– Что с тобой? Эй! – Моа тронул девушку за плечо. – Эй! Очнись. Твоя рука повреждена.
– Что? – вяло отозвалась Има, поднимая на лича мутные глаза.
– Да что с тобой такое? Приди уже в себя.
– Тяжело… дышать… – раздалось в ответ хрипло. – Мой амулет. Он стал горячим и таким тяжелым…
– Сними его. Быстро!
От резкого окрика Има немного пришла в себя и, стянув с шеи свой кулон, швырнула на пол. Узоры на блестящей поверхности диска сияли холодным мертвенным светом. Расходился от граней тонкими нитями бледный туман. Стекал сквозь щели в полу куда-то к самым корням древнего дома, ниже подвала, глубже фундамента.
Во тьму…
… И что-то шевелилось там, принимая туман как зов.
– Они за ним пришли? За амулетом? – догадалась Има.
– Да, похоже. – Лич задумчиво склонил голову и чутко прислушался к звукам, идущим снизу.
Маленькие мышеподобные существа, духи старинного дома, больше не пели. Они молчали, в ужасе забиваясь в самые дальние отроги своих подпольных нор. Было там нечто, в глубине земли, что пугало их до дрожи, до ломоты в крошечных костях, до безумия…
И оно уже стремилось к месту боя.
– Что это? – воскликнула девушка, обнаружив, что половицы под ногами выгибаются горбами и ходят ходуном.
– Осторожно! Уходим.
Моа потянул Иму за рукав в сторону двери, но они не успели выбраться наружу, пол по всему периметру зала провалился. Лич и девушка рухнули в раскрывшийся зев темной дыры на какие-то холодные, пахнущие плесенью камни.
Моа первым поднялся на ноги, закинул голову, всмотрелся в блеклый прямоугольник проваленного пола. Луна, глядящая в дырявую крышу зала, и прежде давала мало света, а теперь, похоже, вовсе скрылась. Еще и подвал, как назло, был очень глубок – ни выпрыгнуть из него, ни выкарабкаться. И темнотища сгустилась вокруг такая, что не разглядеть ничего.
– Ай! – Рядом села Има, потирая отбитый зад, быстро зажгла на не раненой ладони искорку магического пламени. – Лич, моего огня не хватит, чтобы осветить тут все и осмотреться. Зажги свой.
– Нет.
– Ты, как я погляжу, вообще не используешь магию? У тебя с этим какие-то проблемы? – догадалась девушка.
– По ней меня могут отследить те, с кем, поверь, ты бы тоже не захотела сейчас встретиться, – нехотя пояснил Моа.
– Тебя ищут… Понятно, – кивнула Има. – Что же, я сама попробую посветить. Не знаю, надолго ли хватит, – почти все силы на защитный круг ушли…
Тусклое сияние озарило поддомную пустоту. Из непроглядного сырого мрака выступили бесконечные ряды поддерживающих строение каменных опор. Они были выточены из зеленовато-серого камня с красными прожилками, похожими на вены. Дно подвала, слишком глубокого, сделанного явно не по пропорциям надстроенного над ним жилища, было устлано такими же камнями.
Лич принюхался, отовсюду тянуло кровью. Из каждой каменной жилы, из каждой трещины, каждой щели. Разной кровью. Живой и мертвой, недавней и такой древней, что страшно даже представлять, кто и когда эту кровь тут оставлял.
Над головой, в выси, зажглись глаза пары опоздавших к драке мертвяков. Они глядели через край, недовольно ворчали, но соваться в подвал не спешили. Наблюдали. Один из них с растерянным видом теребил в руках Имин амулет.
Девушка тоже заметила преследователей, поинтересовалась:
– Чего это они? И не нападают, и не отстают…
– Ждут чего-то, – отозвался лич.
Има понизила голос, заговорщицки дернула Моа за край плаща.
– Они будто удивляются, зачем я им амулет отдала. Будто не знают, что теперь дальше-то делать…
– Похоже на то.
Лич кивнул. Протянул руку, помогая девушке подняться. Когда отпустил, на его собственной, скрытой перчаткой, ладони остался влажный след от Иминой раны. Свежая, живая кровь размазалась по черной выдубленной коже…
– Ай. – Има встряхнула рукой, подула на укус. – Надо обработать скорее, а то, глядишь, и руку потом оттяпают, если зараза по крови далеко разойдется.
– Прижги магией.
– Так ведь света тогда не будет!
– Его и так скоро не будет, тем более, если от раны вдруг ослабеешь.
– Не ослабею. Меня ведь кусали уже мертвяки. Чай не первую ночь в дозоре стояла. Кроме меня ведь в селе круги никто не рисует – не маги. А я магичу чуть-чуть, вот и нужная всем везде. Пока чертила там, на погосте, меня уже пару раз укусили. Один раз мертвяк прямо из-под меня вылез – так ловко ход прокопал. И цапнул.
Моа взглянул задумчиво на ее руку. На безымянном пальце у Имы недоставало двух фаланг.
– Это тоже мертвяк отъел?
– Нет, это давнее, – донеслось в ответ. Разросся во мраке магический огонек, изошел жаром, лизнул хищно Имину рану. В воздухе запахло паленой кожей – неприятный, тревожащий запах. – Вот и все… В темноте сидим.
– Сидеть не станем – выход искать пойдем, – ободрил спутницу лич. – Я дорогу разберу.
Как всякий мертвый, Моа не чурался темноты. Даже из самых скудных крупиц света, что есть практически в любом мраке, он мог собрать худо-бедно различимую картинку и ориентироваться благодаря ей. Больше, чем на глаза, он полагался на чутье и слух, на движения воздуха, производимые вездесущим сквозняком.
В этот раз воздух шел из глубины поддомья. Заходил под землю далеко от того места, где стояли они с Имой, но точно снаружи, со свежести. И пусть быстро налипали поверх него затхлые подземельные смрады, все равно в основе своей был этот ветерок чистым и живым.
Лич взял спутницу за руку – она-то во тьме не видит, – и повел вдоль воздушного течения вперед, к скрытому лабиринтом подземных закоулков далекому выходу.
– Ох, смотри, что это… – вдруг удивленно выдохнула Има.
Моа тоже заметил – не заметить было трудно. Клейма на его клинке начали светиться холодным, фосфорическим светом. Они не рассеивали темноту, наоборот, делали ее еще непроглядней и плотнее. Лич насторожился – прежде такого никогда не случалось.
Остановился.
– Впервые такое.
– Интересно, это плохо или хорошо, что твой меч так засветился? – спросила Има.
– Не плохо и не хорошо, – отозвался Моа. – Ново.
Лич не мог объяснить своего спокойствия. Оно рождалось откуда-то из глубин затянутой туманом небытия памяти. Память мертвого – вещь особенная. Она вроде есть, а вроде и нет ее. Она как закрытая запретная книга. Знаешь, что под обложкою много всего, но пока не откроешь, подробностей не выяснишь. И иногда вроде получается мельком листнуть пару страниц, ухватить пару ярких строк, но неведомая сила снова сомкнет переплетные крышки и не даст прочитать предложение до конца…
Моа знал, что свечение клейм не связано с опасностью, несмотря на то, что ответ на вопрос «Почему так?» скрыт плотным ментальным туманом. По поводу меча он не волновался. Здесь, в подвале, имелись и другие поводы для беспокойства. Мертвяки. Те, что пришли за амулетом Имы, хоть и угомонились там, наверху, но, похоже, разбередили местных, спящих в поддомье, прячущихся по закоулкам этого бесконечного подвала. Кто эти «местные» лич догадывался смутно.
Он внюхивался и вслушивался в темноту, решив, что полагаться на скудное зрение в этом лесу из каменных колонн – не самая лучшая затея. Пару раз он отвлекался на неожиданные шевеления. Оба раза это оказывались терзаемые сквозняком обрывки какого-то тряпья. Пахло пылью, древесным гниением, сыростью камня, снова кровью…
…но вскоре, опережая звуки, пришел новый запах.
Отчетливый, едкий, раздражающий смрад чужой нежити. Моа остановился. Его напряжение тут же уловила спутница и поинтересовалась тихо:
– Мертвые рядом, да?
– Да, – ответил лич. – Странные. Собаками пахнут.
– Ой! Это же знаешь кто? – страшным голосом прошептала Има. – Сам Проклятый Герцог.
– Какой еще герцог? – недоверчиво уточнил Моа. – И почему он псиной воняет?
– У-у-у-у, да ты не знаешь, – многозначительно протянула Има. – Это же легенда наша местная! Проклятый Герцог. Ух, и жуткий! Я на портрете видела. Картина раньше там, над камином висела, а потом делась куда-то – то ли украли, то ли сожгли. Говорят, жил он тут, в доме, и весь окрестный народ в страхе держал. Разъезжал по округе на огромной лошади со сворой кровожадных псов – все боялись. А когда помер – так селяне, прямо, разом от облегчения и выдохнули. В склепе его погребли. Говорят, в одном саркофаге с его верными собаками – так уж он их любил. И сокровищами до самой крышечки досыпали. Сельские искали те сокровища, но ни склепа, ни саркофага так в округе и не нашли…
