Отложив карандаш, Мерритт снова потер глаза.

– Мне жаль. – Хюльда опустилась на сундук и сжала его плечо. – Я думала, та эссенция поможет.

Он покачал головой. Сонная настойка, которую она вливала в него на ночь, больше не работала. Теперь от нее только тяжелело тело.

Мерритт перелистнул страницу и указал на абзац, записанный прошлой ночью заглавными буквами. Я НЕ СПЕЦИАЛЬНО ЭТО ДЕЛАЮ.

– Я знаю. – Хюльда потерла то же плечо. Покусала губы. – Мерритт.

Он снова покачал головой. Он знал, что она сейчас скажет.

– Ты должен с ним встретиться.

Медленно выдохнув, Мерритт пропустил пальцы через свои волосы длиной до плеч, наполовину спутанные оттого, что он всю ночь ворочался и метался.

– Очень может быть, что он тоже общающийся. Или хотя бы знаком с такими, – настаивала Хюльда.

Она имела в виду Нельсона Сатклиффа. Человека, который, предположительно, был его биологическим отцом, – занятный факт, который Мерритт недавно узнал. Забавный, зазубренный кусочек пазла в хаосе его жизни. Это секретное отцовство было причиной того, что его отец – Питер Фернсби, человек, который вырастил его, – так сильно его ненавидел. Настолько, что с помощью взятки заставил возлюбленную Мерритта разыграть беременность, лишь бы у него была причина лишить его наследства и вышвырнуть из дома.

Но Нельсон Сатклифф был в Кэттлкорне, родном городе Мерритта. Родители Мерритта тоже были в Кэттлкорне. А он не разговаривал с ними – или хоть с кем-то из своей семьи – тринадцать лет. Питер Фернсби об этом позаботился.

Мерритт отлично понимал, что с этими новыми открытиями нужно разобраться. Что с Сатклиффом и Питером тоже нужно разобраться. Он должен был – он хотел – вернуть себе семью, которую столь несправедливо отобрали у него. И все же одна мысль о том, чтобы вновь ступить на землю этого городка, вызывала тошноту. Заставляла голову кружиться и отключаться. Он просто… не мог.

Веееееееетер.

Да знаю я, что там чертов ветер! Мерритт беззвучно наорал на дерево, а затем швырнул в него блокнот. Тот с глухим ударом угодил в окно и упал на пол.

– Мерритт, – Хюльда поставила свечу и обхватила его лицо руками, заставляя посмотреть на нее. – Сконцентрируйся на мне. Слушай мои слова. Попытайся отгородиться от всего остального.

Проще сказать, чем сделать.

Видимо, эта мысль отобразилась на его лице, потому что Хюльда добавила:

– Я знаю, что это скучное упражнение, но, прошу, попытайся.

Мерритт подавил вздох и посмотрел Хюльде в глаза, почти карие в этом скудном освещении. Она принялась читать детский стишок, а Мерритт невнимательно его слушал, больше заинтересованный движением ее мягких, полных губ, чем собственно словами. Ни за что на этом благословенном свете Хюльда не позволит ему поцеловать ее здесь и сейчас. Они были не вполне одеты, и была середина ночи, а они находились в его спальне. Она для этого слишком порядочна, и, если честно, это к лучшему. И все же. В этот момент Мерритт ничего не хотел сильнее, чем быть рядом с ней. Если он не мог ее поцеловать, то ему бы хватило положить голову ей на грудь, закрыть глаза и, может быть, заснуть.

Она закончила стишок. Заглянула ему в лицо.

– Получше?

– Слегка, – просипел он.

Хюльда чуть улыбнулась.

– Давай я заварю тебе еще чаю. Может, в этот раз он поможет, – в ее голосе слышалось сомнение, но она старалась, и он ценил ее усилия. Подобрав свечу, она встала, проверяя, туго ли завязан узел халата. – А еще остается вопрос с… – она замолчала и оглядела его, сгорбившегося на сундуке и потирающего горло. – Неважно. Займемся этим утром.

– Спасибо, – сказал Мерритт, но вышло грубо и неразборчиво. Звук топающих лап за дверью возвестил приход Оуэйна, но Хюльда выскользнула наружу и отослала того обратно спать. Первые несколько ночей он провел в комнате Мерритта, но его мысли лишь усугубляли ночную какофонию, так что Хюльде пришлось переселить его в гостиную.

Свернувшись на сундуке, Мерритт положил голову на матрас, и сон смежил его веки.

Мгновение спустя тихие мышиные переживания просочились в его разум.

– Значит, я могу ухаживать за тобой только вне стен этого дома?

Хюльда закатила глаза – Мерритту стало интересно, сознавала ли она, как часто это делает и как это не вязалось с ее в остальном дотошной и пристойной личностью. Она провела ладонями по крышке обеденного стола, затем свела их вместе.

– В мои намерения не входит накладывать ограничения на наши… ухаживания, – мягко сказала Хюльда. Как будто она все еще не могла поверить, что девять дней назад ответила на его признание и поцеловала его на фоне дикой природы острова. Мерритт попытался спрятать улыбку, но не очень в этом преуспел. – Я просто говорю, – продолжила Хюльда, – что это неуместно в рамках наших ролей хозяина дома и экономки.

Мерритт подавил зевок – он все же смог вчера снова уснуть, получив аж целых четыре часа отдыха, – и повернулся к окну, надеясь, что солнечный свет придаст ему бодрости. Несколько снежинок пролетели мимо окна столовой, которое недавно починила волшебная дворняжка с просто нелепым количеством чар хаократии, привязанных к ее душе. Была середина утра, но, глядя на задушенные облаками небеса, можно было решить, что сейчас гораздо позже – или гораздо раньше. На Восточное побережье перебиралась зима, почти не оставляя осени шанса посетить новоселье. И все же казалось, что их маленький остров в стороне от всего этого – оставшиеся на деревьях листья были более ярких тонов красного и более насыщенных оттенков желтого, а дом каким-то образом был не тронут погодой, несмотря на отсутствие таинственного волшебства. Иногда Мерритт забывал, что дом больше не зачарован – маленький секрет, который знали лишь те, кто жил в его стенах, плюс еще один человек, – и иногда подозревал, что тот все еще мог быть волшебным.

Что-то загремело на кухне, где Батист, их повар, уже готовил обед. Мерритт точно не знал, куда подевалась Бет. Скорее всего, она старалась не попадаться на глаза. У нее был талант знать, когда идет разговор личного характера, может, из-за ее дара ясновидения. Странно было вести личные беседы, по сути, в общей комнате, но, если Хюльда так переживала из-за того, что Мерритт может ухаживать за ней в доме, она бы точно не допустила такого разговора в его или ее спальне.

Наверное, во всем виноват тот факт, что он вчера был без рубашки.

Что-то коснулось его ноги. Ах да, Оуэйн. Мерритт все еще иногда забывал, что у бывшего призрака этого дома теперь снова было собственное тело. Оуэйн ужасно любил подслушивать. Оно и понятно – когда его дух владел домом, он мог смотреть и слушать все, что хотел. Теперь же ему приходилось прикладывать реальные усилия, чтобы добраться до того места, где проходил разговор. И все же он был в этом весьма хорош. Может, не стоило Мерритту подстригать когти Оуэйна. Может, стоило обзавестись ошейником с колокольчиком.

– Касательно экономки, – подчеркнул Мерритт. – Ты технически не…

– Да, я знаю. – Хюльда переплела пальцы рук. Она сидела во главе стола, совсем рядом с Мерриттом, спиной к окну. Убранные с лица волосы были стянуты в менее суровую прическу, чем прежде, и все же каждая шпилька и каждый локон были расположены идеально. Словно ее изваял из мрамора сам Микеланджело. Она надела свое самое строгое платье, оливковое, с таким высоким воротником, что он мог бы задушить ее, и рукавами, доходящими до ладоней, и Мерритт догадывался, что это тоже неспроста. Устанавливать границы оказалось бы гораздо труднее, если бы были видны ее восхитительные ключицы. – Возможно, у меня уже и нет права так называться.

Ее очки в серебряной оправе соскользнули с носа. Потянувшись вперед, Мерритт осторожно вернул их на место. Ее ореховые глаза встретились с его, и прелестный розовый румянец выступил на ее щеках.

Затем она выпрямилась, отодвинувшись от него подальше.

Мерритт вздохнул.

– Из БИХОКа нет вестей?