В какой-то момент я осознаю себя поворачивающейся к нему. Старающейся двигаться бесшумно, лишь бы не потревожить. Нерешительно касающейся подтянутого живота всё по той же причине. Но всё-таки дотрагивающейся и успокаивающейся, когда это никак не отражается на Олдридже. Пожалуй, я наблюдаю за ним. Охраняю его сон. Пока в какой-то момент не теряю способность держать глаза открытыми и дальше.

Просыпаюсь я от звука телефонного разговора и не подразумевающих возражений указаний, произносимых руководящим тоном. Часы на тумбочке слева от меня показывают начало девятого. Я не уверена, что мне когда-либо доводилось спать так долго и при этом ни разу не просыпаться до самого утра. Олдридж стоит у окна уже в брюках и распахнутой рубашке и смотрит на мой двор через приоткрытые жалюзи. Тем не менее, в комнате царит приятный полумрак. Он позволяет мне не жмуриться и видеть не просто очертания человеческого тела, а чёткую картинку со всеми деталями и подробностями. Мне это нравится.

– Скажите ей, что я буду в полдень, не раньше. Пусть тогда и возвращается.

Закончив фразу, Дэвид кладёт трубку и, убирая телефон в карман, оглядывается на меня. Замечает, что я не сплю. Кажется, хочет улыбнуться, но подавляет это в себе.

– Кто должен вернуться?

Мною управляет истинное желание знать. Я удовлетворяю его настолько легко и буднично, словно мне всё это привычно. Просто спать вместе с Олдриджем в одной постели. Чувствовать его объятия до самого момента погружения в сон. Просыпаться и первым делом осознавать присутствие.

– Миссис Джонсон. Мне всё ещё надо это решить, и мне, пожалуй, пора. Иначе я не успею добраться вовремя.

Он застёгивает пуговицы и заправляет ткань в брюки. Как я и предполагала, она стала мятой и некрасивой, такой, в какой будет стыдно появиться и перед подчинёнными, и перед вышеупомянутой женщиной. Я хочу сказать, чтобы он подождал, пока я поглажу его вещи, но он не выглядит так, будто собирается приближаться, не говоря уже о чём-то большем вроде ожидания или желания поесть хоть что-то, прежде чем уехать.

– Я могу приготовить завтрак.

– Я не голоден. Всё в порядке. Тебе нет нужды беспокоиться. Лучше постарайся снова уснуть. А дверь я захлопну.

Он всё-таки подходит и садится рядом со мной, на что матрац реагирует, чуть опускаясь. Губы оказываются на моём лбу, даря мимолётный поцелуй, но Дэвид выпрямляется обратно слишком скоро. У него печальный вид. В чём-то даже скорбный и отсутствующий. Вид человека, который не уверен, что увидит меня когда-либо снова. И потому словно прощается. Излучая мольбу, но не высказывая её посредством слов. Обдумай всё. Не спеши. Пожалуйста, позвони. Это просто читается в том, как он смотрит и держит мою правую руку прежде, чем отпускает её с явной неохотой и покидает комнату, даже не оглянувшись.

Когда вдалеке хлопает дверь, я уже чувствую себя травмированной. И побеждённой. Но мне хватает ума понять, что это исключительно моя вина. Должно быть, его оттолкнул мой образ или что-то конкретное в том, как я выгляжу или говорю, или ощущаю себя. Наверное, он догадывается обо всём, что внутри меня. И не может игнорировать это, несмотря на всё желание. Принуждать к чему-то, чего я сама не хочу. Но разве ему может потребоваться это делать? Я понимаю, что должна всё для себя решить. Окончательно и бесповоротно.

Час спустя я сижу на кухне с чашкой горячего чая и чистым листом бумаги, соседствующим с ручкой, хотя и знаю, что не буду составлять список, а после подсчитывать плюсы и минусы. Я понимаю, что значительно преувеличила вечный по отношению ко мне профессионализм и отсутствие хоть сколько-то особенного и личного расположения со стороны Олдриджа. Кажется, мне больше никогда не удастся обратиться к нему на «вы», используя фамилию или называя его сэром. Особенно из-за всех этих сообщений, забытых мною, в отличие от телефона, у которого таких проблем никогда не бывает. Его памяти можно только позавидовать. Или же наоборот. Всё зависит от обстоятельств.

«Где ты?»

«Я знаю, что ты не дома, так как в нём проводится обыск, и после дверь будет опечатана. Просто ответь. Пожалуйста».

«В доме, выделенном мне, больше комнат, чем необходимо. Ты можешь занять вторую спальню. Настолько, насколько будет нужно. Я всё равно не пользуюсь ею».

«Мэл, пожалуйста, напиши хоть что-то. А лучше перестань игнорировать мои звонки и возьми трубку».

«Нам надо поговорить об этом. Ты так быстро ушла… Я не должен был позволять тебе делать это».

Я читаю все эти сообщения почти семимесячной давности и не верю, что тогда воспринимала их, лишь как проявление некоторого долга, соблюдение как бы негласного кодекса чести и братства, существующего в нашей среде. Теперь они кажутся мне наполненными истинным беспокойством и даже тревогой. Переживанием личного характера, никак не связанным с работой и морально-этическими нормами, продиктованными ею. Наверное, будь всё обусловлено лишь этим, Олдридж не был бы столь многословен, но он звал меня к себе. На полном серьёзе предлагал мне крышу над головой. Очевидно до тех пор, пока не решится моя судьба. А ему наверняка пришлось бы очень долго ждать. Ведь, исходя из личных мотивов, я бы всё равно не вернулась туда, где тогда жила. Благо, как и в случае с ним, это тоже было служебным жильём. Оно стало частью расследования лишь из-за того, что Джейк переехал ко мне.

Впрочем, ничего из тех событий уже не имеет первостепенного значения. Ни то, что я ответила Олдриджу скупое и официальное «я в гостинице и собираюсь выключить телефон», а после, как только было позволено, собрала все чемоданы разом, чтобы уже точно больше никогда не иметь необходимости возвращаться в тот дом, и покинула Теллурайд на время до суда. Ни то, что та жизнь, которая могла бы у меня сейчас быть, уже никогда не возникнет в реальности. Она уже другая. В ней нет ни Гленна, ни ребёнка от него. Ребёнка, которому пришлось бы что-нибудь врать в ответ на его вопрос об отце. И жить с этой ложью до конца жизни. Влачить всё это за собой буквально до бесконечности. Успев выйти замуж, когда бы я подала на развод? На следующий же день? Или я вообще боялась бы выглянуть на улицу?

Ты так быстро ушла… Я не должен был позволять тебе делать это. Я представляю себе, как Олдридж набирает этот текст, отправляет его и, может быть, уже отчаявшись получить хоть какую-то реакцию, чувствует облегчение, когда читает всё-таки приходящий ответ. Но вскоре узнаёт про мой отъезд, и это, возможно, автоматически отбрасывает его назад. К ощущению тревоги, бессилия и неизвестности. Вот что, вероятно, испытывала бы я, думая, что человек, вызвавший во мне сильные эмоции, потерян для меня навсегда, когда у нас не было и шанса, а я только-только начала считать возможным его обрести и использовать.

От дальнейших размышлений меня отвлекает стук в дверь. Он звучит незнакомо, так что я даже не начинаю думать, что это может быть Олдридж. Он уехал и не вернётся, если я не соглашусь попробовать. Это ясно читалось в его взгляде, в котором словно что-то потухло и угасло.

– Кирстен?

– Привет, Мэл.

– Привет.

– Прости, я без предупреждения, но мы с Беном проезжали мимо, и я попросила его остановиться.

Она оглядывается на машину, припаркованную на обочине, и я ясно вижу мужчину за рулём, который не смотрит в мою сторону лишь только потому, что обернулся назад и пытается за чем-то дотянуться. Хоть мы и не близки так, как могли бы быть, замужество коллеги вовсе не секрет для меня. Трудно не сделать однозначных выводов, когда, дежуря совместно, то и дело видишь золотое кольцо на том самом пальце. Некоторое время я тоже носила подобное. Только не торопилась со свадьбой. Жизнь показала, что правильно сделала.

– Что-то случилось?

– Нет, вовсе нет. Я просто подумала, может быть, ты хочешь провести День благодарения с нами? Это через два дня. У тебя тут никого нет, но лучше, наверное, быть с кем-то, чем совсем одной. Прости, если я лезу не в своё дело, – Кирстен осекается на полуслове, становясь внезапно пристыженной с отражением явного сожаления на лице, но я качаю головой. Она не сказала ничего дурного или обидного. Я здесь действительно сама по себе. А к родителям поеду только по случаю новогодних праздников. У меня был выбор между ноябрём и декабрём. Я предпочла провести в кругу семьи Рождество, а эти несколько свободных дней скоротать перед телевизором или с книгой в руках.