Александр Кушнер Звездная карта © Александр Кушнер, 2022 © «Время», 2022 К читателю Первая моя книга вышла шестьдесят лет назад, в 1962 году, и называлась она «Первое впечатление». Судьба подарила мне долгую жизнь – и нет ничего удивительного в том, что книга, которую сейчас читатель держит в руках, – двадцать вторая по счету! Удивительно другое: оказывается, и в восемьдесят с лишним лет можно писать стихи, если ты предан им всей душой, если ты любишь поэзию и понимаешь, что, несмотря на все горести и тяготы, беды и печали, жизнь поэтична, потому что в ней есть и любовь, и дружба, и книги, и музыка, и живопись, и сады, и любимый город, и поля с перелесками, и море… всего не перечислишь. И жизнь изо дня в день подсказывает тебе новый лирический сюжет: далеко за ним ходить не надо, он у тебя под рукой – это всё, что я сейчас перечислил и поставил многоточие, потому что перечень неисчерпаем. Но сделаю уточнение к сказанному. Нет, очень часто новый сюжет лежит вовсе не рядом, а приходит издалека, из прошлых веков, из дальних поездок, из собственных воспоминаний… Опять ставлю многоточие, потому что и здесь перечень нескончаем. Иногда кажется, что Россия охладела к стихам, что их заменили ей спорт, техника, эстрада. Но это неверно. На охлаждение публики к поэзии жаловались и Пушкин («Круг поэтов делается все теснее – скоро мы будем принуждены, по недостатку слушателей, читать стихи друг другу на ухо. – И то хорошо». – В письме к П. Вяземскому), и Боратынский, Тютчев, Фет, Некрасов и другие, но русская жизнь непредставима без них, так же как без Блока, Пастернака, Ахматовой, Мандельштама… Надеюсь, что и сегодняшняя поэзия будет нужна и любима. Пользуясь случаем, хочу принести свою благодарность издательству «Время», которое выпустило уже не одну мою книгу, в том числе «Земное притяжение» (2015), «Над обрывом» (2018), «Осенний театр» (2020). Кому сказать спасибо? «Поэт, доволен будь: никто тебя не тронет…» Поэт, доволен будь: никто тебя не тронет, Пиши что хочешь, век в России двадцать первый К стихам не припадет, не станет на ладони Их взвешивать, они, как заросли люцерны И клевера, цветут – и ладно, у дороги, А мы пройдем, на них не обратив вниманья. Природе все нужны – и мы не будем строги К поэтам: говорят, что в этом их призванье. А ты хотел бы стрел, хотел бы молний пылких, Ломающих дубы, тебе беда и драма Нужны, и пуля в лоб, и что-то вроде ссылки, Ты Пушкина судьбу избрал бы, Мандельштама, Опомнись, не себя – побереги Россию И пожалей ее, и прояви смиренье. И травы хороши, и заросли лесные, И кто-нибудь прочтет твое стихотворенье. «Звезды смотрят на нас, как они смотрели…» Звезды смотрят на нас, как они смотрели, На Катулла, Шекспира и Ариосто. Смотрят так, словно мы им не надоели, То есть очень внимательно и серьезно, Смотрят, словно услышать хотят другие, Угадать бы какие, стихотворенья, И сказать мне им хочется: «Дорогие, Наберитесь терпения и смиренья». Будут, будут стихи, мы уже их пишем, Будет живопись, музыка будет тоже. Голубь тот же сидит на покатой крыше, Дуб клубится, на ваши дубы похожий, Потерпите, отчаиваться не надо, Перемены огромны и неизбежны, Но душа неизменна и блеску рада Звезд: вы заняты делом и мы прилежны. «А все-таки Данте не в рай поместил…»
А все-таки Данте не в рай поместил Гомера, Сократа, Платона, а в первый Круг ада, где свет им не то что не мил, Но действует все-таки, тусклый, на нервы. И там же Овидий, Катон, Гераклит, Гораций и Цезарь, как это ни странно, За то, что был храбр и коварно убит, Тепло в первом круге, но мглисто, туманно. И вдруг я подумал, что, скукой томим, Скорее всего, из цветущего рая Наш Пушкин просил отпустить его к ним, Блаженству их общество предпочитая. «Можно ли требовать смысла от чуда?..» Можно ли требовать смысла от чуда? Жизнь – это чудо, и смысла в ней нет. Нет у ноктюрна его, у этюда, Нет у созвездий его и комет. Нет у философа, нет у поэта, Нет у жасмина, а если б он был, Так ли уж важно тебе было б это – Меньше б терзался и больше любил? Слух – это чудо, тем более – зренье, Как вообще появилось оно? Вот тебе лучшее стихотворенье С Зимним дворцом и Невой заодно. В мире, где край небосвода так розов, Сколько замученных, сколько слепых! Не задавай безнадежных вопросов, Ни у кого нет ответа на них. «Что бы Тютчев сказал, увидав на столе…» Что бы Тютчев сказал, увидав на столе У меня свою книгу? При жизни ему, Может быть, что-то смутно такое во мгле Представлялось, но чаще он видел лишь тьму И считал, что стихи его здесь, на земле, Не нужны и на небе, нигде, никому. Сколько нужд у людей неотложных и дел, Вообще непонятно, зачем мы живем. Он и книги свои издавать не хотел. Иногда я мечтаю о мире ином, Где бы Тютчева я, может быть, разглядел. Как бы он удивился, что помнят о нем! «Как живопись порой берет скульптуру…» Как живопись порой берет скульптуру В свои объятья, мрамор или гипс, Изобразить стремясь его фактуру, Объем и облик, – здравствуй, Дионис, Молочно-белый, вылепленный краской, – Так стиховая певчая строка В объятьях прозы, тронутая лаской, |
