Вот такие вот дела.
Глава седьмая
И началась у Мишани счастливая жизнь. Джаз-секстет стал пользоваться успехом. В городе о нем заговорили. В дни, когда играли музыканты, в зале яблоку негде было упасть. Все столики забиты, и на улице толпа желающих попасть внутрь. Пришлось даже напечатать входные билеты, которые раскупались на месяц вперед.
Мишаня, не то, чтобы летал по жизни, к земле он был привязан крепко, но, эйфория, не покидала его даже ночью, когда он, полностью опустошенный очередным выступлением, вновь и вновь проживал, в своей холостяцкой постели, события минувшего дня.
Нравилась ему такая жизнь. Особенно после двух лет сидения в первой правой кулисе разных концертных залов страны. Иногда он и сам брал в руки скрипку и, помня свое первое выступление, импровизировал. Вначале редко. Затем время от времени, а позже, каждый вечер. И, скажу я вам, стал наш Мишаня весьма популярен в городе. Более того, пользовался определенным авторитетом, в определенных кругах. И, не покривлю душой, в общем-то, заслуженным авторитетом.
А уж как нравилось это все руководству ресторана. Хоть и расцветала на дворе советская власть, но, вы ж понимаете, во все времена люди жили сами и давали жить другим. А если не давали жить другим, то и сами толком не жили. Но, в ресторане, таких людей, к счастью, не было.
Ашот Акопович, мудрый, всю жизнь живущий в эСэСэРе армянин, четко понимал эту схему. План государству – святое. Но есть еще и другие потребности, о которых забывать не следовало. И он не забывал. Недаром говорят: «Где армянин прошел, там еврею делать нечего». Так вот, позволю себе повториться. Ашот Акопович, четко понимал эту схему. Но еще он понимал, что успех, а значит и выручка ресторана, во многом зависит от музыкантов, а, точнее, как в нашем случае, от одного музыканта, Миши Магулиса. Понимал это и Миша, а потому старался. Не для Ашота, конечно. Хотя и для него тоже. Там в ресторане, Миша понял, не будет выручки, не будет и смысла повседневной, а значит, и перспективной жизни коллектива. И потому крутился, как уж на гребешке. Между потребностью подвыпивших посетителей, зачастую требовавших «Мурку» или «Дочь прокурора», швырявших на крышку рояля червонцы, и собственные вкусовые амбиции. Но, должен сказать, таких ценителей высокого искусства месяц от месяца, становилось все меньше. Я уже говорил, что стали билетики продавать на вход, чтобы послушать Мишины джазовые импровизации. И таких, становилось, все больше. И это, как ни странно, стало проблемой.
В дни, а, вернее, вечера, когда в ресторан приходили фанаты, как сейчас, принято говорить, что, как и следовало ожидать, не очень понравилось, Ашоту Акоповичу. Что с них было взять? Выручка кухни и бара стала катастрофически падать. И кому это надо?
– Я тебя ценю, Миша. – Ашот Акопович в который раз пробовал, правда, без особого успеха, застегнуть пуговицу на крахмальной рубашке, вечно выползающей из брюк дорогого итальянского костюма. – Но и ты и меня пойми. От ваших байстрюков толку никакого. Сидят весь вечер с кружкой пива. А в кассе ноль.
Ашот Акопович, много лет прожил в России, как ему казалось, в совершенстве владел языком, и на литературном уровне, и в бытовом разговоре. Во всяком случае, мог по-русски, так матом загнуть, что мама не горюй, но, откуда он взял это не совсем русское слово «байстрюк», только ему Ашоту и понятно. По его выходило, что все, кто посещал ресторан ради джаза, были внебрачными детьми. Но Мишаня врубился моментально и досконально. И тут же ответил, как и подобает солидному руководителю, солидного коллектива.
– Не переживайте, шеф. Все поправим. – И поправил.
Правда «Мурки» и иже с ними, слава богу, так и не вернулись в репертуар, но Мишаня, нагрузив Ларису Пан, шлягерами тех лет, значительно разбавил свою джазовую программу.
А, куда было деваться? И как говорится, баланс был восстановлен. Всяческие «Червоны руты» делали свое дело, а джаз был джазом. Оркестр Маргулиса завоевывал своего слушателя, все больше. А с ним, я имею в виду слушателя, росло и благосостояние ресторана, а значит и Маргулиса. Вот он уже подруливает к служебному входу на новеньком «Запорожце»… Вы, конечно, можете иронично улыбаться, но для тех лет и этот механизм, был, как, ни странно, предметом всенародной зависти и своеобразным пропуском в другую, большинству населения, недоступную, а значит и не знакомую, жизнь. Через год, а это был уже полный впечатлений 1975-й, возле служебного входа припарковался новенький «Жигуль» первой модели и недалеко, казалось, маячило то время, когда Мишаня, вот-вот должен был пересесть на «Газ-24», только по величайшему блату, продававшийся в частные руки.
Но увы, и ах.
Глава восьмая
«Не очко его сгубило, а к одиннадцати туз».
Что такое приличный ресторан, даже в самом заштатном городе, думаю, вы представляете. А город был не таким уж и заштатным. И ресторан на самом виду. Более того, так уж случилось, что в те времена, это было, я имею в виду ресторан, единственное место, где мог свободно время от времени звучать приличный джаз. А то, что Маргулис играл приличный джаз, надеюсь, сомнений нет. Так вот. Вы ж, понимаете, что за все надо платить. Я имею в виду музыку, которую играли вечерами. И платили. Те, кто заказывал по два, три раза «ЛАНДЫШИ», платили, и те, кто просил вновь сымпровизировать на тему Каунта Бэйси или Элингтона. И, уж, конечно же, за скрипочку Миши Маргулиса. Платили. Платили. Платили. И Миша играл. Но однажды…
– Ну, что, жидовская морда, великим стал? – Мишу встретили у служебного входа в ресторан. Он только что положил скрипку на переднее сидение «Жигуля», и готов был сесть сам.
– Привет, – Миша почувствовал неладное, испугался и ляпнул первое, что пришло ему в голову. – Главное, скрипка, в машине. – Мелькнуло в его голове. И вот, то ли от колоссального отчаяния, то ли от безысходности. А он был далеко не дурак, и понимал: положение, хуже некуда, судя по первым фразам трех фигур, появившихся, вроде бы, как, и неоткуда. Скорее, от отчаяния, колоссального отчаяния и невозможности, что-либо изменить в этой ситуации, он, неожиданно для себя, успокоился, улыбнулся и произнес:
– А, вы кто? Чего хотите-то, друзья мои?
– Ты своих друзей среди жидов ищи. – Изрекла фигура с обильным, и курчавым чубом. Была она велика в росте. Клетчатая распашонка, без ворота, на двух параллельных пуговицах, туго обтягивала руки с накаченными бицепсами, трицепсами и еще какими-то там мускулами. – А сейчас, гони монету. – В руке у говорившего, затрепыхалась бабочка. Новый, недавно появившийся в наших краях нож, раскрывавшийся в рабочее положение от умелого движения руки. В воздухе что-то мелькало, мелькало. Глазом не успел моргнуть, и все. Лезвие у твоего горла.
Тут уж Миша окончательно спекся, да так, что чуть в штаны не наложил.
Однако, все получилось как-то сразу, и вдруг. Без разговоров и подготовки Маргулис ударил первым. Просто вспомнил. на уровне какого-то атавистичного чувства, те драки, где метелили его, и он сам метелил многих. И, ударил крепко, в пентюх, так величаво красующийся на лице незнакомого товарища. Потом еще раз и еще. И так, «много, много раз…». И потекла кровавая юшка по красивому и сильному лицу на подбородок. Хотя лицом, то, что осталось после этих ударов, назвать можно было с огромной натяжкой. Товарищ рухнул.
Но их было трое…
Очнулся Мишаня уже на больничной койке «с двумя проникающими ранениями, – как сказал доктор, – в область брюшной полости.
– И вам, молодой человек, – продолжил он, – несказанно повезло, что в этот момент»… – в какой такой «этот момент», для Миши было не совсем понятно, может, от снотворного, или как там ее называют, анестезии. Не совсем понятно, было для нашего Миши, в какой такой, «этот момент».
Но, главное, как уже сказал доктор, «в этот самый момент», вышла с мусором тетя Паша и увидела его скрюченное, еще живое, и лежащее тело, рядом с мусорным ящиком. Главное, еще живое. Тетя Паша, естественно, заблажила, на чем свет стоит, так, что на улицу высыпала вся кухня и, частично, официанты, тем самым нарушив размеренную жизнь ресторана. И, как, опять-таки, было сказано, в протоколе досмотра места преступления, тем самым «помогла предотвратить наступление летального исхода пострадавшего».
