Пока ясно только то, что Сорокина, Бост и Сартр ни о чем не проговорились. Кроме тех самых писем к Сорокиной, недостаточных для обвинения, у следствия нет доказательств. Зато оно располагает множеством свидетельств, недвусмысленно показывающих полиции Петена, к какому сегменту политического спектра следует отнести преподавательницу Бовуар. И каким идеям она предана всей душой.
Уже несколько лет они живут не в квартирах, а в гостиницах Монпарнаса. Здесь они танцуют и веселятся, кулинарят и пьют, спорят и спят друг с другом. Без давления извне. Без всяких правил. А главное, без лживых – насколько это возможно – обещаний и обязательств. Может быть, простой взгляд, легкое прикосновение, ночь за разговорами – уже искра в пламя обновления жизни? Они страстно желают верить в это. Да, по Бовуар и Сартру, человек становится самим собой, только начиная что-то новое.
Человек никогда и нигде не достигает финиша. Есть только исходные точки, только начало. В каждом человеке человечество начинает всё заново. Поэтому молодой человек ищет свое место в мире и не находит, поэтому он чувствует себя покинутым <…> [11]
Вот почему они взяли к себе из провинции Ольгу, Ванду, Маленького Боста и Сорокину, вот почему поддерживают их и помогают деньгами. Чтобы помочь этим потерянным молодым людям вырваться на свободу. Чтобы они смогли найти свое место в мире, а не послушно занять уготованное. Акт любви, а не подчинения. Живой эрос, а не слепой разврат. Акт на основе человечности. Ибо «человек становится человеком только тогда, когда сам выбирает себя; отказываясь от выбора, он себя уничтожает» [12].
СМЕРТНЫЕ ГРЕХИ
Если в ее новой философии что-то и могло бы после смерти Бога занять освободившееся место «греха», то лишь сознательный отказ от свободы. Именно такого, полагает она, добровольного самоуничтожения следует избегать любой ценой. Как в отношении себя самого, так и в отношении других. В частной жизни, как и в политике. Избегать здесь и сейчас, во имя жизни. Во славу жизни как таковой. А вовсе не во имя «бытия к смерти», по слову Мартина Хайдеггера, этого «экзистенциалиста» из немецкой глубинки.
Человеческое бытие пребывает в форме проектов, которые проецируются отнюдь не на смерть, а на некие цели. Поэтому люди [Man [13]
Единственное Бытие, которое она признает, – бытие этого мира. И все главные ценности – это ценности нашего мира, а не потусторонние. Их единственный подлинный источник – воля свободного субъекта к реализации своей свободы. Именно это и значит существовать.
Как раз такую форму существования и стремится искоренить Гитлер со своими приспешниками. Именно ее имели в виду нацисты, когда, совершив нападение на родину Бовуар три года назад, задумали указывать после своей победы всем оставшимся на планете людям, как им следует писать эссе и как ухаживать за садом.
Нет, у нее и вправду есть дела поважнее, чем беспокоиться об исходе расследования. Пусть отбирают преподавательскую лицензию! Она обойдется и без нее. Во всяком случае теперь, когда перед нею, как ей кажется, открылось столько возможностей.
МОРАЛЬ
Бовуар не терпится окунуться в дискуссию. Вечером она собирается на генеральную репетицию последней пьесы Сартра. После нее, как всегда, вылазка в бары. Камю тоже обещал прийти. Если ход ее размышлений верен, Бовуар близка к тому, чтобы открыть новое предназначение человека как действующего субъекта. Причем такое, которое не окажется в конечном счете пустым и бессмысленным, как у Сартра, и не выльется в абсурд, как у Камю. В своем эссе она предложит альтернативу. Собственный, третий путь.
Согласно Бовуар, масштаб деятельности человека ограничен внутри него самого двумя препятствиями. Во-первых, тоталитарным насилием. Во-вторых, тем самым – абсолютно асоциальным – самоотречением. Выражаясь конкретнее: человек замкнут в пространстве между предельно индивидуалистическим стремлением к покорению мира и столь же индивидуалистическим желанием возделывать свой сад. Но стоит только выглянуть в окно, чтобы убедиться в том, что в мире помимо тебя есть другие люди. Именно по этой причине моральные цели необходимо удерживать между двумя полюсами: между самозабвенным и всегда безличным сочувствием ко всем другим, с одной стороны, и заботой исключительно о собственных делах – с другой. Вот сцена реальной жизни: «Девушка сердится из-за того, что ее дырявая обувь промокла. А другая, быть может, плачет из-за ужасного голода в Китае» [14].
Бовуар сама однажды оказалась в этой ситуации. Девушкой в дырявых башмаках была она – вернее, прежняя ее версия. Второй, плачущей, была одна ее знакомая, Симона Вейль. С тех пор Бовуар не встречала никого, кто бы рыдал из-за того, что где-то на другом краю света случилась катастрофа, вроде бы никак не связанная с его жизнью. «Вторая» Симона так и осталась для нее загадкой.
Бовуар прервалась и посмотрела на часы. Пора. Завтра утром, чтобы поразмышлять над этим, она снова придет во «Флор».
МИССИЯ
К началу 1943 года Симона Вейль, так же как и Бовуар, окончательно решается на радикальную смену курса. Серьезность ситуации не оставляет иного выбора. Этой весной тридцатичетырехлетняя француженка как никогда твердо уверена в том, что столкнулась со злом, оправдывающим любые жертвы. Причем для такого глубоко верующего человека, как она, наибольшая жертва – не в том, чтобы расстаться с собственной жизнью, а в том, чтобы распорядиться жизнью других.
Этой весной Вейль записывает в дневнике:
В случае военной необходимости я готова убивать немцев не потому, что я от них пострадала. – И не потому, что они ненавидят Бога и Христа. Но потому, что они – враги всех стран земли, включая мою родину, и потому что, к несчастью, к моей искренней скорби, к моему крайнему сожалению, нельзя помешать им делать зло иначе, как убив определенное их количество. [15]
Вместе с родителями она эмигрировала в Нью-Йорк, но в конце 1942 года села на грузовое судно, отчаливавшее в Ливерпуль, чтобы там, в Англии, присоединиться к армии «Сражающейся Франции» под командованием Шарля де Голля [16]. В эти решающие для хода войны месяцы Вейль страшнее всего сознавать, что она находится вдали от родины, от своего народа. Прибыв в штаб-квартиру в Лондоне, она незамедлительно сообщает командованию о своем горячем желании получить задание на территории Франции – возможно, чтобы принять там мученическую смерть за родину. Например, она могла бы десантироваться с парашютом, ведь она теперь знает о парашютах всё. Или стать агентом, поддерживать связь с товарищами на местах. Кое-кого из них она знает лично, поскольку несколько лет назад в Марселе была активисткой католической группы Сопротивления «Свидетели Христа». Но предел ее желаний – стать во главе специальной миссии, придуманной ею самой. По ее убеждению, эта миссия может решить исход войны. План Вейль состоит в том, чтобы создать спецподразделение французских медсестер, которые будут задействованы на самых опасных участках с целью оказания первой помощи прямо на поле боя. Необходимые медицинские знания Вейль получила на курсах Красного Креста в Нью-Йорке. Она считает, что такое подразделение спасет на передовой много ценных жизней. В подтверждение серьезности своих намерений она предъявляет офицерам штаба список научных публикаций на тему полевой хирургии.
Однако главнейшая ценность подразделения заключается в его символической силе, в его духовном значении. Нынешняя война, с энтузиазмом продолжает Вейль, так же как и любая другая, – это прежде всего война мировоззрений, то есть война пропаганды. К сожалению, в этой сфере враг пока одерживает верх. Вспомним хотя бы о войсках СС и той «славе», что летит впереди них по всей Европе:
