Мне поступок Светланы не нравился. Я не понимал — зачем нужно уходить с завода. Работа где-то там, в Москве может ей и не понравится. Не каждый человек в душе исследователь. Раньше, она так опрометчиво не поступала, а тут вдруг взяла и подала заявление об уходе.
Этот ее новый товарищ был привлекательным мужчиной, имел степень кандидата технических наук, заседал в диссертационном совете политехнического института и часто очень уж часто посматривал на молодых энергичных парней и девушек. Моя жена понравилась ему своей напористостью, и он отчего-то решил, что она для науки то, что надо. Анатолий Никитич был лет на десять старше меня, но в поступках порой, что тот мальчишка, из-за этого я пугался и ревновал жену к доценту. Однако себя вел корректно, вуалируя, не выдавая причин раздражения. Мне хотелось удержать ее в городке.
— Света, хорошо подумай! — сказал я ей перед уходом с завода. — Москва, она рядом, — помолчал и продолжил, — рядом, если ты выезжаешь для того, чтобы побегать по магазинам, сходить в театр, музей или еще куда-нибудь, и очень, очень далека, чтобы мотаться изо дня в день — на работу. — Она молчала, наверное, собиралась с мыслями, а может, ничего не могла сказать в ответ. — Ты только представь, в котором часу тебе нужно будет вставать? Ну, что представила?
— Я все выдержу! — ответила мне жена. — И не нужно меня пугать. Неужели я так слаба? — Светлана резко бросила на меня взгляд, полоснув зеленым цветом глаз.
Да, моя супруга сильная женщина, подумал я. Она порой силой духа превосходила даже меня. Живя бок о бок со Светланой, я часто был склонен обвинять во всех грехах Филиппа Григорьевича. Обычно он ее заводил — воодушевлял на всевозможные подвиги. Мой тесть долгое время считал институт самой высокой вершиной знаний. Но однажды его без всякого умысла, случайно просветили. Произошло это у нас дома во время беседы моего отца Николая Валентовича и Светланы. Они, отчего то разговорились о стезе ученых, и этого было достаточно. Филипп Григорьевич влез в разговор и быстро понял все те привилегии, что дает человеку звание ученого, и буквально загорелся идеей: «моя любименькая доченька будет кандидатом технических наук, а то и доктором».
— Света, — сказал он, — ты должна поступить в аспирантуру! Вот мой тебе отцовский наказ! Иначе ты мне не дочь!
Это для меня было неожиданно. Однако я не верил, что она пойдет на поводе у отца. Ее подтолкнула моя мать. Любовь Ивановна всегда мечтала о Москве. После слов Филиппа Григорьевича она ухватилась за эту бредовую идею и стала свою невестку готовить. Я был сам не свой.
— Ну, зачем ей все это? — спрашивал я у отца. Моя жена меня не слышала. Я ей ничего не мог доказать. У меня была надежда на отца Николая Валентовича. Однако, он отчего то поддержал мою супругу:
— Андрей, ну что ты так беспокоишься о Светлане? Твоя жена чувствует свои силы и лезет вверх. Кто тебя держит? Совершенствуйся, ищи свою вершину. Вы молоды, полны сил, не останавливайтесь на достигнутом…
Слова отца подтолкнули меня, и я снова начал усиленно тренироваться, чтобы однажды выйти на соревнования. Мой тесть спал и видел свою дочь ученой, а я себя мастером по поднятию штанги в полутяжелом весе. Я знал ее отношение ко мне измениться. И оно изменилось, лишь только я достиг желаемого. Все сделал, чтобы Светлана не могла меня презирать. Мне бы еще выйти на олимпийские игры. Просто выйти. Но об этом я мог только мечтать.
Моя жена была странной женщиной — она могла многое мне простить, даже случайные взгляды на ее подругу Валентину. Та меня последнее время доставала. Я не понимал ее притяжения ко мне. Что-то в семье моего друга не ладилось. Возможно, оттого что в стране не все было хорошо. Новое руководство не слезало с трибун, будоражило народ для новых непонятных нам побед, сеяло в наших душах хаос.
Преснов часто бывал не в духе и при встречах тянул меня в кафе. Я не один раз видел его пьяным. Однажды он завалился ко мне в квартиру слегка подшофе с бутылкой водки.
— Андрей! Давай, выпьем! — сказал он. Дома я находился один. Светлана вместе с сыном уехала к родителям. Она хотела, чтобы я немного отдохнул: «Мы тебя уже замотали, — сказала она, — выспись, как следует. Наберись сил».
Я пить не хотел. Однако решил не обижать Виктора. Он мог, обвинить меня в связях со своей женой Валентиной. Хотя на то и не было обоснованных причин, а всего лишь болезненное самолюбие друга и фривольное поведение его супруги — это ни раз его подмывало, и он с иронией в голосе прикалывал и ее и меня, подмигивая при этом глазом. Я чувствовал со стороны Преснова к своей персоне иное, чем раньше отношение, которого не заслуживал. Ссориться с ним у меня не было желания. Я повел Виктора на кухню и, усадив его, сказал:
— Один момент! Я быстренько накрою стол, — и тут же забрался в холодильник: достал банку шпрот и на всякий случай килек в томате — Виктор их просто обожал, нарезал колбасу — разложил на тарелку, далее — сыр, затем принялся за хлеб. Пока я готовил закуски и споласкивал посуду Виктор сидел на табурете и осматривал помещение. Он, словно впервые находился у меня в гостях. Кухня была обустроена по-современному. Я по периметру стены на уровне с раковиной расположил рабочий стол с ящиками для овощей и фруктов, электрическую плиту, затем за нею стол для редко используемой посуды и всевозможного другого хозяйственного инвентаря. Над столами я повесил шкафы, а над плитой вытяжку. Они тогда только начали появляться в продаже. Холодильник Светлана поставила у прилегающей стены вблизи обеденного стола, так как ей было удобно. Татьяна Полнушка, побывавшая у нас на новоселье, после, многое позаимствовала, так что я однажды не удержался и сказал ей:
— Тань, я как будто у себя дома! — Это задело, находившуюся рядом Валентину и она, желая от меня услышать подобные слова, все сделала, чтобы добиться от Виктора подобных преобразований. Но я чтобы не привлекать внимание супруги Преснова не торопился высказывать свое мнение. Зачем? Себе дороже.
Я собрал на стол и уселся рядом возле товарища. Он был, не досягаем — о чем-то думал. Для того чтобы отвлечь его от размышлений я взял вилку и постучал по пустой рюмке. Преснов тут же опомнился:
— Диванчик то новенький, я его раньше не видел? — не впопад сказал он и похлопал рядом своей тяжелой рукой.
— Да, новенький, — ответил я. — Долго за таким гонялся. Все-таки купил, но не у нас в городке, а в столице. Намучился. Оформить доставку мне не удалось. Хорошо, что грузчик, взглянув на мой «Жигуленок» подсказал: «А ты на багажник сверху поставь его — машина выдержит!»
Мне трудно было представить, что творилось в голове у Виктора. Он взял, выставленную им же на стол бутылку, долго возился с ней, прежде чем открыл ее, затем неторопливо налил в посудины. Его рука слегка дрожала.
— Ну, подняли! — услышал я его слова и последовал за другом. Затем мы снова подняли, еще раз, еще…
Мы долго распивали эту злосчастную бутылку. Мой товарищ почти не закусывал. Лишь только съел кильки.
Я не влезал в его душу. Виктор Преснов все должен был рассказать сам. Тему любви и дружбы мы не разбирали. Говорили обо всем и не о чем. Перед уходом он сказал:
— Зря я тебя тогда не послушал. Она, не моя. Не моя, — Это он сказал о Валентине — я догадался. — Жизнь дала мне один единственный шанс, и я им не воспользовался, — с горечью выложил Преснов, — затем продолжил: — Валентина — это не Татьяна. Может ее остановит еще один ребенок? Не знаю, не знаю?
Я вместе с другом вышел на лестничную площадку. Преснов долго тряс мне руку, не хотел расставаться. Я вызвался его проводить, но он на мое предложение долго не реагировал, молчал, а затем сказал:
— Нет, не нужно. Я доберусь сам, не беспокойся. Мне нужно побыть на свежем воздухе, — и ушел. Я стоял у двери и слушал шум его затихающих шагов. У него не было уже того напряжения, что раньше. Наверное, он нашел для себя выход. Мой друг ушел успокоенным.
Однако, это его состояние не было долговечным. Я, после, не понимал: зачем Преснов рассказал о нашей встрече жене. Какое отношение она могла иметь к тому, что касалось нас обоих. Конечно, самое потаенное он не выдал, но за то сообщил Валентине о том, что я дома один-одинешенек — Светлана с ребенком отдыхает у родителей в поселке. Подруге Светланы только того и нужно было. Она словно ждала этого момента. Я увидел женщину вечером, открыл ей двери. Она выглядела шикарно. На ней было новое платье. Оно хорошо подчеркивало ее фигуру. Взглянув на нее, я невольно облизал губы и опустил вниз глаза.