Я закрыл глаза и снова попытался нырнуть в прошлое, что-то понять, что-то вспомнить... Ничего. За закрытыми глазами было темно, и только тускло переливались красноватые линии. Я видел, как они бледнели и снова наливались светом. Неужели все кончилось? Кто мы теперь без них? Никто? И звать нас «Никак»? КПВТ! Т- талантливые!

Захотелось зло рассмеяться и тут… Тут я вспомнил анекдот. Про мужика, нашедшего лампу с джинном. «У тебя все было!»… Это ведь про нас. Про нынешних нас!!!

Даже боль в рёбрах не остановила моего смеха.

- Вспомнил что-то? – встрепенулся Сергей.

- Да,- прокашлял я. – Анекдот… Старый.

Меня никто не понял. Им было не до анекдотов. Безуспешно обыскав свою память, и не найдя там ничего, друзья искали спасение в моей, но и в ней не нашлось ничего, кроме этого древнего анекдота, да черных дыр беспамятства. Зато их там нашлось столько, что… Короче, все наши планы, все надежды, верно шли на.., в... и ко... В смысле- ко дну.

- Про джинна помните анекдот? «У тебя все БЫЛО…»

Анекдот они вспомнили, но не улыбнулись. А ведь действительно это было смешно- мы стали реальными персонажами анекдота. Как и у того мужика из анекдота, у нас все было. Молодость, деньги, , репутация, связи... Не каждому в жизни так может повезти. Я вздохнул. В груди кольнуло.

Было и прошло… Было и сплыло в неизвестном направлении.

- Плохо нам будет, - подвел я итог безуспешным попыткам прорваться в Будущее.

- Плохо будет не только нам, - сказал Сергей. – Ты про Андропова подумал? Ему-то как в этой ситуации? Он на нас надеялся, а мы…

Вот тут Сергей был прав на все сто процентов. Наши беды - вот они тут и нам понятны, но ведь есть еще КГБ и Юрий Владимирович. То, что случилось с нами его не просто огорчит… Это расстроит какие-то планы. Что мне, что моим друзьям хватало жизненного опыта понять, как может повернуться дело. Только вот в этот момент я больше думал не об Андропове, а о нас.

- Значит, нам будет еще хуже, чем просто плохо… Если мы ничего не помним, если все наши планы перетерты в пыль, то что в сравнению с этим какое-то КГБ?

Я сказал и тут же спохватился.

- А вы кому-то говорили?

Друзья отрицательно качнули головами.

- Пока некому. Вокруг нас только врачи и санитары.

Я облегченно выдохнул.

- Хорошо… Значит пока есть время подумать над этим. А где мы?

Я огляделся более внимательно, но ничего нового не нашел. Палата она и есть палата. Нас тут лежало трое, но определенно раньше комната была рассчитана на четверых. Приглядевшись, увидел на полу метки, следы от четвертой кровати, что наверняка вынесли из комнаты, чтоб поставит столик с телефоном. Понятно, что никаких лишних ушей рядом с нами быть не должно – вдруг мы тут бредить начнем и рассказывать о позавчерашних тайнах? Подумал так и снова испытал острое чувство обиды. О забытых нами тайнах!

За окном шелестела листьями крона какого-то дерева, береза, похоже. Третий этаж как минимум. И погода хорошая. Лето.

- Какой-то военный госпиталь. Скорее даже не военный, а комитетский.

- А вы-то сами как?

Я оглядел друзей повнимательнее. Ну синяки, ну ссадины на лице… Но ни бинтов, ни гипса... Значит обошлось без переломов. Можно было бы сказать, что легко отделались, если б не потеряли самого главного. Вот и подергали Мироздание за усы…

- А долго мы тут…

- Три дня. Нас оттуда самолетом. Мы-то еще вчера в себя пришли, а тебя, похоже, и впрямь посильнее долбануло. Только вот сегодня и вынырнул.

Утомлённый новостями я прикрыл глаза и тут же открыл их, вспомнив фразу Сергея.

– А что значит «вовремя»?

Сергей недоуменно поднял брови.

- Ну, когда я очнулся, ты сказал «вовремя»?

- А! Сегодня наш майор Иванов должен приехать. Все здоровьем интересуется.

Новость была, конечно, ожидаемой. Рано или поздно это должно было произойти. Никита поежился, и я понял отчего. Чувство у нас сейчас было одно на всех. Это было чувство потери и неуверенности. И страха. Майор ведь придет не просто интересоваться здоровьем. У майора- служба. Ему нужно нас информационно доить. А у нас такое…

- У разведчиков это называется провал… Что ему скажем?

Мне никто не ответил и тогда я снова спросил.

- Страшно?

Наш поэт неожиданно покачал головой.

- Нет. Скорее необычно… Я ведь помню ощущение, как мы с ним и с самим Андроповым на равных разговаривали, а теперь внутри пробую так говорить и…

Он сморщился, словно не хотел, но вынужден был признаться.

-… не получается.

Никто не возразил. Нам ведь действительно придется заново выстраивать заново отношение с окружением.

- Если не можем быть, придется казаться… Про концерт не забыли? Концерт на «День Советской молодежи»? С ним что?

Я задал этот вопрос, что поддержать ребят, ободрить их и вдруг с ужасом понял, что не могу на него честно ответить. Этот вал ужаса был побольше того, что я испытал, сообразив, что остался один и не помню будущего.

В этот момент я не мог сейчас сказать, что я могу и чего не могу. Умею ли я играть сейчас также хорошо, как до поездки в Берлин и подлянки Мироздания?

Меня снова затрясло. Что мы все сейчас можем? Чего мы стоим?

То, что память пропала это, конечно же беда и Андропова мы сильно огорчим… А вот делать, если из головы исчезло умение играть? Как без этого дальше жить? Снова учиться? То, что мы не сможем дать миру что-то новое- это одно. Это плохо, но терпимо, а вот если мы сможем повторить даже старое… В горле мгновенно стало сухо, а в животе холодно.

- Гитара тут есть? – хрипло спроси я.

Друзья одновременно пожали плечами – мол откуда в больнице гитара? А меня снова словно холодом сыпануло. Я-то ведь помню, как я играл! Я умел играть! Я и сейчас аккорды помню… А что теперь?

- Капельницы тут есть, а с гитарами проблема...

- Нет гитары. Так что остынь и жди.

В палате повисло напряженное молчание. Страх все глубже и глубже вгрызался в душу. Я боялся даже представить, что это такое - потеря умения играть. Очередной вал паники остановил Сергей.

- Я попробовал представить себя за барабанами,- сказал он и, прикрыв глаза, выпрямился, словно уселся за воображаемую ударную установку. Руки его поднялись и, на мгновение замерев, вдруг проворно замолотили по воздуху. Руки летали беззвучно, но ветер пробежал по палате, разгоняя запах лекарств. Это продолжалось секунд тридцать. Сразу видно было, что стучит он в своем воображении не по парочке пионерных барабанов, а по полноценной ударной установке.

Потом наш барабанщик открыл глаза и с улыбкой пояснил.

- Мышечная память, похоже, не потерялась. Помнят ручки-то…

Стало чуть легче. Это хоть что-то… Луч света в темном царстве.

- Ох, твои ручки…- пробормотал я немного успокаиваясь. - Ну дай бог…

Ему-то было хорошо. Он уже знал, что может… А мы с Никитой? Может быть и впрямь не все так страшно? Глядишь, может быть и обойдется. Страх не ушел, но я затолкал его куда-то поглубже.

Я закряхтел и попробовал сесть, как друзья. Получилось. Смысла думать о дальних неприятностях сейчас не было. Нужно было готовиться к ближним неприятностям. Нужно ждать майора.

- Майор ведь для разговора придет… Сознаваться будем?

- Сознаваться нам пока вроде бы не в чем, - ответил Никита.

- Ты не ерепенься, - остановил его я. – Сам же понимаешь ситуацию. Даже если мы играть по-прежнему сможем, то им-то от нас не музыка нужна, а информация…

- А ты сам не напирай, - обозначил свою позицию поэт. – Может быть, через день другой все войдет в норму и станет, как было?

Этому разговору положил конец скип открывающейся двери. Сквозняк шевельнул занавесками на окне и в палату вошел Иванов. Разумеется, в гражданском и с белом халате на плечах. В руке, как и всякий нормальный посетитель больницы, майор держал белый целлофановый пакет. Сквозь пластик явно выпирали яблоки, а может быть и груши. Только я ждал не этого…

- А гитару случайно не принесли? – стараясь не показывать волнение, спросил я.