Мы даём детям обязательные игры, небольшую тренировку и так далее, но это ни в каком смысле не является тренировкой ума и тела. Мы вливаем в них этот словесный материал, никак не подготавливая организм к жизни и к пониманию его положения в мире – кто он, где он находится, как он связан со вселенной. Это одна из самых странных вещей.

– Олдос Хаксли

(Переведено с английского в Google Translate)1

Каждый конец – это новое начало. У всего есть конец, даже Вселенная конечна, как заявляют учёные… только любовь не должна заканчиваться никогда. Любовь – самое важное и красивое, что у нас есть. Это главное знание, которое мне передала мама. И я готова поставить под сомнение любое своё убеждение, кроме этого.

Жизнь без любви – инертное ожидание конца, живописная картинка, в которую нельзя окунуться. Когда не получаешь любви извне, отправляешься на поиск любви внутри себя. Той самой любви… безусловной, принимающей, окутывающей, щедрой, понимающей. Метафоры – это что-то старомодное, но я позволю себе одну: мне кажется, любовь – как грунтовые воды, ограниченный, но пополняемый ресурс. Скрытый внутри нас и не видимый на поверхности. Но такой необходимый, ценный, жизнетворный. Мировые запасы грунтовых вод уменьшаются, потому что пищи выращивается всё больше, и сельское хозяйство тратит больше этого чистого источника энергии и жизни. Человечество должно обеспокоиться проблемой, отреагировать и повлиять на ситуацию.

Когда мамы не стало, я потеряла часть себя безвозвратно. Мне было 27, и жизнь была не отлаженной, а какой-то бессмысленно проходящей мимо. Мама была моим источником чувства защищённости и безусловной любви… она любила говорить, что я «дитя большой любви», а я любила это слышать. Родители никогда не ругались. Люди относительно недавно стали предъявлять высокие требования к партнёру, и мама принадлежала к одному из первых поколений женщин, которые могли себе позволить более тщательно выбирать мужчин (благодаря изобретению противозачаточных таблеток, как утверждают исследователи). Мама была главной в семье, и после её ухода всё изменилось. Мне нужно было научиться правильно реагировать и влиять на ситуацию.

У всего есть светлая, положительная сторона. На тот момент, с которого я начинаю эту книгу, было сложно её разглядеть. Я чувствовала, что оказалась в новом измерении. У всех есть мамы, а у меня больше нет. Раньше я ощущала некоторую обиду, потому что она не давала мне достаточно внимания и заботы, теперь же было не на кого обижаться. Стоя в светлом огромном зале с живыми пальмами и большим количеством солнечного света, что редкость в феврале на Балтийских берегах, у красивого гроба из светлого дерева, который я сама для неё выбирала, я понимала, что я могу только принять тот факт, что мы больше никогда не увидимся.

Я жила в страхе с детства. С того самого момента, когда я осознала, что моя мама постоянно плохо себя чувствует и намного старше мам других детей. Я боялась её смерти. Это был мой самый большой страх, и он отравлял всё вокруг. Каждый день я думала «а что если сегодня она не вернётся с работы»… или если она делала жалобное лицо, говоря, что ей нужно полежать, в голове всплывала мысль «всё, сегодня точно умрёт». Около двадцати лет этот страх жил внутри меня. Я встретилась с ним, и теперь он мёртв, как моя мать.

Какими были те тридцать секунд перед и после её смерти, во время которых её мозговые волны проигрывали её жизнь? Была ли она счастлива и удовлетворена тем, чего достигла в жизни?

Сегодня, 4 февраля 2024 года – ровно три года с момента её смерти. Я помню этот звонок из больницы. Женщина без какого-либо сожаления в голосе сообщила, что мама умерла в 9 утра и мне нужно приехать до 12.30, чтобы забрать её вещи. Это было внезапно. Я проснулась в тот день ровно в девять часов и мысленно разговаривала с ней. Я, наверное, понимала, что она не справится с коронавирусом, но не хотела в это верить. Я позвонила маминой сестре, чтобы сообщить об этом, испытывая смятение, и думая постоянно, как же холодно там, где она сейчас, потом пошла к папе в комнату, рассказала ему, мы позавтракали, хотя есть было невозможно, я села за руль, и мы поехали 70 километров до больницы.

Первый раз я столкнулась с потерей в колледже. Погиб мой единственный друг из группы. Он говорил, что я «открываю перед ним новые миры», потому что я всегда находила какие-то интересные фильмы или клипы. Мне нравилось, что он подавал мне пример, как быть более открытой и доброй. Мне его не хватало. Я тогда подавила горе в себе. Мама обычно поступала так же. Уверена, мы бы до сих пор были с ним хорошими друзьями… я даже несколько лет назад написала небольшой рассказ о том, как я его внезапно встретила и внезапно потеряла. Травмы всегда случаются без предупреждения. И чем меньше мы подготовлены, тем сильнее они ранят.

За пару дней до того, как маму забрали в больницу, у меня тоже появились симптомы вируса, и было очень тяжело. Я пыталась сосредоточиться на том, чтобы дать телу максимум отдыха, но проблемы возникали одна за другой. Я ещё не знала, что физически и психологически я буду раздавлена и почти уничтожена. Что я не захочу жить. И что мне предстояло стать главной в семье и наладить нашу жизнь.

Мы жили все вместе – я, родители и собака. В 2020, когда началась пандемия, это было особенно здорово, я была так рада, что вся семья наконец-то дома. До этого я жила несколько лет в съёмной квартире одна, и это было сложно и как-то неестественно. Есть исследования, что одиночество действительно влияет на качество и продолжительность жизни. Это обусловлено эволюцией. Человек себя чувствует безопаснее, когда живёт в семье. А в одиночестве мозг работает по-другому, постоянно сканируя среду на наличие потенциальных угроз.

После похорон я собрала коробку с документами на случай пожара. Я всерьёз ждала очередной трагедии. В эту коробку я ещё положила мамины рецептурные препараты. Я планировала в случае смерти нашей пожилой собаки отравить себя этими таблетками. Но пока я решила жить дальше только ради неё, так как не представляла, как можно её оставить. У папы была серьёзная травма головы, и он бы не смог о ней позаботиться. Она стала моей опорой, главной частью моей жизни. Она тоже сильно переживала утрату и начала постоянно болеть. Мы обе постоянно болели и поддерживали друг друга, как умели. Мы только учились справляться с потерей.

Я видела маму в каждой женщине её возраста на улице. Мне хотелось это прекратить. Первое, что я сделала, – раздала или выбросила почти все её вещи. Я хотела избавиться от её запаха в квартире. Сложно признаваться в этом, но мне никогда не нравился её запах. Она говорила, что я даже в младенчестве не любила пить её грудное молоко, что, думаю, тоже связано с запахом или вкусом. Я хотела избавиться от всего, что представляло для неё какую-то ценность, а для меня было ненужным. Мы сделали перестановку в комнате родителей, и это стала «папина комната». Мы начали подстраиваться под обстоятельства. Я больше не могла есть привычную еду, например, молочные продукты приобрели вкус гнили. Я начала экспериментировать. Новые рецепты, новые продукты, новые вкусы.

У меня появилось больше свободы, мамина смерть стала моим перерождением. Я перепридумала нашу финансовую систему, и нам с папой впервые за многие годы хватило денег, чтобы съездить на море. Мы этого заслуживали. Жизнь начала приобретать краски. Спустя несколько месяцев я перестала плакать каждый день. Это же только мой выбор, терзать себя или нет. Люблю напоминать себе, что абсолютно всё в этой жизни – выбор.