Он спешно рассказывал мне о своей жизни. Но до конца обо всем поведать не успел. В кафе вдруг стало шумно.

Зоров, окинул взглядом наполняющийся людьми зал, сказал:

— Пошли отсюда, не дадут. Поговорим где-нибудь в другом месте. У меня дома сейчас кавардак — ребенок без конца орет, жена на взводе, от тещи покоя нет. Я не могу тебя привести к себе.

Мы вышли из кафе, и пошли по улице.

— Я, не родной сын Филиппа Григорьевича, — продолжил Алексей. — Да ты, наверное, это заметил, хотя бы по его отношению ко мне, там за столом. Он мне всего на всего отчим. Мой отец пропал без вести на войне. Филипп Григорьевич с моей матерью Марией Федоровной встретился случайно. Он возвращался с фронта, и его друг-однополчанин из нашего поселка, уговорил заехать к себе в гости. Филипп Григорьевич заехал, рассчитывал побыть дня два-три, но задержался. — Алексей потер лоб, скривился и выдал:

— До сих пор никак не уедет. Я с ним часто ссорюсь. Он меня с детства не любит. У него любименькая — это моя сестра Светлана. — Парень замолчал. Мы шли вдоль улицы. Я ничего не замечал и подобно Алексею, когда он выходил из проходной — смотрел на землю, под ноги. Алексей раскрывал мне глаза.

— Я не обижаюсь на свою сестру. Она здесь ни причем. Виноват во всем Филипп Григорьевич. Он сам мучается, где-то далеко в Башкирии у него осталась семья, и нас мучает, помолчал, затем продолжил: — Я, если бы только имел силу, как у тебя, — Зоров на мгновенье отшатнулся от меня, всего осмотрел и продолжил, — давно бы его выгнал. Пусть катиться к себе на родину, к Аллаху или же ко всем чертям. Нечего ему здесь у нас делать. Мы без него жили бы лучше. А так, разве я, живу? — задал вопрос Алексей и тут же ответил:

— Нет! Думал, что меня спасет семья — вот женился. Не спасла. Хреново все, — слова он не выбирал. — Порой прямо невмоготу. Давно бы удавился. Но баба Паша будет плакать. Еще мать. Но она больше. Одно спасает. Я беру ноги в руки и в магазин. Затем — «наклюкаюсь» и мне легче.

Я укоризненно посмотрел на Зорова. Он поймал мой взгляд:

— Думаешь, я не понимаю? Пить мне нельзя, сердцем чувствую, до добра это не доведет, — сказал он и тут же, о что-то споткнувшись, чуть не растянулся на тротуаре. Но я успел, подхватил его, выровнял и когда он был в состоянии снова идти, сказал ему:

— Правильно говоришь! Осталось лишь притворить в жизнь! Ты же взрослый мужик. У тебя есть, какой никакой дом, свой дом. Влезай в жизнь, меняй ее. Зачем тебе обвинять во всех бедах отчима — Филиппа Григорьевича и бездействовать. Будь независимым и свободным.

— Рад бы, но у меня ничего не получается. Я даже его выгнать не могу. Филипп Григорьевич меня спас от смерти. Я живу благодаря нему: в армии во время учений попал в катастрофу. Наш автомобиль с солдатами на переезде столкнулся с железнодорожным составом. Многие погибли. Я, весь искромсанный, надолго лег в госпиталь. Там за мной, ты не поверишь, ухаживал Филипп Григорьевич. Он по телеграмме прилетел на самолете и долгие два месяца находился рядом. Как я хотел тогда пить. Я изнывал от жажды. Мать бы не выдержала — она бы дала мне воды, и я был бы уже давно мертв. Отчим тот не дал. Наверное, он меня не любил! На мои просьбы дать хотя бы глоточек — он всего лишь смачивал мои губы мокрым платком.

— Ну, вот, — сказал я, — а ты еще его ругаешь, хочешь выгнать из дома. Ты должен Филиппа Григорьевича понять и простить. Твой дом там, где жена, где твой ребенок. А отчима своего ты оставь матери. Пусть Мария Федоровна с ним и разбирается. Это ее забота.

Мы медленно шли по улице. Алексей прилагал все усилия, старался. Но видно вино на него действовало, и он нет-нет кренился то в одну, то в другую сторону. Наконец я не выдержал и взял его под руку.

— Я, не хочу делать матери больно. Она Филиппа Григорьевича любит. Это странная любовь. Мне она не понятна, какая-то неистовая на виду у всего поселка. Мне порой смешно смотреть на них. Мой отчим часто надирается. Затем он мертвецки пьяным падает на землю и валяется. А мать идет на его поиски. Она обыскивает весь поселок, находит Филиппа Григорьевича и тащит домой. При этом принародно голосит на всю улицу и целует его.

Мне сложно было разобраться в голове Алексея. Ну, и что из этого, — думал я. Любовь его матери к отчиму здесь ни причем, ведь сын ей так же дорог. Не бросила же она его, когда Филипп Григорьевич выгнал из-за стола на улицу, тут же побежала следом. И то был не единственный случай. Я после не раз замечал, как Мария Федоровна, словно курица-квочка кружила возле своего сыночка.

Что меня удивило, в будущем брат Светланы, как не сторонился Филиппа Григорьевича, как не пытался идти своим путем часто уподоблялся ему. Из него вышел бы алкоголик, если бы не случайное стечение обстоятельств.

Мы долго ходили по стемневшему городку. Наш разговор был необходим. Я им остался доволен. Зоров пообещал помочь мне встретиться с сестрой. Я довел его до дома. Нажал на кнопку звонка, и с трудом вырвав руку, он не хотел меня отпускать, отправился к себе восвояси. Шел и размышлял. Мне стало понятна причина, отчего Светлана меня сторонилась, избегала встреч. Она видела, между нами, большую разницу. Ей было стыдно находиться рядом со мной. Раньше, для себя она уже давно решила — мы не пара и тянула лишь время расставания. На что-то надеясь. Мое знакомство с ее семьей это был для нее лишь повод, чтобы убедиться в своей правоте и порвать наши отношения.

Почему мы, не пара? — задавал я себе вопрос, торопясь домой. — Отчего нам нужно расстаться? Мы так далеко зашли. Дороги назад нет, и не может быть. Она должна об этом знать. Как бы не длилось долго наше отчуждение оно не вечно. Мы обязательно должны быть вместе.

Дня через два Алексей разыскал меня дома, не подвел.

— Андрей, она сегодня…, — и он назвал мне час, — отправляется домой. Я только что от нее. Теперь все зависит от тебя. Чем мог я помог, больше ничего сделать не в состоянии.

Я тут же бросился на вокзал. Сердце, отчего то мне подсказывало: встречу Светлану, все будет хорошо!

Так и случилось. Я в ее зеленых глазах увидел радость. Она мелькнула и погасла. Девушка тут же принялась прятаться за людей, но не смогла. Я видел ее везде, шел прямо к ней. Она пыталась убежать. Не убежала. Ее подвели ноги. После она мне сообщила: «Я, чуть было не упала. Они словно остолбенели».

Я торжествовал. Подскочив к Светлане, я, тут же, не размышляя, обнял ее и принялся целовать. Она сразу же обмякла и поддалась на мои поцелуи. У нее не было силы мне сопротивляться.

— Я так и знала, что у меня ничего не получиться. Я все-таки тебя люблю. Сильно-сильно! — прошептала девушка. — А ты и рад, — добавила она: — Пользуешься моей слабостью.

Не знаю, как случилось, но мы осознали тогда все, когда ехали в автобусе в поселок — туда к Светлане. Девушка бросилась к водителю, хотела вдруг остановить старенький «пазик», но я не дал ей.

— Не нужно, — сказал я, — так, наверное, и должно быть. Зачем что-то менять, не удастся.

Было лето. Погода прекрасная. Мне было приятно выехать за город. Я не боялся того, что меня ожидало. Будет желание, возможность, вернусь. Нет, ну и ладно где-нибудь у Светланы переночую. Не выгонят же.

Филипп Григорьевич, пусть наша встреча и не была хорошей, меня называл женихом, а раз я жених, будь добр, прими.

События, произошедшие после со мной и Светланой, меня шокировали, да и не только меня… Мой отец Николай Валентович, узнав о случившемся, просто прыгал от удовольствия:

— Мать, ты посмотри на нашего сына! Ты, что мне говорила, вспомни… Да он же меня перещеголял.

Отец просто изгалялся надо мной, едва до него дошло то, что я вдруг неожиданно там, в поселке женился на Светлане.

Данное событие произошло на следующий день после нашего приезда. Подтолкнул меня к женитьбе Филипп Григорьевич.

— Я вижу, вы друг без друга не можете, — сказал он. — Ну-ка давай свой паспорт.

Я безропотно достал из кармана документ и отдал ему. Он покрутил его, полистал, затем потребовал паспорт у Светланы забрал и скрылся за дверью.