– Полиция Теллурайда. Миссис Коуп у телефона. Я вас слушаю.

– Здравствуйте, миссис Коуп.

– О, Мэл, я так рада тебя слышать. Как твои дела, девочка?

Женщина, принимавшая звонки столько, сколько я себя помню, узнаёт меня буквально мгновенно. Мне вроде как приятно, что я не забыта, однако я не настроена вести разговор о себе. И вообще целиком и полностью преследую совершенно иные цели.

– Всё нормально, спасибо, что спросили. Но я по делу. Вы не подскажите, Дэвид Олдридж у себя?

– Да, Мэл, он в своём кабинете. Тебя соединить? Хотя подожди. Он идёт сюда.

– Он не занят?

– Нет. Передать ему трубку?

– Да. Только не говорите, что это я.

Я вдруг осознаю, что у него появились причины игнорировать меня. Так ясно, будто взяла и прочла его мысли. Или кто-то сделал это за меня, но передал мне всё, что увидел в них. Если это правда, а не преувеличение, то, узнав, он может попытаться придумать что угодно, чтобы уйти от разговора, почему-то резко ставшего нежелательным. В некотором роде снова сбежать. Только теперь я со всей очевидностью различаю, что именно это и случилось утром. Это был побег. Но от кого? От меня? Или от моего возможного отказа?

– Я не понимаю, но сделаю так, как ты говоришь. Сейчас, секунду.

– Миссис Коуп, мне нужны копии этих документов. Всё в одном экземпляре.

Я слышу голос Дэвида, такой же волевой и решительный, как и несколько часов тому назад, и невольно задумываюсь, вдруг женщина поспешит исполнять его поручение и просто опустит трубку на рычаг, ничего обо мне не сказав. Но вслед за этим в странном облегчении различаю её слова.

– Да, сэр, я поняла. Прямо сейчас и займусь. Но с вами хотят поговорить.

– Кто?

– Не знаю. Не представились.

– Ничего. Я разберусь. Вы можете идти, – до меня доносятся звуки колёсиков, с которыми кресло отъезжает от стола, а вслед за серией шорохов и удаляющиеся шаги.. Наконец в трубке возникает знакомое мне дыхание. – Это Дэвид Олдридж. Кто вы, и чем я могу вам помочь?

– Ты передумал?

Я не хотела начинать всё так. Но ожидание явно не сказалось на мне положительно, и эти слова просто оказываются на воле. Нетерпеливые и взволнованные. Подстёгнутые напряжённостью. Возможно, уже являющиеся разновидностью импульсивного поступка.

– Мэл.

– Я не маленькая девочка. И не та женщина, что будет обрывать телефон в глупой надежде на то, что всё не так поняла. Ты можешь сказать мне всё, как есть. Меня это не убьёт.

После всего, что со мной было, я думаю, что выдержу всё, что угодно. Всё за исключением сознательной и продуманной лжи и неискренности. Вот этого с меня как раз достаточно. Так что, что бы я не услышала, за честность я в любом случае буду благодарна.

– Не сейчас, Мэл. Не по этому аппарату.

– Почему?

– Потому что все эти звонки записываются.

Я автоматически проглатываю всё, что вроде как собиралась сказать, несмотря на отсутствие должной уверенности и согласия в сердце, душе и голове. Внутри меня мгновенно назревает чуть ли не стыд. А может, это и он есть. Потому что я не понимаю, как могла забыть о столь очевидных вещах, о которых не понаслышке знает абсолютно любой полицейский. Это же дежурный телефон. Рабочий. Не личный сотовый, оставшийся проигнорированным в том, что касается моего входящего вызова. Теперь я чувствую себя вдвойне глупо и нелепо. Я наговорила уже достаточно всего. Кто знает, что ещё мне бы случилось произнести в неконтролируемом эмоциональном порыве, если бы Олдридж не прервал этот поток, помешав мне продолжить.

– Я не подумала.

– Всё нормально. Ничего не произошло.

Но это исключительно благодаря ему. Тому, что он не стал намекать, а просто взял и сказал всё прямо. Что-то менее чёткое и уловимое я бы, возможно, и вовсе не поняла.

– Сэр, мистер Олдридж, я закончила с ксерокопией.

Миссис Коуп возвращается, кажется, слишком скоро. До меня доносится тихий, но очевидный вдох Дэвида, когда, судя по звуку, он поворачивается к ней и забирает размноженные бумаги.

– Отлично.

– Мне оставить вас ещё ненадолго?

– Нет, в этом нет необходимости. Это ваше рабочее место, – он говорит это совершенно точно не мне, но вскоре уже произносит моё имя. Я вновь сосредотачиваюсь на его голосе, хотя и не успела потерять концентрацию. – Мэл… Мисс Кинг, я сейчас немного занят, но перезвоню вам чуть позже. Если вы, конечно, не против.

– Нет.

Я понимаю, что с ним такое, и почему он вдруг перешёл на официальный тон и соответствующее обращение. Всё наверняка из-за миссис Коуп. Но, отвечая ему, я всё равно испытываю странный, дикий и болезненный для меня дискомфорт. Мне резко становится не по себе. Почти до рези в животе. Олдриджу будто не хочется, чтобы о нас узнали. Я понимаю, что это ерунда. В том смысле, что и я не из тех людей, кто однажды станет распространяться о своей личной жизни направо и налево, выносить это напоказ и светить ею перед посторонними людьми, которых она совершенно не касается. Но, наверное, мне хотелось нежности. Даже в такой противоречивый и непонятный момент. И то, что я не чувствую её ни в малейшей степени, почему-то делает меня уязвимой и фактически несчастной.

– Я обязательно перезвоню.

– Хорошо, спасибо.

Мне не остаётся ничего другого, кроме как попрощаться с ним и начать пребывать в ожидании обещанного звонка, будто он действительно гарантирован. Но проходит час, а за ним и ещё несколько отрезков по шестьдесят минут каждый, и я понимаю, что устала. Что это сильнее моего собственного представления о себе и не является тем, что я могу перенести адекватно. Невзирая на все свои слова, согласно которым меня уже ничто не сломает и не ранит. Время кажется прошедшим впустую. Хоть я и не собиралась извлекать из него особенную пользу и заниматься чем-то реально стоящим.

Если твоё предложение по поводу Дня благодарения всё ещё в силе, я с радостью приеду к вам в гости.

Имя Кирстен появляется на экране моего телефона вскоре после этого. Буквально через считанное количество минут. Я отвечаю ей в ту же секунду.

– Да?

– Привет. Это я.

– Привет. Да, я поняла.

– Здорово, что ты решилась, Мэл, – я бы это так не назвала, но не рассказывать же мне ей всё. То, как моё согласие вызвано скорее безысходностью на грани отчаяния и нежеланием быть реально одной в такой вечер, чем радостью от возможности провести время именно с этой семьёй. У меня на уме были и остаются другие вещи. Только из них уже ничего не выйдет. Но я попытаюсь отвлечься и взять от грядущего визита всё только лучшее и позитивное. – Приходи часиков в семь, хорошо?

– Хорошо. Что-нибудь с собой принести?

– О, не беспокойся об этом. Всё в порядке. Просто… Бен, почему барашек опять вне загона? Мы же договаривались, что обустраиваем ему место не для того, чтобы он гулял буквально повсюду. Заведи его обратно. Сколько раз можно повторять одно и то же? Извини, Мэл. Здесь какой-то хаос. Бен захотел, чтобы сын рос вместе с барашком, и вот пожалуйста, это животное волнует меня больше, чем кого бы то ни было ещё. Иногда я готова его убить. Не барашка. Мужа. Но это я любя.

– Я всё слышал.

– Я серьёзно, Бен. Иди и разберись с этим, а мне надо договорить.

Слыша этот шутливый спор, я вдруг остро понимаю, что завидую. У меня тоже могли бы быть такие отношения. Будь рядом со мной правильный человек. Я же вроде ничем не хуже и своими собственными руками не делала ничего дурного, чтобы заслужить его отсутствие. Но его нет, и поэтому мне приходится цепляться за предложение, сделанное наверняка в большей степени из жалости. За давно сформировавшуюся семью со своими традициями, привычками, укладом и ценностями, лишь бы не проводить праздничный вечер с повсеместным ощущением тоски и пустоты. И за то, чтобы временно отодвинуть грусть на задний план за счёт фактически посторонних людей. В некотором смысле я чувствую себя ужасно. Но отматывать назад уже поздно. Очевидно, что со стороны это будет выглядеть ещё более отвратительно, унизительно и кошмарно.