Изначальной моделью защиты является вытеснение. Всеобщее представление о защите как некой организации, препятствующей доступу к сознанию, отрицание осознания травматических воспоминаний или желаний, вызывающих угрозу, является обобщением этой модели. Именно в модели вытеснения идея некоего противодействия или контроля любой природы кажется самой ясной и самой подходящей. Оказывается, идея такой управляющей организации подходит и к другим клинически узнаваемым защитным процессам, например, к процессу реактивного образования. В данном случае, например, легко заметить преувеличенную установку альтруизма как структуры, контролирующей в особенности чувства гнева или обиды; хотя теоретически исключать присутствие неизвестной деятельности сознания — это весьма сомнительно. Но очень часто клинические случаи оказываются не столь простыми или однозначными, как эти примеры, во всяком случае, так кажется на первый взгляд.
Существует множество защитных процессов, процессов предвосхищения тревоги и процессов избавления от тревоги, включая ряд хорошо известных механизмов, которые слишком сложны, чтобы их считать просто противодействующими силами или управляющими импульсами структуры или ожидать от них ответа при появлении противодействующих сил. Например, нет никаких сомнений в действии защитного механизма у паранойяльной личности, настаивающей на присутствии вражеского агента, который вызывает у него в голове женские сексуальные желания. Но в этом случае ничто не мешает доступу к сознанию ни желания, ни фантазии, и ничто их оттуда не вытесняет. В данном случае защита действует совершенно иначе: она заключается в том, что человек теряет осознание этой связи с желанием и фантазией и ответственностью за них.
Базовая модель защиты как контролирующей структуры, препятствующей доступу к сознанию, не адекватна концепции саморегуляционного или защитного процесса. Если саморегулирующейся системой признать динамику личности, природа защиты предстанет в совершенно ином свете. Тогда защитные механизмы могут быть просто отдельными чертами этой системы. То есть нельзя утверждать, как это иногда бывает, что человек «использует» эти процессы; наоборот, сами эти процессы создают личность.
Психоанализ, следуя модели сознания как органа чувств, изначально считал его пассивным, регистрирующим средством. Из этой общей концепции следует, что процессы защиты, а также желания и фантазии, от которых человек защищается, должны находиться в бессознательном. Если ощущения желаний и фантазий были невыносимыми, вполне логично, что их можно было чувствовать, пока они еще не достигли пассивного сознания. Но сегодня мы относимся к сознанию совсем иначе: не как к пассивному, регистрирующему органу, а как к активно созидающей, интегрирующей и организующей функции. Более того, мы узнаем, что субъективное ощущение имеет характерологическую организацию. Индивидуальные стили познания и мышления, а также свойства и качества ощущения мотивации и аффекта в целом соответствуют организации личности и ее установкам. Например, знания некоторых ригидных людей оказываются слишком точными и подробными, иногда слишком буквальными и лишенными понимания контекста; с другой стороны, импульсивные люди, склонные к противоречиям, избегают процессов осмысления и планирования, ограничивающих их действия, и выносят суждения исходя из текущей ситуации. Теперь можно легко убедиться в том, что такая деятельность сознания играет главную роль в психологической системе регуляции, включая ограничивающие процессы защиты, предотвращающие появление тревоги.
В итоге деятельность сознания, организующая все его функции и придающая ему форму, создает и функции защиты, ограничивающие саму его деятельность. Тогда понятно, что отпадает всякая необходимость в создании других контролирующих и ограничивающих механизмов, чтобы препятствовать доступу к сознанию. Воздействие, которое приписывалось механизмам, блокирующим или искажающим отдельные мысли и чувства, могут быть связаны с разными стилями мышления, ограничивающими или искажающими общую картину субъективного ощущения. Например, позже мы обсудим ригидное защитное предубеждение, характерное для когнитивной организации паранойяльной личности. Когда это защитное предубеждение становится чрезмерным, возникающие из-за него искажения реальности ничуть не отличаются от искажений, которые можно было бы объяснить действием механизма проекции.
Можно сказать, что любой организующий и структурирующий процесс имеет ограничивающие или контролирующие аспекты, и в той же мере это характерно для любой деятельности сознания, связанной с его структурированием. Это можно проиллюстрировать на примере общего развития ощущения мотивации и аффекта. Присущая младенцу объективация внешнего мира, его возрастающее осознание разных фигур и предметов привносит с собой осознание целей и повышение намеренности действий[8]. Эта способность к намеренным или волевым действиям постепенно заменяет младенцу всеобщую, присущую ему ранее ситуативную реактивность.
Изменяется общее качество жизни субъекта: качество когнитивного, мотивационного и аффективного ощущения. Можно сказать, что это изменение носит запрещающий характер в том смысле, что происходит снижение ситуативной диффузной реактивности. Но пониженная ситуативная скорость реагирования лишь вызывает развитие более сложных форм мотивации. Отпадает всякая необходимость предполагать наличие дополнительных механизмов контроля и ограничения.
Нечто похожее можно сказать относительно опыта взрослого и крайней запутанной проблемы самоконтроля, или «силы воли». Наличие у взрослых разных и долговременных интересов и продолжительных эмоциональных связей способствует быстрому возрастанию сопротивления многим ситуативным соблазнам. Точнее говоря, такой индивидуальный контекст приводит к тому, что соблазн, который мог бы оказаться сильным, становится либо менее сильным, либо вообще перестает быть соблазном. Это происходит не в результате воздействия самодисциплины или силы воли или любой другой сознательной или бессознательной формы «контроля» импульса. Данный процесс лишь говорит о том, что наличие интересов и планов создает точку зрения, позволяющую видеть ситуативное взаимодействие с окружением. Можно сказать, что такая точка зрения формирует организующую роль сознания, определяющего субъективное качество ситуативного окружения. В этом случае можно сказать, что интересы и планы человека выполняют функцию «механизмов контроля импульсов», хотя фактически они формировались с совершенно иной целью.
Формы сознания развиваются в контексте общего развития. Разумеется, очень хорошо известно, что качество когнитивной функции начинает развиваться в детстве, но формы ощущения мотиваций и аффектов тоже развиваются. Вообще, ощущения мотивации постепенно становятся более планируемыми, а действия — более намеренными. Иными словами, волевое действие, сопровождаемое ощущением действия и самоосознания, постепенно заменяет ранние формы пассивно-ситуативной или ригидной реактивности. Но тем не менее даже у взрослого человека все действия ни в коей мере не являются полностью волевыми, то есть обусловленными ясными, осознанными целями.
Развивающиеся дериваты (developmental derivative) самых ранних видов действия — как пассивно-ситуативных, так и ригидных — сохраняются в поведенческом репертуаре взрослого человека. Этим видам действия, как существенно менее волевым, присуще сниженное самоосознание и в особенности пониженное ощущение действия. Мы гораздо меньше осознаем себя и свои намерения при немедленных и необдуманных реакциях или при отвлечении нашего внимания от однообразной рутинной работы, чем в процессе принятия нами осознанного решения. Репертуар и организация разных видов деятельности в высшей степени индивидуальны; фактически, они представляют собой фундаментальный аспект индивидуального характера. Предусмотрительный человек позволяет себе проявлять минимум спонтанности, да и то лишь в очень ограниченном количестве ситуаций; импульсивная личность избегает намеренных, планируемых действий и чувствует себя комфортно, только если в данный момент ситуация предоставляет широкие возможности для действий.
