Он терпеливо показывал различные приемы и предлагал ей повторять их раз за разом, пока не убеждался, что Гаррет освоила их полностью. Рэнсом хвалил ее за прилежание, называл воительницей и амазонкой, не единожды радовался ее энтузиазму. И как и обещал, научил, как бросить мужчину на землю. Для этого надо было обхватить его ногу своей и, воспользовавшись ею как рычагом, лишить его равновесия. Каждый раз, падая на пол, Рэнсом откатывался в сторону каким-то текучим движением и уже через секунду снова стоял на ногах.

– Где вы этому научились? – спросила Гаррет.

– После того как я ушел из дивизиона К, меня отправили на специальное обучение.

– Это куда?

Рэнсому явно не хотелось отвечать на этот вопрос.

– В Индию.

– В Индию? О боже! И надолго?

– На полтора года. – Заметив ее интерес, Рэнсом, осторожно подбирая слова, объяснил: – Со мной занимался восьмидесятилетний гуру, который был гибок и подвижен, как шестнадцатилетний мальчишка. Он преподавал мне бойцовскую систему, основанную на движениях животных, – например, тигра или змеи.

– Потрясающе!

Внезапно Рэнсом повернул ее голову в сторону и произнес:

– А вот так надо делать, если кто-то вдруг зажмет вас медвежьей хваткой. – Он заколебался. – Я должен обхватить вас руками.

Гаррет доверчиво кивнула и осталась смирно стоять, оказавшись в его объятиях. Захват был сильным, но не сокрушительным. Он слегка приподнял ее так, что пятки начали отрываться от пола. Гаррет словно оказалась в кольце его силы, вдыхая исходящий от него жар и пот – результат физических усилий. Одновременно до нее доносилось его ритмичное дыхание.

– Медведи и вправду так хватают? – спросила она, задохнувшись.

– Не знаю. – Его веселый голос раздался у нее над самым ухом. – Я никогда не подходил к ним близко, чтобы проверить. А теперь вам надо сделать так, чтобы я вас не подхватил и не уволок. Толкайтесь бедрами назад, используйте весь свой вес, чтобы твердо встать на землю. – Он подождал, пока она выполнит команду. – Прекрасно! А теперь сделайте шаг в сторону и развернитесь – это даст вам возможность со всей силой ударить нападавшего в пах. – Он посмотрел, как она сложила пальцы, и возмутился: – Не так. Неужели никто вас не научил, как правильно сжимать кулак?

– Мне не показывали.

Он развернул Гаррет лицом к себе, взял ее руку в свои ладони и начал показывать.

– Сожмите четыре пальца, а сверху прижмите к ним большой палец. Не засовывайте его под пальцы, иначе сломаете его, нанося кому-нибудь удар. И не сжимайте кулак до предела, потому что в таком положении мизинец провалится внутрь и сломается. – Он провел подушечкой большого пальца по костяшкам, проверяя, насколько сильно она сжала кулак.

«Сейчас он отпустит мою руку», – подумала Гаррет, но вместо этого… кончики его пальцев начали поглаживать небольшие углубления между костяшками, потом полированную поверхность ногтей, потом нежную подушечку в основании большого пальца. А когда он коснулся запястья с внутренней стороны, где все чаще и чаще бился пульс, Гаррет затаила дыхание.

– Почему вас назвали Гаррет? – вдруг услышала она вопрос.

– Мама была уверена, что родит мальчика. Ей хотелось дать ребенку имя одного из своих братьев, который умер совсем юным, но она сама скончалась, рожая меня. Не обращая внимания на возражения родственников и друзей, отец все равно назвал меня Гаррет.

– Мне нравится, – тихо произнес Рэнсом.

– Оно мне подходит, хотя я не уверена, что мама согласилась бы дать мужское имя дочери. – И после паузы неожиданно для себя с горячностью заявила: – Иногда я представляю, как возвращаюсь в то время, чтобы остановить кровотечение, которое убило ее.

– Вы поэтому стали доктором?

Слегка нахмурившись, Гаррет поразмыслила.

– Я никогда не думала над этим. Мне всегда казалось, что, помогая людям, я раз за разом спасаю ее, но потом я вдруг обнаружила, что медицина потрясающа сама по себе. Человеческое тело – это поразительный механизм.

Поглаживая тыльную сторону ее ладони, Рэнсому казалось, что он гладит шелк носового платка.

– Зачем вы пошли в правоохранительные органы?

– Мальчишкой мне всегда нравилось наблюдать за констеблями, которые каждое утро привозили в тюрьму арестантов. Большие сильные парни, одетые в синюю форму, в начищенных до блеска черных ботинках. Мне нравилось, как они приносили с собой ощущение порядка.

– Что заставило вас захотеть стать одним из них?

– Отец зарабатывал пять фунтов в неделю. Это была хорошая зарплата, особенно учитывая, что мы жили в служебном домике на территории тюрьмы. Но даже так временами денег не хватало. Когда мамой овладевало беспокойство, что у меня неделями нет никакой еды, кроме картошки и молока, или когда накапливались неоплаченные счета, она тихонько ускользала из дома, чтобы встретиться с одним женатым джентльменом. У них была договоренность. Потом, когда отец вдруг замечал новые подметки на моих ботинках или пополнившийся запас свечей и угля в доме… он бил ее, не говоря ни слова, а потом меня – за то, что пытался его остановить. И пока бил, плакал. А на следующий день мы все вели себя так, словно ничего не случилось. Но забыть об этом я не мог и не переставал говорить себе, что настанет день, когда у меня будет достаточно сил, чтобы остановить отца или любого другого человека, который посмеет обидеть маму. До сих пор, когда у меня на глазах обижают или бьют женщину, я вспыхиваю как порох.

Наконец до Рэнсома дошло, что он все еще держит Гаррет за руку, и он резко отпустил ее.

– Я был слишком мал, чтобы понять, чем мама занималась с тем джентльменом, или почему отец, который просто боготворил свою жену, бил ее, или почему мама слова дурного о нем не сказала. «Все мужья бьют своих жен, – оправдывала она его. – Такова мужская натура». Но она надеялась, что я таким не стану. И я пообещал ей, что никогда не ударю женщину, и никогда этого не делал. Лучше руку себе отрубить.

– Я вам верю, – тихо сказала Гаррет. – Ваша мама ошибалась. Дело вовсе не в натуре тех мужчин, которые поднимают руку на женщин, а в том, что у них ужасный характер.

– Хотелось бы так думать, – буркнул он. – Но я видел слишком много зла, чтобы говорить об этом с уверенностью.

– Я тоже, – просто сказала Гаррет. – И тем не менее я знаю, что права.

– Завидую вашей уверенности. – Рэнсом улыбнулся так, словно камень упал с его души.

Гаррет еще никогда не говорила о таких вещах ни с кем из мужчин. На первый взгляд разговор был самым обычным, но в глубине… Она испытывала ощущение, похожее на то, которое возникло у нее в тот день, когда она в первый раз вошла в аудиторию Сорбонны. Гаррет был напугана и одновременно испытывала душевный подъем перед тем таинственным миром, который ей открылся.

– Нам пора заканчивать, – неохотно сообщил Рэнсом. – Мы и так перебрали время.

– Правда? – удивилась она.

– Прошло почти два часа. Повторим последний прием, и на этом закончим.

– Не сомневаюсь, что мне еще многому надо научиться, – сказала она. – Когда мы увидимся в следующий раз?

Рэнсом обхватил ее со спины.

– У меня есть другие договоренности, из-за которых я буду занят какое-то время. – Последовала долгая пауза, наконец он сказал: – После сегодняшнего занятия вы меня не увидите.

– Как долго?

– Совсем.

Гаррет удивленно захлопала глазами и извернулась так, чтобы заглянуть ему в лицо.

– Но… – Услышав горестную интонацию в своем голосе, она почувствовала себя униженной. – А что же насчет вторников?

– Я больше не смогу сопровождать вас по вторникам. Очень скоро мне придется залечь на дно. Может, это и к лучшему.

– Почему? Вы собираетесь спасать Англию? Будете побеждать тайных лидеров зла?

– Я не могу говорить об этом.

– Какая чушь! На все, что вы скажете, будет распространяться правило конфиденциальности между пациентом и доктором.

Рэнсом коротко улыбнулся.

– Я не ваш пациент.

– Но можете им стать в один прекрасный момент, – мрачно сказала Гаррет. – Учитывая то, чем вы занимаетесь.