Ему в то время было под семьдесят, но он был ещё крепким. Он никогда не матерился, самое бранное слово было слово «гад», и, когда он это слово употреблял, значит, был очень зол.

Накормили собак, и моей собачке тоже досталось, дядя поделился, так как у меня времени варить не было. В зимовье жили до меня четыре охотника. Посовещавшись, они выделили мне лежанку за печкой.

– Ты до какого числа будешь здесь? – спросил дядька.

– А вы когда будете выходить на праздник? Я с вами и выйду, – сказал я.

– На седьмое ноября, красный день календаря, – в стихотворной форме ответил дядя Кеша.

– Меня это устраивает, – ответил я.

А про себя подумал: «Целых пять дней в моём распоряжении, только бы хватило продуктов».

– Насчёт продуктов не беспокойся, продуктов навалом, – обрадовался дядя, как бы прочитав мои мысли. Так как действительно одному в тайге опасно, всякие бывали случаи. – Но что, собак накормили? Теперь и нам не мешало бы подкрепиться, – сказал дядя Макар. Я отвязал Сильву, она обрадовалась. Немного побегав, подошла и легла возле Дозора и Галки, так они до конца вместе и держались. Я зашёл в кладовку, чтобы взять продукты из рюкзака.

– Ты что, туда за продуктами? – спросил дядя.

– Да, хочу колбасы взять и к чаю, – ответил я.

– Ты лучше на завтра оставь, когда пойдём на охоту. Патронов-то много? – продолжал дядя.

– Штук пятьдесят будет, двадцать пять в патронташе и остальное в мешочке, если будет мало, недолго и зарядить, – ответил я.

– А пулевые есть? – продолжал дядя.

– Десять пулевых патронов, я думаю, достаточно, – ответил я.

– А то тут косолапые есть, на прошлой неделе Годок добыл медведя, нам дал медвежьего жира.

Годок – это друг дяди, сын дяди Макара, они оба Иннокентии и жили по соседству. Ныне дядя Макар и его сын покойные, Царствие им Небесное.

На улице подмёрзло, снег под ногами хрустел, похолодало. Зашли в зимовье, охотники уже сидели за столом и кушали, кто уже наелся и пил чай, и рассказывали всякие охотничьи байки, так было интересно.

– Вы там не замёрзли? Давайте садитесь за стол, мы уже вылазим, – сказал дядя Макар.

Стол был небольшой, и за ним умещались максимум четыре человека. В зимовье не курили, так как дядя Макар не курил и покурить выгонял всех на улицу. Ребята вылезли из-за стола и вышли на свежий воздух.

– Пошто себя травят? Лучше пятьдесят грамм пропустить, чем курить эту дрянь, – ворчал он.

В зимовье стало просторно, мы сели за стол, я налил себе супа в походную чашку и отметил, что мяса было больше, чем картошки, и суп был такой вкусный, что я ещё себе добавил. Наевшегося и уставшего, меня начало клонить ко сну.

– Племяш, вон за печку ложись, – сказал мне дядя Кеша.

Я подошёл к лежанке, на ней лежала матрасовка, набитая соломой, я скинул верхнюю одежду, прилёг и провалился в сон. По-моему, мне даже ничего не снилось, а может, заспал. Утром проснулся оттого, что уже все были на ногах, одевались, что-то складывали в рюкзаки и тихо переговаривались. А собаки уже вылезли из укрытий и носились, играя друг с другом. У каждой было своё место под брезентовым низким пологом и соломенная подстилка. Посмотрев в окно, я убедился, что это было раннее утро. Быстренько вскочил, кто был в зимовье, поприветствовал, узнал, что все уже ушли, кроме нас и ещё одного охотника. Оделся и вышел на улицу, прохладный воздух обдал меня, на улице было где-то семь – десять градусов холода. Прихватив пакет личной гигиены, побежал к ключу, который протекал в пятнадцати метрах от зимовья. Холодная ключевая вода меня окончательно разбудила. Приведя себя в порядок, вернулся в зимовье.

– Но что, пьём чай – и на охоту, – сказал дядя Кеша.

Напившись чаю и плотно подкрепившись, я зашёл в кладовку за рюкзаком, там действительно продуктов было навалом. Хлеб замороженный лежал рядами, три мясных окорока были завёрнуты в плотную ткань и подвешены на крепкой жерди, консервные банки стояли рядами, а пушнина большими пучками висела под потолком, овощи лежали в зимовье под нарами, и всё это не закрывалось. Развязал рюкзак, вытащил лишние вещи, чтобы налегке было идти, застегнул патронташ на поясе, подхватил ружьё, своё и дядькину «тозовку». Тозовка – это малокалиберный карабин, калибра пять и шесть десятых миллиметра, изготовитель – Тульский оружейный завод, предназначен для промысловой охоты. Я отдал карабин дяде.

Собачки нас уже ждали, и мы пошли напрямик по той тропе, которая ведёт в средний Иркилик. Где-то на горе уже лаяли собаки, видимо, кого-то загнали. Это были чужие собаки, наши собаки убежали вперёд. Мы шли и разговаривали о том о сём, из разговора я узнал, дядя Кеша добыл около ста белок и пять соболей. Когда я вчера снял шкурку с красной белки и осмотрел её, она была выходная и без подпалов, то есть с внутренней стороны белая как бумага. А если подпалы, то шкурка с тёмными пятнами. Я шкурку надел на пялку и подвесил к потолку сушиться.

Вдруг залаяли собаки и вернули меня в реальность, это были наши собаки. Мы пошли на лай, пришли и на дереве увидели белку. Добыли её. Собаки опять убежали. Таким образом мы добыли пять штук до одиннадцати часов. Присели передохнуть.

– Что-то собаки убежали, может, соболя нюфтят? – сказал дядька.

Нюфтят – это значит взяли след и идут по следу, распутывая его.

– Ну-ка, племяш, послушай, по-моему, где-то лают наши собаки.

Мы прислушались, и действительно в распадке доносился голос наших собак. Мы встали и пошли на голос собак. Я начал торопиться.

– Спокойно, племяш, а то ноги переломаешь. Никуда добыча не денется. А если денется – то не наша, что наше – мы обязательно возьмём, – сказал дядя.

С этими размышлениями мы дошли до собак.

– По-моему, на соболя лают собачки, по голосу слышу, – сказал дядя Кеша.

И действительно, они лаяли немного посерьёзней, голос немного грубее, чем лаяли на белку. Подошли к месту, там такой чапыжник, глаза можно выколоть, а на суку сосны сидит соболь и урчит на собак, а те ещё больше заливаются. Дядя подошёл поближе, выстрел – и соболь упал, и слышим визг. Галка хотела его потрепать, а он вцепился ей в верхнюю губу в агонии. Мы на собак закричали, они отскочили. Нам представилась такая картина: Галка мотает головой, а соболь вцепился мёртвой хваткой и вместе с головой мотается. Мы подскочили и освободили Галку, она ещё немного поскулила и перестала, кровь с верхней губы слизывала языком.

– Но, паря, поцеловал он тебя, такой поцелуй ты запомнишь на всю жизнь, – пошутил дядя Кеша. – Племяш, ты думаешь, я просто так сказал, что она запомнит на всю жизнь, нет, она им будет мстить, и этот поцелуй им даром не пройдёт, запомнят они этот поцелуй, – продолжал дядя.

И мы рассмеялись. Осмотрев соболя, мы нашли, что это прекрасный экземпляр, тёмный с шоколадным оттенком, и жёлтая запонка на горле.

– Если всё нормально, хорошо должен потянуть, но загадывать не будем, – как бы про себя сказал дядя.

Времени уже было половина первого. Мы разожгли костёр, сварили чай, подкрепились, и я заметил, что собак опять не было.

– Но, паря, сейчас Галка начнёт им расчёсывать кудри, – опять пошутил дядя. Мы собрались и пошли в ту сторону, куда собачки убежали, и вдруг слышим лай совсем в другой стороне.

– Ой нет, только не там, там россыпи, мы никогда не возьмём соболя, он в камни уйдёт – и пиши пропало, – запереживал дядя.

– А может, это вообще белка, – сказал я.

– Да лучше бы белка была, она в камни не полезет, по голосу-то слышишь? На соболя лают. Но что, идти надо.

Действительно, начали подниматься на гору – и пошли сплошные каменные россыпи. Осторожно ступая, мы медленно продвигались на лай собак. Поднявшись на гору по россыпи, мы на другой стороне горы в метрах ста увидели своих собачек, они лаяли под большой камень. Подошли к собакам, они смотрели под огромный камень и лаяли, а Галка даже пыталась залезть под камень.

– Но, паря, понравилось ей целоваться.

И мы закатились смехом.