– Привет, мальчишки, сейчас домой поедем, – подмигиваю им, подхожу ближе и протягиваю руки, но между нами становится Лилия.

– Мальчики, подождете, пока мы с вашим папочкой поговорим? – мило щебечет, испепеляя меня серебристым и опасным, как ртуть, взглядом.

– Хорошо, поговорим, – выдавливаю из себя, сдерживаясь из последних сил, чтобы не пугать мальчишек. Я не привык при них ругаться, но Лилия невыносима и провоцирует меня.

Слежу, как она усаживает Даню и Лешу за парты, выдает им какие-то книжки, листки бумаги, карандаши. Жду, что они взбунтуются, начнут капризничать, топать ногами, как поступают с няньками, но… Мои хулиганы принимают образ ангелочков. Наклоняются над столами, рисуют что-то, переговариваются шепотом, чтобы не мешать нам.

– Хм, – не скрываю удивления.

Отхожу к преподавательскому столу, отодвигаю кресло. Устав препираться, собираюсь занять удобное место и просто потерпеть скучную лекцию дотошной училки. Как когда-то в школе. Сделаю это ради сыновей, которые с ней поладили и нашли общий язык.

– Нет, стойте, – неожиданно вскрикивает Лилия.

– Какого?.. – осекаюсь на половине фразы и на всякий случай замираю, не представляя, чего ожидать от ненормальной англичанки.

Она подлетает ко мне, толкает кресло, буквально выбивая из-под меня, и оно на колесиках откатывается назад, к интерактивной доске. Останавливается в паре сантиметров от экрана. Четко и метко, будто Лиля идеально рассчитала и траекторию его движения, и свою силу. В смятении наблюдаю за ее дальнейшими действиями, хмурюсь и жду объяснений.

– Сядьте там, – указывает на небольшой приземистый стульчик. По сравнению с моими габаритами он кажется игрушечным.

Не двигаюсь и не свожу с нее взгляда, вопросительно поднимая бровь. Слов нет, эмоций – ноль, как и трактовок происходящего.

К такому хамскому обращению я, разумеется, не привык, так что в моем арсенале не предусмотрено подходящей реакции на это безобразие. Была бы мышь подчиненной, уволил бы не задумываясь. В моей строительной компании все на цыпочках передо мной ходят, и уж точно никому бы не взбрело в голову указывать мне место.

– С какой стати? – глухо произношу.

– Виктор Юрьевич, – вздыхает Лиля, скрещивая руки на груди. – Неужели вы настолько невнимательны и равнодушны, что не запомнили, о чем я говорила вам по телефону?

Делаю глубокий вдох, из последних сил пытаясь не взорваться. Покосившись на детей, некоторое время наблюдаю за ними, успокаиваясь и убеждая себя потерпеть еще немного. Мальчишки напитывают меня энергией и насыщают умиротворением. Однако стоит мне повернуться к Лилии, как эмоции накатывают новой волной. Шторм внутри меня не измерить ни по какой шкале. Бушует бурно и неистово, заставляя забыть обо всем, даже о головной боли.

– Я здесь не для того, чтобы ребусы разгадывать, – тихо цежу, стараясь не тревожить детей. Оказались бы мы с Лилей наедине, ей бы не поздоровилось. Но обстоятельства диктуют быть вежливым.

– Вы ведь сами спрашивали, что натворили ваши сыновья, а на ответ вашего интереса уже не хватило? – донимает меня как специально.

Споткнувшись о мой пылающий взгляд, она, наконец, сдается. Разворачивает кресло к свету, демонстрируя лужу на сиденье. Пазл складывается в голове в неоднозначную картинку. С одной стороны, я понимаю, откуда на одежде Лили темные пятна, но с другой – нехотя признаю, что она спасла меня от такой же мокрой участи.

Надо бы поблагодарить ее, однако я не умею признавать ошибки. Потому что обычно их не совершаю.

– В таком случае вы тоже особой внимательностью не отличаетесь, – киваю на ее юбку и упираюсь бедрами в край стола. Лиля воспринимает мои слова и позу в штыки, отодвигает бумаги и книги, но помалкивает. Не прогоняет меня со своего рабочего места. – Сколько?

– М-м-м? – непонимающе мычит и хлопает ресницами.

– Я оплачу стоимость кресла и вашей испорченной юбки, – машинально достаю портмоне. На глаз оцениваю костюм Лили, прикидываю сумму в уме и киваю сам себе. Имеющейся у меня налички с лихвой хватит на то, чтобы переодеть ее полностью, а на сдачу возместить ущерб за это дешевое кресло.

– Мне не нужны ваши деньги, – неожиданно отшатывается она, будто я споры Сибирской язвы собираюсь распылить. – Не пытайтесь откупиться от ответственности, Виктор Юрьевич, – искристым серым взглядом обращает меня в пепел. И поджимает губы.

– Довольно нотаций. Если вам от скуки не с кем пообщаться и вы отвели эту сомнительную честь мне, то напрасно. У меня нет времени вести светские беседы, – передергиваю плечами.

– Не льстите себе. Я еще по телефону убедилась в том, что собеседник из вас неважный, – продолжает дерзить, но делает это ангельским тоном, что раздражает еще сильнее. – Однако вы правы, не смею вас задерживать. Я выводы сделала. Мальчики? – ласково зовет их, и они, как по команде, поднимают головы.

Да она чертова заклинательница непослушных детей! Не перестаю удивляться, наблюдая за ними. Моих маленьких хулиганов будто подменили! Они, раскрыв рты, как только вылупившиеся птенцы, заглядывают в глаза учительнице и впитывают каждое ее слово. Хотя это не помешало им залить ей рабочее место водой. Может, теперь они извиняются за свою шалость таким необычным образом, ведь, как и я, не знают слова: «Прости».

Сложно разгадать их план, потому что ни с одной няней ничего подобного не было. Мальчишки сдают каждую с потрохами, указывая мне на малейший проступок, да еще и сгущают краски, добавляя что-нибудь от себя, на что фантазии хватит.

С Лилей иначе… Ни одного слова против нее не сказали. За все время, пока ходят на занятия, только хорошие отзывы.

– Собирайтесь, – Лиля отпускает нас, однако я чувствую подвох. Решила отказаться от обучения моих детей? Послать меня куда подальше?

Как бы не хотелось признавать это, но терять такого педагога нельзя.

– Нет. Порисуйте еще, мы не закончили, – часть фразы адресую детям, а ее «хвост» летит в Лилю. Беру ее под локоть, отвожу в сторону.

– Вам же плевать, – шепотом укоряет меня.

Мы стоим друг напротив друга, на расстоянии вытянутой руки, держим зрительный контакт.

– Неправда, – спорю грозно, а следом исправляюсь: – Точнее, возможно, раньше я вас недооценивал. Однако прямо сейчас воспылал желанием вас выслушать, – делаю еще шаг к ней, приближаясь практически вплотную. И спрашиваю еле слышно: – В чем ваш секрет? Как вам удается так ладить с моими детьми? Они никому не подчиняются.

– Просто я не требую от них подчинения, – снисходительно ухмыляется, заставляя почувствовать себя глупым пацаном. – Они не цирковые собачки, а я не дрессировщица. Детей нужно уважать и слышать, тогда они ответят вам тем же.

Запрокинув голову, задерживает взгляд на моем лице, беззастенчиво изучая каждую черточку и морщину, считывая мимику. Препарирует меня без скальпеля, ищет знак, что я понял и принял ее посыл. Привычно я принимаю каменное выражение, даже бровью не веду, усложняя ее задачу. Лезть внутрь меня не надо – нет там ничего хорошего.

– Вы об этом хотели поговорить? – разрываю некомфортную паузу.

– Да. Вашим детям остро не хватает заботы, и своими шалостями они пытаются привлечь внимание. Прежде всего, ваше, – лепечет одними губами, чтобы ни один слог не достиг ушей мальчишек. Ни на шаг не увеличивает дистанцию между нами, и наша деловая беседа становится все больше похожей на интимные перешептывания. – Если я правильно поняла, у них нет матери…

– Не ваше дело, – отступаю назад, когда ее близость начинает душить.

Она как спрут – окутывает меня щупальцами, присасывается, впрыскивает парализующий яд под кожу. Причем проводит свои убийственные манипуляции со сдержанной, доброй улыбкой.

Делаю еще шаг, ослабляю ворот рубашки, но воздуха все равно не хватает. Чувствую, как по пульсирующему виску ползет ледяная капля пота, смахиваю ее пальцами.