москвы ни копыта настоящего единорога, ни его рог продать невозможно.

Князь им верил, да верил не до конца — он помнил, как совершенно случайный, левый человек украл из музея в Коньково яйцо птицы Рухх и, не извлекая никакой магической пользы, просто изжарил гигантскую яичницу. Яичница была съедена на юбилее одного богатого человека. Незадачливый воришка и богач с сотрапезниками были превращены в бронзовых клоунов и прихотливо расставлены на Цветном бульваре, но яйца было уже не вернуть.

К волхвам-фармацевтам обращались несчётное количество раз за рогом, но всё это были люди несерьёзные, хоть и небедные.

Но вдруг один из них вспомнил сумасшедшего банкира, что долго пользовался таблетками ясноумия, и вдруг отказался от очередной партии.

— Знаете, Князь, он сказал, что ему теперь это будет не нужно, — сказал фармацевт. — С таблеток ясноумия невозможно слезть — как с героина. Особенно если пользоваться ими несколько лет. Нет, случаи были, но это произошло всего два раза, и не в этом веке. Нужно иметь феноменальную волю, а на что человеку с феноменальной волей таблетки ясноумия?

— И то верно, — и Князь на всякий случай запомнил фамилию этого человека. Банкир как банкир. Он видел их много, но сделал особое наблюдение: больше всего успешные люди не любили рисковать. Да, они были способны на риск, но никогда не шли ва-банк, и уж совсем точно не позволяли себе предаться настоящей страсти.

Но всё равно, пусть его проверят.

Пожарное дело — это искусство соединения воды и огня, — твердил про себя старший лейтенант. В своей жизни он, правда, не раз тушил огонь землёй (то есть и самой землёй и специальными минеральными порошками), воздухом (ударной волной от направленных взрывов) и самим огнём — то есть, всеми стихиями попеременно, а то и сразу.

Сейчас ему передалось беспокойство деда — баланс стихий разладился, и угроза единорогу означала угрозу не только огню и воздуху, но и воде с землёй.

Старший лейтенант ощущал себя как человек перед запертыми воротами огромного завода, в одном из цехов которого, рядом с баллонами пропана, начала искрить проводка.

Он сидел в квартире Старого Князя, чтобы быть ближе к центру событий. До нового дежурства оставалось ещё два дня, и он мог себе позволить слушать пение Бурмастера за пультом:

— Белё-о-осый зверь с глазами, как у лани, лани-и. (Бурмастер, в этот момент отхлёбывал из непонятной бутылочки). Полны тоски глаза его, виски болят, и капли состраданья нет в звере этом, ни в глазах, не в роге с белизной слоновой кости, чей белый блеск, скользя, по шерсти тёк, и на тоску смотрящего обрёк тот образ будто слово «рагнарёк»…

Внезапно на панели замигала лампочка.

Бурмастер вслушался и сразу же созвал всех, переведя звонок на громкую связь. Смотритель солнечногорского единорога был найден в Дубне. Тело прибило к берегу Волги прямо напротив огромной статуи Ленина, открывающей канал имени Москвы. Ленин смотрел, хмуро прищурившись, на труп. Лицо смотрителя вздулось и пошло чёрными пятнами.

Едва глянув на изображение, Старый Князь заявил, что так плюнуть ядом могут только три человека в Москве. Это он сам (надеюсь, мы не будем обсуждать мою кандидатуру, да?), другой — дед одного из присутствующих и тоже вне подозрений (жест в сторону старшего лейтенанта), третий… А третий — Карлик Монстрикоз, совладелец Лавки Древностей и данник Хана Могита по прозвищу Друг Мёртвых.

— Где единорог?

Оказалось, что подчинённые приехали на место и обнаружили вместо единорога хорошо сделанный манекен, исправно махавший головой и хвостом.

— А кто проверял банкира? — спросил Князь.

Бурмастер снова вывел звонок на громкую связь. Голос с явным кавказским акцентом, сказал что-то на непонятном языке, но сразу поправился. Банкир, дома, доложил он. Охрана ждёт гостя, при бытие ожидается через час.

И тут старшему лейтенанту позвонили. Он даже вздрогнул от неожиданности — потому что звонок был из другой жизни, что ещё вчера была главной. Звонил сослуживец, и просил подмены в воскресенье. Сослуживца, что хотел провести день с семьёй, выдернули из дома на усиление — на Спортивной горела Лавка Древностей. Громко взрывались банки с заспиртованными младенцами, и стелился по Пироговке удушливый дым от антикварных масок и амулетов. Хозяина не нашли, зато из лавки вытащили живого козла и насмерть перепуганную обезьяну.

— Вот-вот. Ребятки, поедемте, пока не опоздали, — и Старый Князь вскочил с кресла неожиданно легко, как юноша.

Когда они повернули с шоссе направо, и миновали Москву-реку, Бурмастер хмуро сказал:

— Видал я в гробу эту Рублёвку — отвратительный тут разрез. Бурили вон там, и вот тут, да. Отвратительно, честно я вам говорю.

В тот момент, когда они подошли по дорожке, засыпанной битым кирпичом к дому в английском стиле, то услышали из открытого окна на втором этаже звон разбившегося стекла.

— Пойдём, потолкуем с хозяином, — сказал Старый Князь. — Кажется, он не в духе.

Они тихо, но не без труда, отперли дверь и ступили в сумрак парадной залы с лестницей. Не раздалось ни звука, и старший лейтенант, было, решил, что хозяин напился и заснул.

Можно было поговорить и так, внезапно разбудив и ошарашив. Но оказалось, что банкир Минаков совершенно не был расположен к разговору.

Он вообще не мог говорить, потому что финансист Минаков висел на тонком брючном ремне, и язык его вывалился изо рта. По иронии судьбы у него случилась чудовищная посмертная эрекция и Старый Князь только поцокал языком, увидев это безобразие.

Защемленные рамой, рвались в комнату занавески, и холодный осенний воздух лился с балкона.

— Вот так, — сказал Старый Князь. — А был ли мальчик-то? Да и то верно. Темна вода в полынье.

— Может он, шалун, только пальчик отморозил.

— И пальчики, грозящие в окне. А мальчики пропавшие — в глазах.

— Утопшие в глазах как в двух озерах.

— Или туманах.

— Глядят в озёра синие, в полях ромашки рвут.