Заместитель сидел в стороне и смотрел на город, открывающийся в панорамном окне.
Специалист ещё раз сверкнул очками и сказал:
— Евреи не едят зайцев.
Повисла пауза. Специалист заговорил быстрее.
— Он нечист, хоть жуёт жвачку, но копыта у него не раздвоены. Арабы и китайцы брезгуют зайцем. Сербы не едят зайцев, потому что считают, что он происходит от кошки, а хорваты — потому что у него собачьи лапы.
— Не то, не то, — услышал он в ответ.
— Заяц — символ жизни, потому что быстро плодится, и символ греха, потому что плодится неумеренно. Католики привечают зайца на Пасху, русские не любят, когда заяц перебегает дорогу.
— Заяц, к чему заяц? — вновь прервали его.
— Заяц — символ плодородия и символ трусости. Но ещё он спит с открытыми глазами.
— Во-о-о-от.
— Он спит с открытыми глазами, как считают, оттого что молится и готовится к иной жизни.
Воцарилось молчание. Специалист посмотрел на Заместителя, и тот едва заметно кивнул, после чего очки и свитер растворились в воздухе.
На следующий день, и он не счёл это совпадением, ему сказали о женщине, которая лечит. Так и говорили: «Женщина, которая лечит». Он попросил Заместителя узнать подробности, и тот через неделю пришёл с докладом.
Заместитель произнёс, сверяясь с бумажкой, длинное название местности. В нём было много горловых звуков, будто камни катились в дождь по склону.
— Где это?
— Ну, как всегда в таких случаях — на Востоке.
Заместитель был человеком куда старше, чем он.
Доверие к нему было безраздельно.
Как-то раз, лет двадцать назад, они в этом самом доме отстреливались от непонятных людей. Милиция медлила где-то за холмом, и полтора часа, пока пули клевали свежую ещё тогда штукатурку, Заместитель спокойно стрелял в чёрные фигуры, перебегавшие по двору.
Тогда эти полтора часа казались ему очень длинными, но сейчас, ночью, когда болела голова, это воспоминание становилось малозначимым эпизодом.
Заместитель собрался и этим же вечером вылетел на Восток.
Лететь ему, правда, пришлось сперва на юг, к арабам, а лишь потом в страну вечных гор.
Он торопился, а прямых рейсов в эти дни не нашлось.
После долгой воздушной дороги Заместитель вышел в шум и гам чудного города, больше похожего на базар. Улица была наполнена криками и автомобильным рёвом.
Его встретил проводник-соотечественник.
— Она русская? — спросил Заместитель.
— Да.
— Откуда здесь?
— Да кто знает? Ведь сейчас как, — и проводник быстро проговорил, почти пропел о том, что брат в Иркутске сторожем в больнице, отец в Гренландии в артели рыбаком, сестра — уж больше года в Ницце, а дядя в Венгрии, но толка нету в том.
Заместитель посмотрел на него, как он смотрел бы на вдруг заговорившего охранника в их офисе. С некоторым удивлением, — как на заговорившего кота, и оттого проводник поперхнулся взглядом, всё же сглотнул, а потом молчал всю дорогу до гостиницы.
Наутро Заместитель улетел со своим спутником дальше. Горный аэропорт был совсем маленький и оказался наполнен разноцветными рюкзаками и куртками альпинистов. Люди в куртках кричали, каждый на своём наречии, рюкзаки перемещались с одного края полосы на другой без помощи хозяев, все боялись, что окно хорошей погоды уйдёт, и они застрянут тут на несколько дней.
Но Заместитель с проводником двигались в другом направлении. Дорога поднималась выше, и наконец, они подошли к посёлку. Там было всё то же — стучали своими альпенштоками по камням туристы, пахло горьким и пряным запахом незнакомой еды. Заместитель по старой привычке опасался чужой еды — как-то ещё солдатом, он отравился в афганском духане.
Военврач объяснял ему, что его, шурави, отравили специально. В водку, говорил военврач, нужно положить кусочек лука, и если он почернеет, то — точно отравлена. Заместитель, тогда бывший тоже заместителем, но — командира взвода, слушал эти советы и молчал. Водка была ему не по карману.
Наконец, они достигли своего пункта назначения — свернули в узкий проулок и поднялись на второй этаж по скрипучей лестнице.
— Ничему не удивляйтесь, — сказал проводник и снова смутился.
В большой комнате, немного сырой и холодной, но это по городским меркам, сидела женщина с какой-то книгой в руках.
Перед женщиной, на полу приседал и подпрыгивал большой серый заяц.
Заяц взмахивал лапками, и Заместитель подумал, что чем-то этот танец напоминает забытую «барыню».
В молчании прошло несколько минут.
Заяц пыхтел громче всех.
Только теперь Заместитель понял, что одна из передних лап у зверька аккуратно перевязана бинтом.
Наконец женщина захлопнула книгу и махнула зайцу — иди, мол.
Заместитель изложил беду своего начальника и предложил сразу же лететь в Россию.
Женщина посмотрела на него с некоторой грустью.
— Пусть сам сюда едет.
— Он не может.
Она ответила тем, что загадала загадку.
— Отгадай, что такое:
Идут девки лесом,
Поют куралесом,
Несут пирог с мясом.
Заместитель затосковал.
Это было хуже, чем на переговорах с рейдерами.
Он сказал, что ничего не понимает, а женщина объяснила, что это именно и будет с его другом. У женщины была какая-то сила, сила была неодолима, а ему-то нужен был результат, а не церемонии.
Тогда он вдруг признался в этом, будто сдаваясь в плен.
Женщина посмотрела на него, положив голову на плечо и улыбаясь.
— Ладно. Дам я тебе кое-что, да только, чур, потом не жаловаться.
И она скрылась в доме, чтобы вернуться с обычным полиэтиленовым мешочком. Заместитель сунул туда нос — по виду это была земля.
— Пусть положит под подушку. И иди уж, меня вот следующий ждёт.
Заместитель почувствовал сзади движение, и в комнату ступила огромная собака. Женщина, потеряв к нему всякий интерес, стала всматриваться собаке в глаза.
— Сколько? — прохрипел Заместитель, разглядывая какой-то оскорбительный пакетик в своих руках.
— А, уйди. Нисколько. Всё бывает три раза — и сны тоже, сперва они пусты, как заброшенное жильё, потом полны, как чужая свадьба, и только в третий раз похожи на свой дом. Всё равно придётся ему самому сюда ехать. А лучше — пусть женится на мне.
«Ишь, — подумал Заместитель. — Женится… И не таковских невест мы видали».
Перед отлётом Заместитель купил в аэропорту красивую шкатулку для неведомого снадобья и зачем-то, но уже себе — огромный местный нож, похожий на огромную плоскую рыбу.
На его удивление средство помогло.
Начальник посвежел лицом и по крайней мере стал нормально спать.
Дни шли за днями.
Начальник чувствовал, что боль отступила — и вот он впервые за последнее время спал до рассвета.
Но место, откуда ушла боль, заполнила странная тоска. Она пахла горьким и пряным дымом, застоявшимися запахами постоялых дворов и дорожной пылью.
В тот год он действительно начал снова ездить по свету, но эта тоска не проходила.
Когда он устраивался в гостиничных номерах, дорогих и просторных, как школьные коридоры, он не забывал засунуть под подушку восточную шкатулку. И странное дело, он начал чувствовать следы всех тех людей, что были тут до него. Одни постояльцы сменялись другими, и каждый оставлял в подушках обрывки своих снов.
Иногда это были кошмары, и они кололись, как клубок колючей проволоки, в другой раз это были счастливые сны богатых стариков, а иногда — влажные усталые сны любовников. В голову ему лезли истории чужих людей, он подбирал обрывки их мыслей, как гость в дешёвом отеле достаёт из ящика письменного стола чужой листок и задумчиво его разглядывает.
Всё имело свой смысл, и он как бы со стороны видел, как юноша смотрит на полотно в картинной галерее, однако оно не в фокусе, а в фокусе голова девушки, подруги сестры, и она важнее всех картин и статуй.