Но дышу часто и глубоко, стараясь еще и не утонуть во взгляде карих глаз, обещавших мне так много буквально пару дней назад.

Отрубающих от сказок вчера.

Защищающих сейчас от всего… кажется, что от всего. Но по факту, лишь сильнее заставляющих меня тонуть в запретных желаниях. В том, что даже в теории мерзко, а на практике и подавно.

—К следователю я, — вырываюсь из теплых ладоней и насильно вырубаю эмоции, отключая себя от мужчины. Сделать это невыносимо, особенно, когда так остро хочется шагнуть вперед и остаться там навсегда. Мне с ним иначе как-то, хоть он в разы суровее того же Сережи.

Просто мне с ним хорошо.

Но вместе с тем у нас остается один незатейливый факт, против которого не попрешь. Он женат. А я почти замужем. На этом, пожалуй, стоит и закруглиться. Прекратить себя изводить надеждами и мечтами.

—Это я услышал. Проблемы какие? — без всяких колкостей и с чистой душой спрашивает Леша, а я что? Распадаясь на части, отвечаю дерзко, грубо, так, как умею…

—А что? Помочь невесте друга хочешь? Так ты субординацию нарушаешь, друг, —нарочито нагло проговариваю последнее слово, читая во взгляде спецназа очередное недоумение. Да, он явно не ожидал, что я могу такой быть.

Вчера увидел во всей красе.

Сейчас подтвердил свои догадки.

Мне стыдно и от самой себя тошно, но я продолжаю играть на нервах мужчины, на собственной расколотой в щепки душе.

—Так ты уже сделал все, что мне было нужно. Аревуар, —развернувшись, пытаюсь ретироваться прочь, но меня хватают за руку и утягиваю за колонну, мягко прислонив к ней спиной.

Дыхание сбивается, а в груди становится ощутимо больнее. Просто потому что теперь я обижаю его совсем ни за что. Разве что запоздалая злость на его статус женатого?

Леша дышит резко, играя желваками.

Отсюда нас не видно, но зато теперь позволено чуть больше. Одной рукой он удерживает меня на месте в грубом захвате у талии, а второй ведет к лицу.

—Вырубай суку быстро. Я ж не пацан со двора, которого можно пинать. Это раз. Два. Когда я задаю вопрос, надо отвечать, иначе я найду ответ сам и затолкаю его тебе…очень глубоко, Вика, затолкаю, ты еще при этом постанывать будешь. Вопросы?— злобное лицо упирается мне в щеку, и от соприкосновения с колючей щетиной по телу проносится дрожь, испытывать которую я не имею никакого права.

Больше нет!

—Пошел к черту, — пытаясь вырваться, ощущаю лишь большее омерзение к ситуации…

К себе, к нему, к чертовому правосудию.

К ситуации без выхода.

—У вас все в порядке, Алексей Алексеевич? — хмурый дядька за пятьдесят обращается к спецназу, и тот молча кивает, не сводя с меня наперженного взгляда. Я вывела его из себя, собственно, я именно этого и хотела.

И раз нас замечают, Леше приходится меня отпустить, нехотя и медленно, но приходится. Напоследок рука проезжаются по моей и цепляет пальцы, причиняя только лишнюю боль.

В эти секунды я будто бы на части разламываюсь и очень стараюсь дыхание задержать, чтобы больше не впитывать в себя его аромат. Но как? Если словно в насмешку, выходит совсем наоборот. Я считываю его мимику, жесты, запах, даже ощущения свои рядом с ним.

Мне после вчерашнего впору его ненавидеть, но что-то не получается. Злость остается, а ненависти нет. И еще отчетливо чувствуется, как сильно мне бы хотелось, чтобы между нами все было иначе.

Детская глупость и мечты.

Но этот мужчина настолько сильно въелся в мою кожу, осел внутри, что теперь уже не избавиться. Увы и ах.

Как жаль, что мой отец так рано ушел и не застал все это, тогда бы ситуация была другой. И может мы бы познакомились при других обстоятельствах.

Глотая непрошенные слезы, я все еще думаю о том, что даже будь отец тут, Леша все равно остался бы женатым на другой.

Но тогда я бы точно не отдалась первому встречному в клубе и точно бы его не встретила. Как чертовски жестока эта жизнь.

Выключив боль, что так и сочилась наружу, я делаю шаг в сторону, пока меня так и магнитят невозможного цвета глаза. Сбивчивым шагом иду в сторону, на ходу цепляя глазами кабинет с нужной мне фамилией.

Хорошо, что не надо искать, хорошо, что мне настолько везет. Хоть в чем-то же должно? Как иначе?

В спину ударяется огненный поток, и мне можно не оборачиваться, чтобы понять, кому он принадлежит. Даже на расстоянии спецназ не отпускает меня, держит на коротком поводке.

Стучу пару раз и, не дожидаясь ответа, сразу захожу. Пусть меня сразу выгонят, сейчас вообще все равно. Пусть попытаются, я зайду снова

Снова и снова буду пытаться, пока меня не выслушают.

—Добрый день, — врываюсь с корабля на бал к седовласому мужчине, что-то внимательно читающему среди кипы бумаг.

Дышу часто и так, как будто и марафон пробежала.

Мои нервы скручиваются в огненный кулак, пока пальцы тянут ручку на себя, прикрывая недешевую дверь.

—Красиво врываетесь в жизнь людей, как я погляжу…—звучит не то с юмором, не то с подколом от него.

Следует признать, что Артемов далек от того образа, который я успела себе нарисовать, приукрасив все до абсурда.

С виду это серьезный мужчина, мне даже кажется, что от него несет какой-то справедливостью. Конечно, это всего ощущения, но мысль о том, что мой вопрос решится в ближайшее время, не покидает меня.

—Иначе никак. Я не могу ждать еще больше времени.

—Представьтесь хотя бы, милочка.

Мужчина так и не поднимает взгляд на меня, только подчеркивает что-то маркером на очередном листке. Кабинет довольно простой, рядом с рабочим столом следователя имеется еще один поменьше, наверняка он предназначен для секретаря, которого тут сейчас нет.

Но очевидно есть в теории, судя по бардаку на гладкой поверхности СССРовской единице мебели. И скорее всего, это девушка.

—Вострова Виктория Игоревна, я пришла по делу Вострова Игоря Игоревича. Вы в который раз отказываете мне в свидании с братом, и я хочу понимать, почему. Кажется, родным не запрещено видеться. Во всяком случае, я не прохожу как свидетель по этому уголовному делу, а значит имею все права получить разрешение на общих основаниях как близкий родственник, — не знаю, откуда у меня все это сейчас берется.

Нет, я подкована по юридическим вопросам, с таким-то папой иначе быть не могло. Но в минуты нервных потрясений я всегда слегка растеряна и не могу связать двух слов.

Артемов резко поднимает голову и роняет маркер на стол. Вряд ли его настолько сильно удивила моя речь.

А вот фамилия да.

Я абсолютно уверена, что он знал моего отца.

—Вострова? — он откидывается в кресле, мониторя каждое мое движение, пока я вскидываю воинственный взгляд.

Конечно, он понимает, о ком речь. По лицу видно, а во взгляде на мгновение читается фантомная боль.

—Да, дочь того самого Вострова, который вроде как герой посмертно, — проговаривать это больно, но я с гордостью совершаю то, что приносит страдания.

Мой отец — лучший мужчина в мире, и да, мне стыдно, что у него случились друзья, способные бросить в самый сложный момент семью погибшего друга.

А были ли они друзьями?

—Я не обрабатываю заявки вручную, у меня секретарь есть, — он медленно встает и обходит стол. Теперь наше общение будет протекать неформально. Нутром чую, а чуйка у меня как у отца была.

Только она его все-таки не уберегла.

—Отлично, а к кому мне тогда обращаться?

—Виктория Игоревна, с делом вашего брата я ознакомлен, все разрешения выдавались в предусмотренный законом срок. О вашей ситуации я не был в курсе, и сегодня же подпишу все, что будет необходимо. Вы, конечно, имеете право видеть брата. Со всеми, кто причастен к этому, будет проведена беседа.

Не думаю, что он врет. И мне кажется, что новость его тоже не обрадовала, как и меня, собственно говоря.

—Хорошо, спасибо. Извините, что ворвалась.

—Нет постойте, Виктория. Вы меня не помните, да?

Я всматриваюсь в его лицо непонимающе. Да, не помню. Увы, я не могу помнить всех, с кем папа работал. А то, что он точно с ним работал, уверена на все сто.