— Не хватало, — говорил мой тренер, морща лоб, — чтобы ты еще надорвался — тогда пиши, пропало — инвалид на всю жизнь!
Отправляясь на стадион, я хотел от Физурнова одного, чтобы он меня не жалел.
— Я, смогу! — шептал я себе. — Я, смогу!
Ежедневные занятия, принесли свои плоды. Я стал показывать изо дня в день стабильные результаты. Это явилось сигналом к тому, что меня можно «вывезти в люди». Олег Анатольевич так мне и сказал:
— Ну, Асоков, наши дела идут хорошо, по плану. Эту неделю ты никуда, понял, даже к жене и ребенку на выходные дни не езди, я тебя не отпускаю. Мы будем готовиться к соревнованиям. Хочу тебя вытащить. Поэтому ты должен быть у меня все это время на глазах. Понял?
Я подчинился. А что было делать. Правда, предупредил Светлану, чтобы она не беспокоилась и ждала моего следующего звонка.
— Тебя ждет сюрприз! — сказал я и повесил трубку.
Состязаться мне выпало в Москве на одном из престижных стадионов известного спортивного клуба.
Рано утром я, забравшись в «Жигуленок», заехал к Физурнову и пригласил его сесть в салон, но он тут же воспротивился, и убедил меня, что лучше отправиться на электричке. Мой тренер не хотел, чтобы я уставал.
— Андрей, дорога тебя вымотает. Ты думаешь, что посадишь лишь одни глаза? Десять-двадцать минут отдыха, и ты снова как огурчик? Нет, через глаза ты посадишь весь организм. Я это по себе знаю. Так что бросай машину у меня возле дома и пошли на станцию.
День для меня оказался счастливым. Погода благотворила, лишь только на последнем этапе состязаний стал накрапывать дождик, но он мне не помешал, а лишь слегка охладил пыл: выступил я отлично — достиг желаемого результата и, появившись вечером дома, тут же бросился к телефону.
— Что случилось? — спросила мать. — Ты весь светишься!
— А то и случилось, — сказал я и, достав из-под пиджака на тесьме медаль, покрутил ее гранями, добиваясь игры света. — Я сегодня выступил превосходно, занял первое место, а еще, что главное — стал мастером спорта. Мы с Олегом Анатольевичем подали необходимые бумаги. Скоро я получу документ и знак. А сейчас, хочу вот отчитаться перед женой.
— Хорошо, звони, а я пойду, обрадую отца, — сказала она. — От нас передавай всем привет. Да и затем на кухню — ужинать.
Я долго крутил телефонный диск и все напрасно. Линия была не доступна. Такое часто случалось в сырую погоду, когда шли дожди — весной, летом, осенью. Лишь зимой — «звони, не хочу». Не дозвонившись, я на следующий день отпросился у Олега Анатольевича — мне же положен был хотя бы день отпуска за труды — и отправился в поселок. По дороге на меня обрушился ливень. Такого давно уже не было. Я сожалел, что не взял с собой зонтик, но Светлана ждала меня. Она сидела у окна и смотрела на улицу. Едва завидев автомобиль, выскочила ко мне:
— У меня было предчувствие: я знала — что-то должно произойти хорошее, — крикнула супруга пересиливая шум дождя, тут же подняв надо мной зонтик. — Ты долго не приезжал — две недели. Мы уже с сыном соскучились. Однако я не паниковала, а наоборот молилась за тебя, за твою победу. Ты победил?
— Да! — ответил я и заметил, как Светлана с облегчением вздохнула, наверное, какие-то сомнения у нее были, но мой утвердительный ответ их сразу же развеял. Она ликовала.
— Конечно, победил! — крикнул я, затем обхватил жену рукой ниже талии, привлек ее к себе, обнимая все крепче и крепче.
— Я, поздравляю тебя мой милый со званием мастера спорта по поднятию штанги! — четко продекламировала она и, сверкнув необычайно зелеными глазами, принялась меня целовать. Зонтик при этом качнулся, и нас как из ведра облило водой. Светлана взвизгнула и выровняла его купол. Мы тут же запрыгнули под навес, а затем вошли в дом.
У входа нас встретил Филипп Григорьевич.
— Перед вами мастер спорта, — тут же радостно воскликнула жена. — У Андрея даже есть медаль. Вот так!
— Для Светланы мое звание было важно. Она гордилась моим успехом. Для тестя это была возможность отметить мое событие и пропустить стакан-другой, для Алексея тоже. Он тут же появился рядом возле нас и, разыскав мою руку, принялся ее жать. Глаза его сверкали болезненным цветом — ему нужно было опохмелиться.
Филипп Григорьевич оторвал меня от жены и потащил на кухню, за стол. Он был накрыт. Семья готовилась к ужину.
Я, вспомнив о том, что у меня в машине баночки с пюре для ребенка, погремушки, кое-что из одежды, (по дороге в поселок подрулил к нескольким престижным детским магазинам и накупил) тут же пожелал увидеть сына, но Светлана сказала, что это невозможно:
— Сын не дождался тебя — крепко спит, несмотря на непогоду. Завтра все будет, завтра. Дождь слышишь, не кончается, льет и льет. — Железная крыша дома звенела, от крупных капель дождя, время от времени, словно от молотка жестянщика — ударов грома буквально разваливалась. Я не сопротивлялся, отправился со всеми за стол и без слов уселся на предложенный мне стул.
Тесть, тут же запустил руку в холодильник, и достал бутылку. Он смачно открыл ее и принялся разливать по стаканам, которые торопливо, едва успевая, расставляла Мария Федоровна.
— Это за достижения! — негромко сказал Филипп Григорьевич, подняв стакан, несколько виновато. — Я понимаю нельзя, но может можно?
— Чуть-чуть можно! — ответил я, чтобы не обижать тестя и пригубил стакан. После у меня много было в жизни подобных ситуаций. Но я всегда был в состоянии удержаться и не выпить — силы хватало. У Алексея ее не было. Он словно жажду утолял — набрасывался и пил, пил большими глотками. Это его в будущем и сгубило.
Ужин проходил за беседой. «Дрова в огонь» подкладывал мой тесть. Его многое интересовало. Я отвечал — парировал. Филипп Григорьевич расспросил меня о новостях в городке. На что я толком ничего определенного не мог сказать, затем он принялся говорить о моей матери Любовь Ивановне, высказывая ей слова благодарности за то, что она заботиться о его доченьке и, наконец, переключился на моего отца. Я сообщил ему, что Николай Валентович рад моим успехам, но в последнее время ходит сам не свой. Руководитель страны, побывав на Тольяттинском автомобильном заводе, выступил с пространной речью о перестройке и необходимости частного предпринимательства. Его уже государственное предпринимательство не устраивает. Вот так!
— Далась ему, этому руководителю «пересройка», — тут же отреагировал Филипп Григорьевич, то ли нарочно изменив слово, то ли случайно так получилось, — и частное предпринимательство. Он разве что строил, а все туда — спешит перестраивать.
— А вот и далась, — сказал я. — Николай Валентович обеспокоен положением в стране. Их министерство в который раз принялись реформировать. Раньше, обычно дальше сокращений дело не двигалось, а теперь даже вывеску решено изменить. Вот он и мучится — боится, что возьмут и отправят на пенсию. Все может статься.
Рядом со мной сидела Светлана. Ее брат забрался в угол — место, где таились лики святых — стояли иконы. Из него в любой момент можно было выскочить и убежать к бабе Паше. Он, так уж получалось — часто чувствовал себя неуверенным и оттого всегда искал в жизни укромные места.
Я заметил, Алексей Зоров испытывал напряжение. Что-то его тревожило, он нервничал. Однако я своей радостью — завоеванием первого места, медали и звания мастера спорта, отодвинул негатив, беспокоивший его, осветлил, что ли этот дом.
Мне не раз приходилось слышать от Марии Федоровны. Она не скрывала и говорила даже при сыне:
— Алешенька, Алешенька видно такая у тебя судьба — несчастная! Ты, и маленький был, несчастный. Годочка два-три было, не знаю с чего вдруг неожиданно за температурил. Вызвали скорую помощь. Нашли — воспаление легких. Отправили в больницу, ни куда-нибудь в самую Москву. Благодаря этому ты то и выжил, правда, там тебя окалечили. Я приехала забирать, здоров был, должны были выписать, но нет, не отдают моего мальчика. Причина простая. Не уследили — поломали. Открылось все после катастрофы. Абдула — армейский хирург Филиппу Григорьевичу так и сказал: «У вашего сына старые переломы таза». — Мария Федоровна обо всем этом говорила с долей вины перед сыном. Я не мог слышать ее причитания, не знаю, какого приходилось Зорову. Он, наверное, от них находился в прострации. Поэтому, брат Светланы никогда не стремился быть в жизни активным — шел по течению.