Ему вспомнился разговор с поваром перед отправлением в Тамбов… Так, мы уже составили примерное меню званого ужина: слуги подадут на праздничный стол фаршированных поросят, гусей, уток, рябчиков, черную икру, всевозможные пирожки, разные вина из лавки купца Трофимова, шампанское, самодельные наливки, пунш. Есть чем угостить дорогих гостей, есть чем их попотчевать!.. Прежде всего, в гостиной будет организован небольшой фуршет c легкими закусками. Пусть гости поприветствуют друг друга, освоятся, пообщаются немного. Ну, а потом – в столовую! Блюда в ней выставят, конечно же, не на французский манер, не все вдруг, а постепенно, по мере их усвоения. Французскую подачу я нахожу неудобной, блюда при ней неизбежно стынут, русский человек же любит еду погорячее… Хм-м, завтра тебе, Евстигней свет Харитонович, стукнет сорок пять. Возраст, однако. Посыпать голову пеплом и распускать нюни ты, конечно, не станешь, но что ни говори, это значительная дата, большая часть жизни прожита. Некоторые знакомые уже в стране вечной охоты, как изъясняются делавары и прочие ирокезы…

– Черт!

Избегая столкновения с встречными санями, неожиданно вынырнувшими из снежного вихря, штабс-ротмистр чудом удержал возок от падения в глубокую обочину. От перенесенной встряски он какое-то время постоял на месте, отдуваясь и покачивая головой.

– Нет, это уже слишком! Пропадешь тут ни за грош!

Возобновил движение он уже с принятым решением. Где-то через полверсты иссиня-черный экипаж свернул с тракта влево и зашуршал полозьями по припорошенной полевой дороге. Путник заставил коня бежать рысцой к постоялому двору, который построил перед ханыковским хутором мещанин Афанасий Астреин. В летнюю пору при хорошей погоде двор хоть и не отчетливо, но просматривался с тракта, сейчас же его полностью скрывала стена из мельтешащего снега.

Можно было съехать в правую сторону, к Сальковским выселкам, но пережидать непогоду в приземистой избе какого-нибудь заспанного и полупьяного мужичка дворянину совсем не улыбалось. Однажды он попал на ночлег к такому горе-хозяину, деваться было некуда. В избе, которую подвыпивший крестьянин называл клетью, стоял тяжелый дух, по углам прятались тараканы, прямо у печи на соломе лежал теленок. Уложив постояльца на кровать, больше похожую на нары, мужик весь вечер прикладывался к бутыли с вином, а к ночи свалился на пол и уснул возле своей крапчатой скотинки. Теленок и разбудил благородного гостя рано поутру, лизнув его самые в губы своим теплым шершавым языком.

Астреина Хитрово-Квашнин знал еще с тех пор, когда по разным надобностям гонял на тройке по уезду в качестве капитана-исправника. Ему нравилось, что у мещанина в главной комнате избы постоялого двора всегда было прибрано и уютно, как и в крохотном мезонине, его личных апартаментах. Да и в отношении еды с ночлегом он не гнул цену, не обирал постояльцев почем зря. Супругу себе взял из обедневшей дворянской семьи Колесниковых. Та, в ответ на нежную привязанность мужа, подарила ему двух дочерей и сына. Ее Астреин берег, каждый год отправлял на петродарский курорт, баловал подарками. В подмогу для работ на постоялом дворе никогда не брал, всецело полагаясь на помощников из рядовых мещан.

Хитрово-Квашнин, понукая Варяга, ухмыльнулся в усы, вспомнив, как много лет назад повязал вора на постоялом дворе. Сумерки летнего денька застали его с заседателем уездного земского суда Зацепиным на пути из Кочетовки в Грязи. Что ж делать? До села далеко, гром гремит все ближе и ближе, страшно сверкают молнии, вот-вот обрушится ливень. Посоветовались и решили искать ночлега у Астреина. Приехали, постояльцев кот наплакал, всего два человека, один мещанин из Петродара, другой из Скопина. Как водится, переговорили с содержателем двора, выпили вина, перебросились с Зацепиным от нечего делать в карты и легли спать в одной из небольших комнаток. Сон у штабс-ротмистра чуткий, особенно в чужих местах, вне стен собственного дома. Его и пробудило какое-то легкое движение на дворе. С дороги кто нагрянул посреди ночи или это лошадь топчется под навесом? Дай, думает, проверю. Встает с деревянной кровати, берет с тумбочки пистолет и, опираясь на трость, выходит из комнатки. В избяные оконца светит луна, за большим столом ни души. Он осторожно приотворяет дверь, выходит в сени, потом на крыльцо и видит, как здоровенный бугай из скопинских мещан появляется из-под навеса с одной из их с заседателем лошадей и тихо ведет ее по направлению к воротам.

– А ну стой, подлец! – рявкнул Хитрово-Квашнин, взводя курок.

Мещанин вздрагивает и в два счета оказывается на лошади. Уйдет, думает дворянин. Сходит с крыльца, прицеливается и производит выстрел. Лошадь продолжила скачку, но уже без седока. Тот свалился на землю, заполучив пулю в бок. Хитрово-Квашнин с помощью Зацепина и Астреина связал ему руки, отволок в избу и утром доставил в город на съезжую. А на постоялом дворе в конце того лета появилась крытая тесом конюшня, закрывающаяся на замок.

Вспомнилась и осенняя охота на зайца из засидки. Она имела место в смешанной рощице, которую Астреин купил по сходной цене у местного помещика Бланка. В ту ночь, прячась в построенном им шалаше, они подкараулили и застрелили двух русаков, один здоровее другого. Своего зайца «дворник», как называли Астреина многие постояльцы, уложил из старинного ударно-кремневого ружья-двустволки, доставшегося ему по наследству от деда, тоже страстного охотника.

В предвкушении отдыха помещик то и дело взмахивал кнутом, погоняя коня, как вдруг осознал, что едет уже не по узкой дороге, а по полю. Он резко натянул вожжи… Боже, как я не заметил-то?! Так, только не терять голову, не пороть горячку. Кажется, дорога будет чуть правее, туда и поедем.

Варяг, склонив голову, послушно направился в указанном направлении. Через считанные сажени возок угодил правым полозом в какую-ту узкую впадинку. Он накренился, заскрипел и перевернулся. Возница успел соскочить с козел, а Митрофан мешком вывалился в снег.

– Черт побери! – рявкнул дворянин, рубанув рукой воздух. – Ну, не паскудство ли?!

Поставив возок на полозья и погрузив облепленного снегом больного на сиденье, он вывел коня на ровное место. Постоял немного, отдуваясь после нелегкой работы. Потом решительно ударил ладонями по бедрам и влез на козлы. Снова Варяг двинулся вперед, увязая в снежной каше чуть ли не по колено. В очередную яму он не попал только благодаря счастливой случайности.

– Не туда мы едем, коняга! – вздохнул заблудившийся путник, осматриваясь по сторонам. – Поворачивай назад!

Добравшись до того места, откуда начался неверный путь, он заставил животное двигаться в прямо противоположном направлении. Но и там не обнаружилось никакой дороги. Он натянул вожжи и сплюнул с досады.

– Да что б тебя!

Взмахнув кнутом, пустил Варяга по сугробам к едва заметному взгорку. Без цели и особых надежд, наобум, просто потому, что возвышенность слегка отличалась от безграничного ровного пейзажа. По ней-то, как оказалось, и вилась желанная полевая дорога! Он так обрадовался, так воспрянул духом, что громко запел:

Ах, зима, зима лихая,

Кто тебя так рано звал…

Ему, однако, довелось еще раз съехать c пути. Оказавшись опять в белом поле, заметенный с головы до ног снегом, он сник настолько, что, применив крепкое словцо, бросил вожжи себе под ноги. Выручило то, что в белой мгле в момент относительного затишья удалось разглядеть верхушку колодезного журавля. У измученного путника повысилось настроение, в голове завертелась наивная детская загадка:

Кто зимой метет и злится,

Дует, воет и кружится,

Стелет белую постель?

Это снежная…

Он схватил вожжи и погнал Варяга вперед. Тот, приметив жилье, заплясал в беге и заржал так, словно подъезжал к родной конюшне. В ворота постоялого двора стучать не пришлось, они были полуоткрыты. Сойдя с козел, повеселевший возница провел коня через створки и направился к сплошному тесовому навесу с округлыми столбами, где уже стояли четыре экипажа. В какой-то миг снежной завирухи ему показалось, что от них к деревянному домику скользнула тень человека. От неожиданности он даже приостановился.