Я задумался, прежде чем задать вопрос, на который не хотел знать ответа.
«Значит, с этого момента ты поселился в моей голове?»
«Нет, доктор, но где бы ты ни был — мы будем рядом».
«Имеешь в виду физическое присутствие, вроде мухи на стене?»
«Мы будем рядом мысленно, скажем так».
Это такая шутка?
«То есть вы всегда будете знать, о чём я думаю, где бы я ни был?»
«Да, но только в течение этих семи дней. Затем мы тебя покинем».
Ещё одна неприятная мысль:
«Вы знаете всё, о чём я думал в течение жизни? Даже то, о чём уже забыл?»
«Нет, только те воспоминания, которые приходят тебе в голову в настоящее время».
«Значит, вы уже в курсе, что встреча с Советом Безопасности ООН уже назначена…»
«Конечно. Мы присутствовали на обсуждении».
«Вы были в Белом Доме?»
«Да».
Я чувствовал себя оскорблённым. В моей жизни больше не будет возможности уединиться. Пока Баллоки будут на Земле, мой разум будет открытой книгой. Даже спальня и уборная будут под наблюдением.
«Не беспокойтесь, доктор (он произнёс „доктор“ с характерным презрением). Нам не интересна твоя жалкая сексуальная жизнь или другие телесные функции. Только склонность к убийствам».
От этих слов мне легче не стало. Я осмотрелся и отметил, что агенты и бровью не повели. Кажется, они нас вовсе не замечали. Я задумался, может ли быть такое, что Баллоки отключили их разум на время. В противном случае они бы заметили, что я общаюсь с белкой на заднем дворе вместо того, чтобы зайти внутрь. Возможно, их сознание было на время подавлено.
«Мы тратим время впустую, доктор. Давайте попробуем сфокусироваться на происходящем».
«Я сфокусирован. Просто размышлял, способны ли вы вкладывать определённые мысли в наши головы. И если способны, то вы могли бы подсказывать мне, что говорить во время выступления в ООН — так ведь? И ещё. Если вы поселились в моём разуме, то почему не знаете, что это именно то, о чём я сейчас думал?»
«Мы не можем прочесть твои мысли, пока ты их не подумаешь, доктор. И вложить в твою голову ничего не можем. Да и зачем?»
«Но почему тогда парни из Секретной Службы игнорируют наш разговор? Ведь со стороны это выглядит дико».
«Они не слышат наших мыслей, доктор».
Я пожал плечами и направился к двери. Уолтер — или белка — тут же убежал в лес.
Жена ждала меня на кухне. Ещё один завтрак стоял на столе — в точности такой же, как и предыдущий.
«Они нашли у тебя какие-то проблемы со здоровьем?»
«Пока результатов анализов ещё нет, но они считают, что физически я вполне способен спасти мир».
«Рада это слышать. Только что говорила с внучками — они просили передать, что любят тебя. Конечно, они не знают, что…»
Внезапно Карен расплакалась. Это было на неё непохоже. Я почувствовал, что злюсь на Уолтера, правительство и всех, кто втянул нас в эти события. Я обнял Карен, пытаясь её успокоить. Но чем я мог помочь, ведь мы оба были в одной лодке? Нам оставалось лишь обнимать друг друга какое-то время. Я почувствовал облегчение: её объятия всегда меня успокаивали.
Наконец её плач перешёл в редкие всхлипывания.
«Ты, наверное, голоден. Должна признаться, что соврала: я уже поела яичницу».
Я рассмеялся, и она тоже.
«Давай поедим» — предложил я, и мы съели всё, что было на столе. Кто знает, какой из наших завтраков окажется последним?
Я решил не рассказывать Карен о последней встрече с Уолтером, который скорее всего был поблизости и слышал наш разговор. Нужно вводить её в курс дела постепенно, иначе она может выйти из себя.
Остаток утра я провёл, подвергаясь различным психологическим тестам: тест на логическое мышление, проверка памяти, координации, зеркальные рисунки[41]. Думаю, тесты я прошёл успешно, хотя пару лет назад показывал результаты получше. Затем вошли психиатры. Их возглавлял Бернард Шульц. Он напомнил мне Клауса Виллерса, бывшего директора Манхэттенского Психиатрического Института, и его коллегу доктора Фейнштейна (который сразу же сообщил мне, что его брат — знаменитый шоумен). Голос Бернарда напомнил мне голос Вирджинии Гольфарб, нынешнего директора института, где я проработал большую часть своей карьеры. Оба психиатра были связаны с Нью-Йоркским Университетом.
Детали нашего разговора не имеют особого отношения к рассматриваемому вопросу. Достаточно сказать, что они извлекли всё, что можно, из моего прошлого — даже то, что я сам уже успел забыть. Наконец, Шульц спросил с явным австрийским акцентом, есть ли что-нибудь ещё, о чём им следует знать. Я глубоко вздохнул и сказал им, что Уолтер может читать мои мысли, а я могу слышать их мысли, если они хотят, чтобы я их услышал. Я ожидал, что мои собеседники примут меня за психа, но, кажется, они не были удивлены. Мы любезно закончили беседу обсуждением моей бывшей работы и их текущей психотерапевтической практики. У обоих психиатров были пациенты, которые утверждали, что прибыли с далёких планет. Я выразил сочувствие.
Перед тем, как выйти, я спросил у них напрямую: «Я сумасшедший или нет?»
Шульц посмотрел мне в глаза и сказал: «Вы не сумасшедший, доктор. Просто вам не повезло. Никто из нас вам не завидует».
Будучи экспертом в области здорового сна, Шульц напоследок спросил, есть ли у меня проблемы «по этой части». Кажется, он расстроился, когда услышал отрицательный ответ.
«Если возникнут проблемы со сном» — посоветовал он мне — «у нас появилось множество новых препаратов на этот случай».
Я ответил, что дам ему знать.
«Удачи вам и успехов во всём» — произнёс Бернард, давая понять, что разговор окончен.
Мы пожали руки и меня ненадолго отпустили домой отдохнуть и освежиться.
Карен напомнила позвонить внучкам и Сигелам[42]. Вместо этого я вздремнул рядом с Флауэр. Время едва перевалило за полдень, а я уже чувствовал себя разбитым.
Майк позвонил в 14:15.
«Мы все уже собрались, Джин. Приходи как будешь готов».
Я погладил Флауэр, поцеловал жену и поспешил на встречу. Не смотря на спешку, я отметил, что день был холодным и серым, тусклые осенние цвета напоминали мыльную воду.
Майк ждал меня снаружи Мозгового Центра. Он пожал мне руку и тепло улыбнулся — бесплодная попытка ободрить меня и придать уверенности. Мы вошли внутрь и повернули в направлении, противоположном выбранному утром.
«Пока твои анализы и тесты в порядке. Для семидесяти четырёх лет ты в хорошей форме, физически и психически. Если кто-то и может убедить Совет Безопасности отнестись к Баллокам всерьёз, то твоя кандидатура вполне подойдёт».
«Рискуя показаться легкомысленным: Аллилуя[43]!»
Он насмешливо фыркнул.
«Кажется, я начинаю привыкать к вашему чувству юмора, доктор Би».
«Прот и флед считали, что у меня нет чувства юмора».
«С их точки зрения может и нет».
«Как тебе такая шутка?» — я рассказал ему про утреннюю встречу с Уолтером.
Всё, что я услышал в ответ, было: «Да, мы подозревали, что они могут так поступить».
«Но разве это не поражает твоё воображение? То, что они могут проникать в чужой разум? Передавать мне свои мысли и считывать то, что я думаю в ответ? Даже флед, насколько мне известно, так не умела».
«Конечно это удивительно, Джин. Но ещё удивительнее сам факт их присутствия на Земле, или ты забыл, кто они и для чего прибыли? Всё это говорит о необходимости относится к их требованиям крайне серьёзно. Возможно, мы видели лишь малую часть того, на что они способны!»
Он постучал в дверь под номером четыре, и мы вошли внутрь. Комната напоминала ещё один зал для заседаний, только стены были выкрашены в оранжевый и на них не было ни одной картины. Помещение было вдвое меньше, но в центре стоял длинный стол, а вокруг него сидело около дюжины людей, часть из которых я уже встречал в Вашингтоне днём ранее.
Когда мы вошли, присутствующие поднялись с кресел, и Майк снова представил меня публике. Некоторых я узнал сразу: Министры Обороны и Нацбезопасности, директор ФБР, а за ними, конечно, ещё несколько агентов Секретной Службы. На этот раз Вице-Президент и Министр Иностранных Дел присутствовали в зале наряду с представителями ООН. А в углу сидел доктор Грини, следующий за мной повсюду. Насколько я мог судить, на встрече отсутствовали военные. Наконец мы заняли места напротив друг друга. Вице-президент сел, а мы с Майком сели по обе стороны от него. В самом центре помещения стоял красный телефон, который скорее всего соединялся с Овальным Кабинетом.
