Искажения реальности или пристрастные суждения подозрительных людей очень похожи на суждения, присущие состоянию одержимости, хотя, как правило, последние выражаются с более высокой степенью убежденности. Для людей, ощущающих свою уязвимость, ошибка, связанная с недооценкой возможности угрозы, гораздо более серьезна, чем ошибка, связанная с ее переоценкой. Отсюда их предубежденность в отношении предполагаемой опасности. Но подозрительная личность, как и одержимая, совсем не обязательно убеждена в реалистичной оценке своей тревоги. Такой человек убежден лишь в том, что ему не следует пренебрегать возможной опасностью или ее недооценивать, не давая застать себя врасплох, а потому он не должен себе позволять быть уверенным в том, что находится в безопасности. А значит, и в случае одержимости, и в случае подозрительности искажения реальности отражают не когнитивные нарушения, а когнитивные ограничения. Ригидная предубежденность, характерная для этих патологий и вызываемая их динамикой, не позволяет сформировать объективное отношение к реальности или дать ей истинную оценку, но при этом дает полную свободу развития тревожным фантазиям и подозрениям.
При других формах непсихотической патологии ограничения когнитивной установки искажают реальность в иных аспектах. Возьмем, например, импульсивного и беспринципного человека, у которого типичное ситуативное действие, предвосхищающее тревогу, препятствует серьезному планированию и рефлексии. Иногда таких людей называют «безразличными к будущему». Но более вероятно, что, скорее всего, они избегают серьезного взгляда на будущее, чем действительно к нему равнодушны. Они часто ожидают быструю выгоду и отвлекаются, движимые смутными надеждами, но не обращают внимания на предсказуемый риск и цену, которую придется заплатить.
Например, неблагополучный молодой человек, постоянно обвинявшийся в мелких преступлениях, к тому же симулировал свое утопление во время урагана, чем ввел в заблуждение полицию, да еще с привлечением третьего лица, а именно подруги, которая написала заявление о его исчезновении. Когда они оба пропали, полиция, разумеется, всполошилась, и они сразу же нашлись (Herszenhom, 1998).
Действительно, импульсивные люди часто кажутся несчастными. Человек, который избегает планирования, не может иметь реалистичной идеи об отдаленных последствиях своего действия. Именно в такой ситуации появляются мысли об исполнении желаний. Даже когда проясняется цена желаемого, которую обычно можно без труда предсказать, такие люди обычно начинают считать себя просто невезучими.
У личности, обладающей истерическим характером, наблюдается потеря реальности иного типа. Такие люди, не доверяя собственному авторитету, отказываются от независимого критического суждения. Они внушаемы, идеи у них, как правило, заимствованные, а суждения обычно конвенциональные, ибо они не подвергают сомнению чужое мнение («Он говорит…», «Все говорят…»). Часто они не рискуют доверять собственному восприятию.
Например, молодая женщина, принимая упреки своего мужа-профессора в том, что она расстраивается, когда он обращает внимание на молоденьких привлекательных студенток, теперь стыдливо называет свои расстройства и огорчения «сверхневротичными». «Мой муж говорит, — объясняет она, — что всего лишь выполняет свою работу, и он прав, ведь это часть его работы». И только позже, продолжая вспоминать случившееся, признается, что такая воодушевленная и кокетливая манера ее мужа общаться со студентками нисколько не соответствует его заявлению, что это только работа.
Изначальное изложение содержания инцидента этой женщиной и ее собственное отношение к нему как к проявлению «сверхневротичности» отражает то, что, по существу, можно назвать потерей реальности. Точнее, в этом примере отражается подчинение женщины ее собственным суждениям, включая актуальное восприятие реальности, сформировавшееся, чтобы согласиться с мнением мужа, когда тот стал ее упрекать.
Это тоже можно назвать «двойной бухгалтерией». В конечном счете, у нас есть свидетельство в виде ее изначального расстройства поведением мужа, наличия изначально реалистичного восприятия и оценки происходящего. Это реалистичное восприятие и оценка затем были отвергнуты (хотя, наверное, не полностью, ибо восстанавливались без особых затруднений) вследствие упреков со стороны мужа. В других случаях она никогда не смогла бы себе позволить совершенно сознательно сформулировать относительно реалистичные оценки или вообще что-то ясно изложить. В тот момент оценка реальности, если можно сказать, что она существовала, была для нее недоступна.
В итоге познание нельзя отделить от когнитивной установки, а когнитивную установку, в свою очередь, нельзя отделить от психодинамики личности в целом. Предвосхищающие тревогу стили и ограничивающие установки невротической личности обязательно препятствуют, ограничивают или искажают представление о реальности и отношение к ней.
Остается понять, имеет ли какое-то отношение утрата реальности в непсихотическом состоянии ко всему, что существует при психозе. Но пока мы можем сделать два вывода: 1) прежнее утверждение, что в состоянии невроза вообще не происходит потери реальности, не соответствует действительности; 2) потеря реальности в таких состояниях, по крайней мере, является прямым последствием не разрушения характерологической защиты, а ее воздействия.
Самость и объект
Особая важность этих выводов прояснится впоследствии. Потеря реальности в непсихотических состояниях не является целенаправленной; она не мотивируется желанием избежать контакта с реальностью или отстраниться от нее. Скорее, это побочный результат действия установок и стилей, предотвращающих тревогу, на которые я уже указывал. Это следует отметить, ибо если похожие процессы фактически протекают при психозе, то существует четкая альтернатива общепринятому взгляду, что психотическая потеря реальности — это целенаправленный «поворот» или «отход» от реальности. Иногда предполагается, что любой психологический результат должен иметь осознанную или бессознательную цель; например, считалось, что абсурдность некоторых высказываний шизофреников была мотивирована защитным желанием избежать понимания. Однако, заимствуя метафору Эндриса Энжиля (Andreas Angyal), кролик оставляет следы, когда скачет зимой через заснеженное поле, но не преследует при этом никакой цели.
Мы знаем, что явным симптомом шизофрении является ослабление или неполноценное ощущение единой самости [единого «я»] и, соответственно, ослабление обособленности или отдельности всего, что действительно является внешним по отношению к самости. Этот симптом часто описывается как утрата «границ Эго», если заимствовать этот термин у Виктора Тоска, который пользовался им при описании шизофрении в статье «Воздействующий автомат» (Victor Tausk, «Influencing Machine», 1933). Некоторые авторы действительно считали такую потерю границ Эго основным симптомом шизофрении (Blatt and Wild, 1976; Freeman et al., 1958).
На ослабленное ощущение единого «я» и обособленной от него внешней реальности у шизофреника в существенной мере накладывается потеря реальности, но некоторые проявления такого взаимодействия являются настолько особыми, что заслуживают отдельного рассмотрения. Чтобы сделать обсуждение более интересным, я проиллюстрирую, как такой симптом проявляется при шизофрении. Но, повторяю, наша главная цель — понять, можно ли найти похожие или подобные феномены в непсихотических состояниях, а если да, могут ли психодинамические процессы, определяющие невротическое состояние, помочь понять их более существенные проявления в состоянии психоза.
Видимо, в основном подразумевается, что здесь речь идет о непрерывном субъективном ощущении себя (в отличие от представления о себе). То есть ощущение себя — это в целом не столько осознание себя, сколько осознанное отношение или установка по отношению к чему-то внешнему. Это осознание своего «я», которое содержится в осознанном намерении или плане по отношению к внешней цели или даже в установке или взгляде на что-то внешнее, это активное отношение к чему-то вовне. В таком случае ощущение «я» содержится в том, что Хайнц Вернер (1948) называет отношением полярности самости и объекта. Оно, несомненно, является одной из составляющих ощущения индивидуального действия, и, наверное, его трудно выделить из этого ощущения.
