— Что? — осеклась Дана. — Ты предлагаешь мне снять платье?
— А ты хочешь остаться в нем? Но его долго придется сушить, — бесстрастно ответил Рикхард. — И ведь другие девчонки из поселка спокойно так делают! Что же тебе мешает?
— Я как-то не привыкла обнажаться при чужих мужчинах, — нахмурилась Дана, заподозрив, что вся прогулка сводилась к простому соблазну.
— Да я могу и отвернуться, если уж тебе это так важно. Но позволь спросить, почему? У тебя что, есть шрамы или ожоги?
— Нет, — удивленно покачала головой девушка.
— Тогда почему ты боишься? Это же просто твое тело, такое как всегда! Или ты его не любишь?
— Что-то странное ты толкуешь, Рикко! Это мое тело, но оно не предназначено для твоих глаз, — отрезала Дана, про себя чувствуя колючую неловкость и странную обиду. — Меня-то оно вполне устраивает!
— Ты уверена?
— А к чему ты все это спрашиваешь? Мало ли чего тебе потом захочется! А у меня, между прочим, жених почти есть, — неожиданно соврала Дана. — Что бы он сказал, если бы я дошла до такого бесстыдства, показала другому парню то, чего он сам еще не видел?
— Почти жених, — усмехнулся Рикхард. — Забавно звучит, ну да ладно: вам виднее. Не сердись, Дана, я не имел в виду ничего дурного, и купанием всегда называю именно купание. Поверь, я бы выразился иначе, если бы захотел.
— У вас всегда с этим так просто?
— У нас? — почему-то повторил парень и ненадолго задумался. — Пожалуй, да, у нас проще. Вы немного отпускаете себя хоть в купальскую ночь, вспоминаете, что человек создан для жизни, а в будни все равно маетесь догмами — плотские радости порочны и грязны, но с подачи закона или церкви почему-то перестают быть таковыми. У нас подобное безумие никому бы в голову не пришло!
— Вы что, совокупляетесь все со всеми?
— Нет, просто у нас дозволяется жить так, как сам выбрал, если другим не вредишь. За насилие жестко карают, а вот вздумай кто-то осудить за наслаждения до свадьбы, его бы просто подняли на смех.
Разговор явно принимал тревожный оборот, но одновременно раззадоривал девушку и ей уже хотелось показать Рикхарду, что она ничего не боится. Да и водная гладь дразнила лунными искорками, пахла нежными летними травами, манила чистой синевой.
Вдруг повеяло холодом и вода потемнела — по крайней мере, так показалось девушке. Послышалось хлопанье птичьих крыльев, в озере отразился величественный белый силуэт совы, какую Дана никогда прежде не видела в родных лесах. Птица пронеслась над водоемом, так что по нему даже пошла рябь, и растаяла в воздухе, словно видение. Водяные хозяйки, как заметила Дана, сохраняли свою безмятежность, будто и не заметили пришелицу.
Но в следующее мгновение над водой показалась голова еще одной девы, которая, отряхнув длинные белокурые волосы, взглянула прямо на Дану. По крайней мере молодая колдунья была в этом уверена и не на шутку испугалась. В отличие от прочих духов, спокойных и непроницаемых, эта девушка смотрела внимательно, насмешливо и как-то злобно. Ее ярко-красный рот выделялся на бледном лице с большими светлыми глазами, и Дане казалось, что из него вот-вот вытечет кровавая струйка.
— Рикко, почему она на меня так смотрит? — шепнула Дана, невольно схватившись за его рукав.
— Видно, завидует твоей красоте, — шутливо ответил парень. — Что же, хозяйки природы те еще колючки, такова их натура! Не бойся, пока я рядом, никто из них тебя не тронет. А когда станешь старше и опытнее — сможешь и сама поставить их на место.
Дана отвернулась от водоема и сглотнула — страх понемногу уходил и дышать стало легче. Однако она подумала, что лишь зловещее видение удержало ее от того, чтобы начать расстегивать платье, и это снова бросило ее в краску.
— Спасибо за добрые напутствия, Рикко! — миролюбиво сказала она. — Ты дело говорил, но пока я действительно так не могу. Мне показалось, что разум слегка одурманен ароматами этой ночи и наутро я могу о чем-нибудь пожалеть. Ты понимаешь меня?
— Конечно, — улыбнулся Рикхард. — Меньше всего я хочу, чтобы тебе было горько, Дана. Все еще придет в свою пору и на ясную голову.
Он протянул ей руку и Дана несмело пожала ее, затем приободрилась и ответила ему улыбкой.
— Спасибо, что показал мне все эти чудеса, — сказала девушка, пока Рикхард вел ее обратно к железной дороге.
— О, это лишь крупица! Думаю, по пути в Усвагорск и на месте ты еще не раз удивишься.
— Может, ты и дело уже разгадал, и теперь меня дразнишь?
— Нет, оно оказалось весьма запутанным, — заверил Рикхард, — да и не занимаюсь я таким в одиночку, у меня свое призвание. Так что без твоего дарования не обойтись, Дана!
— Смеешься? Да Мелания сбагрила мне дело, которым не хочет заниматься никто другой! А мне сейчас выбирать не приходится, потому что я больше ничего не умею.
— Вот и посмотрим, — отозвался парень. — Похоже, ты не только о своей земле, но и о себе многого не знаешь! Завтра буду ждать тебя на станции. Надеюсь, твой жених верно все поймет?
— Что? То есть… а при чем тут жених?
— Как при чем? Разве он не придет тебя проводить до поезда?
— Наверное, да, хотя я не знаю… Ничего, он все поймет, — замялась Дана. К ее облегчению, они уже подходили к улице, где располагалась артель, и там Рикхард тепло попрощался с ней. Большинство художниц уже ложилось спать, и только несколько совсем юных девушек еще гуляли на побережье. Надежда Тихоновна настороженно поглядела на Дану, но не стала приставать с вопросами, и та без лишних слов умылась и отправилась в постель.
Но сон бежал от художницы, она металась и ворочалась пуще, чем в ночь после разговора с Меланией. Может, была виновата купальская маета, непостижимые тайны природы, страх перед будущим? Или все же этот загадочный Рикхард, присланный ей в подмогу, но какой-то неуловимый подобно воде или огню?
Да и она еще сглупила, наврала зачем-то про жениха и теперь думала об этом с досадой и тревогой. Ведь Рикхард справедливо все сказал: Дана стыдилась своего тела, созревшего, налитого молодой силой и красотой, но не знавшего ласки. Мать никогда и не думала наставлять ее как будущую женщину, а Мелания при вести о первой крови лишь мрачно покачала головой. «Как что почуешь — приходи ко мне, дам тебе снадобье, чтобы плоть утихомирить» — только и сказала колдунья.
Но Дане минуло пятнадцать, семнадцать, двадцать лет, а она так ничего и не чуяла. Ей не хотелось становиться женой и отдавать свое тело с позволения закона и веры, но также и не прельщали вольности, которыми упивалась молодежь на Иванов день. Она чувствовала себя хорошо и спокойно лишь наедине с собой, и мужчина казался источником мятежа и угрозы для этого уединенного мирка. Но больше всего она боялась, что собственное тело когда-нибудь забудет предостережения и пойдет на страшный дикий зов, а снадобья под рукой уже не окажется.
И только сейчас вместе со страхом ее подогревало странное чувство задора и приятной тревоги. В конце концов Рикхард за одну ночь поведал ей столько, сколько она не узнала за всю колдовскую жизнь, и после этого ей тоже очень хотелось чем-то его удивить. Пока Дана не представляла, как это можно сделать, и положилась на завтрашний день и дальнюю дорогу.
Глава 4
Наутро Мелания подтвердила, что посланника из Маа-Лумен в самом деле зовут Рикхард, и заверила, что достойно наградит Дану, если та узнает что-то ценное.
— Я бы, Дана, с радостью перебралась в город побольше, если бы года позволяли, — вздохнула колдунья. — В селе-то какая радость ворожить? У людей самих столько злобы да желчи внутри, что иной нечисти и не снилось! Сегодня на рассвете выхожу во двор и что вижу? Несколько кур зарезано, дорожки в крови, а головы их на забор насажены!
— Да вы что! — ахнула Дана. — Кто же такое сделал?
— Кто-кто, соседи наши, за которых у тебя душа болит! Они же нас ненавидят: мол, супротив бога идем. А что они сами об этом боге ведают? В чем их защита, кроме как в том, чтобы в себе подобных камни бросать? А услугами нашими не брезгуют, платят и за порчи, и за привороты, едва хвост прижмет! Вот и думай, Дана, стоят ли они твоего великодушия.
