Там, у невысокого штакетника, торчал зоолог, будто загипнотизированный взглядом пришельца.

В этот момент фигура с лукошком засунула руку под грязную тряпку и вытащила трубочку, похожую на флейту. Раевский увидел, что рука с флейтой как-то удивительно волосата, но грибник уже приложил трубку к губам и дунул.

Сосед-зоолог схватился за горло, взмахнул руками и повис на штакетнике.

Раевский метнулся к нему и увидел на коже зоолога крохотную иголку, похожую на шип какого-то растения.

Грибник пропал, будто его сдуло тем самым ласковым утренним ветерком.

Раевский грохнул кулаками сперва в окно Гамулина, а потом и в дверь Мелиоратора.

— Эй, у вас с соседом беда!

Гамулин вскочил на удивление быстро и заорал ещё громче:

— Степанычу плохо!

Все вместе они окружили тело, висящее в нелепой позе на заборе.

— Сейчас я скорую… — и Гамулин полез в карман за телефоном. Но тут же сам осёкся:

— Да эта скорая сюда два часа ехать будет.

Меж тем Мелиоратор провёл ладонью по лицу дачника.

— Умер Степаныч. Практически умер, да.

Раевский тупо посмотрел на него.

— И что теперь?

— Оживлять будем, — Мелиоратор сказал это угрюмо, но без печали, как человек, которому вдруг выпало внеурочное дежурство или утомительная уборка за нечистоплотными гостями. — Вода всё смоет.

Раевский сглотнул.

— Только беда в том, что у меня мёртвой воды нет. Живая есть, а мёртвой нет.

— А без мёртвой нельзя?

— Никак нельзя. Тут всё по науке нужно делать. Без мёртвой неизвестно что получится. Он ведь не совсем мёртвый сейчас, оживишь его — и будет тебе такой потусторонний человек, что мало не покажется. Ты, соседушко, возьми гостя своего и езжай на торфяник к стоячей воде, что я тебе показывал, а я тут пока делом займусь.

Они вернулись через час, и этот час Раевский пребывал в каком-то мороке.

Набирая канистру, он незаметно потрогал землю.

Земля была честной и твёрдой, Раевскому всё это не снилось, и он не парил в выдуманном космосе снов. Но вот вода была страшной и вязкой, как масло.

Мелиоратор принял от него пластиковую ёмкость и, быстро подойдя к зоологу Степанычу, тщательно облил его тело водой.

Раевский почувствовал, что воздух вокруг на секунду загустел.

Дышать стало вмиг тяжело, будто вата забила горло и нос.

Это была мистика, которую Раевский так ненавидел, но он действительно почувствовал, как пришла смерть. Без косы и балахона, незримая, похожая на туман.

— А вот теперь хорошо.

И Мелиоратор достал из кармана банку с пульверизатором удивительно прозаического вида.

«Очень похоже на средство для мытья окон», — машинально отметил Раевский.

— Ну да, — заметил мелиоратор, перехватив его взгляд. — У меня другой ёмкости не было. А тут ещё пульверизатор есть — красота. Удобно. — и он начал опрыскивать тело, лежащее перед ним. Сейчас он был похож на хозяйку, что брызгает водой на бельё, приготовляясь к глажке.

Тело выгнулось, и по нему прошла дрожь.

Зоолог зашевелил губами.

— Ишь, так матерится, а ещё учёный человек, — удивился Гамулин. — Живой был, не позволял себе такого.

…Они сели на крылечко, и Гамулин достал сигареты.

«Вот чёрт, я ведь бросил год назад», — сообразил Раевский, уже набрав в лёгкие горький дым.

— А ты делал опыт с банками? Только честно, — спросил он.

Гамулин посмотрел на него с тоской.

— Если честно… Делал. Ну, орал гадости в одну банку. Но это всё глупости, я просто банку забыл помыть. Это случайность.

— А что это шумит? — о произошедшем Раевскому говорить не хотелось.

— Трасса шумит, — ответил Гамулин. — Мы вчера другой дорогой приехали, а вот за лесом теперь федеральная трасса — шесть полос. Дрянь дело, пропала земля… Но я всё равно отсюда не уеду. Тут прикольно, учёные люди вокруг. Рассказывают интересное, а что ещё на пенсии нужно? Вот радио — простая вещь, а сколько вокруг него наворочено…

05 июня 2022

Сайт без урла (День социального работника. 8 июня)

Владимиру Камаеву

Раевский ехал на церемонию долго и дремал в капсуле, летевшей в тоннеле. По прозрачному колпаку бежали отсветы букв. В самой капсуле он отключил рекламу, хотя тариф от этого возрастал чуть не вдвое. Но Раевский мог себе это позволить. Однако жизнь большого города не отключишь, и по его лицу плыли чужие буквы, будто мухи. Вспыхнула красная строка «Соамо, Соамо, Соамо…» Это, как он помнил, был какой-то знаменитый художник. Потом стало светло, капсула уже летела через искусственный лес, огней стало меньше, и он открыл глаза.

Похороны были модные — с превращением в дерево. Вдова сама посадила саженец, отчасти состоявший из покойного мужа. Это было недорого — сублимированный прах, модифицированный росток… Подробности Раевского не интересовали — до поры до времени, конечно.

Работники лесного кладбища стояли с лейками наготове. Раевскому тоже дали лейку, и он покорно полил саженец, в который превратился его профессор. Вместе всё выглядело довольно мило: целая роща на краю кладбищенского поля теперь шелестела листьями. Раевский, вернувшись назад и переминаясь во втором ряду, старался не думать, что происходит в случае второй смерти — естественного умирания дерева. Хотя сейчас повсюду такие технологии, что, кажется, и дерево может быть бессмертным.

Была и другая мода: мёртвое тело отправляли в космос, и там оно превращалось в звёздную пыль. Как вариант рассматривался и метеор, и родственники в назначенный час, вернее, в назначенную секунду, смотрели, как их дедушка входит в плотные слои атмосферы.

Раевский, чтобы убыстрить время, думал: «Забавно, если бы похороны проходили как раньше, когда на них мог прийти кто угодно. Вот семья рыдает, всё идёт чинно и торжественно, как у приличных людей. И тут на гроб бросается молодая незнакомка: “Витя, куда ж я без тебя!” Её уводят, а через три минуты появляется другая, и снова на гроб: “Витя! Витя!” За ней — третья, четвёртая… На шестой родственники начинают скучать. У некоторых появляются мысли бросить всё и устроить поминки на Мальцевском фудкорте. Сколько стоит сейчас столик на Мальцевском фудкорте? Непонятно. За поминки в антикварных интерьерах сейчас можно умереть. Впрочем, среди этой публики такое невозможно». Раевский посмотрел на очередь с лейками и продолжил: «Вот ещё интересная тема — представление об удачной смерти. Сейчас это чистая больничная палата и множество родственников с одухотворёнными лицами (две трети на экранах). Нет, есть ещё тип смерти в бою, за други своя — так обычно герой второго плана направляет свой космический истребитель в центр инопланетного звездолёта.

Или смерть на природе. Где-то он читал про старика, что переходит в иное измерение в саду под кустом».

Очередь заканчивалась, и скоро можно будет уйти. Но нет, со стороны появилась группа коллег, кажется, это начальство — судя по тому, как вытянулись приглашённые рядом. Распрямился и он, но продолжил думать о своём.

Раевскому всегда был сомнителен пафос мужского мифа «умер на женщине — настоящий мужик». Он понимал, что известное напряжение сил провоцирует такой исход, но не все так стильно, как может показаться. У этого пафоса, имеющего давние корни (например, легендарная история о каком-то генерале, скончавшемся у веселой дамы в гостинице, а, понятное дело, сам миф о красоте такой смерти куда древнее), есть и оборотная сторона — с престарелым мертвецом разберутся высшие силы, но вот каково женщине в объятьях коченеющего любовника? Понятно, правда, что в прежние времена с мнением женщины по этому поводу никто не считался. Раевский наблюдал след этого образа в застольях, в каких-то архаичных горских тостах, вообще в представлениях о «хорошей смерти».