– Вера? – несмело раздался в трубку голос Марата.

– Да?

На том конце провода вместо ответа повисла пугающим сгустком тишина.

– Алло! – телефон перехватила старшая невестка Мила. – Вера, привет, слышишь меня?!

– Да, слышу, – Ягодкина, чувствуя неладное, разнервничалась. – Да что такое?!

– Родная, ты присядь, пожалуйста! – старшая невестка замолкла, а потом нервно, торопливо выдала. – Кости больше нет…

– Это неправда! – не задумываясь, машинально отрезала та, оторопев от услышанного. – Мы разговаривали в пятницу. Много переписывались. Всего два дня прошло. Он скоро выйдет на связь! Вас обманули! Кто вообще такой бред сказал?!..

– Коля позвонил – друг лучший Костика по службе, помнишь его? – Мила затараторила быстро-быстро, видимо, взяв все свои чувства в кулак воли. – Плачет, рыдает! Он от воинской части командирован в Ростов на опознание… Вроде, сегодня-завтра самолёт с двухсотыми лететь должен… Будем ждать, что скажет!

– Не верю! – рявкнула женщина в ответ. – Может, мошенники позвонили какие – щас нейросети любой голос подделают! Где-то данные достали, и давай прикалываться, сволочи! Пока извещение от военкомата не получу, буду надеяться!

– Верочка, ты, главное, не нервничай! Успокойся, слышишь?!.. Валерьянки попей! Есть у тебя дома валерьянка?

– Нахрен не нужна мне валерьянка!!!.. Мать знает?

– Мы к ней сейчас поедем и всё расскажем! Купим успокоительного, конечно… А то из военкомата ещё не заявились, а все бабки-соседки уже в ворота ломятся, новостью поделиться – Димка наш уже двух престарелых сорок от калитки перехватил! Обругал их, говорит: «Два внука взрослых, сын старший, две невестки – чего прётесь?!.. Сказать, думаете, некому?!».

– Понятно. Чёртово село… Ладно, давайте! Мне надо подумать.

Отрубив вызов, Вера провалилась в немой ступор, так и оставшись стоять посреди комнаты. О том, чтобы продолжить дальше печатать новую главу, не было и речи. Услышанное, обрушившись на её голову хуже кирпича с крыши многоэтажки, казалось нереальным бредом.

Костя всегда возвращался. Просто пропала связь, как и бывает в местах боевых действий! Или кто-то грязно пошутил, чтоб у него язык отсох… Они же общались в What’s App буквально недавно! Её мужа с кем-то перепутали!

Через полчаса произошла разморозка шокированного сознания и началась истерика. Ягодкина заметалась по комнате пуще затравленного зверя, разевая в уродливом глухом крике рот и умываясь слезами. Воздух пустым шипящим свистом вырывался из груди, не давая облегчения.

Костя не мог вот так их бросить. Он обещал вернуться. Писал, что на фронте тихо. Что местные – народ спокойный, приветливый. Рассказывал, что шашлыки с сослуживцами из свежей баранины да уху наваристую на костре варганят. Как же так-то?! Как нет его?!.. Херня.

Только ближе к вечеру удалось с горем пополам взять себя в руки. Южный ласковый ветерок влетал в раскрытое окно вместе с лучиками заходящего солнца. На кухне смотрел телек ничего не подозревающий сын.

«А ведь Сеньке всего девять», – пронеслось в её истерзанной головушке. – «Как объяснить, что он теперь сирота?.. Всё неправда! Чушь собачья! Костя вернётся! Он не мог нас оставить! Двадцать лет в Чечне прослужил, а тут четыре месяца на чужой земле – и конец? Может, в плену оказался? Или пропал, но скоро объявится?».

Квартира в ипотеке – считал рациональный мозг, отключая женщину от происходящего, – пять кредитов, что висели на муже. Сама она всё это не потянет. Какие варианты? Продать квартиру, вступив в наследство, закрыть долги, съехать с Краснодара в пригород, что подальше, приобрести маленький завалящийся домик. Им с сыном многого не надо.

Да чего она Костю хоронит, а?!.. Извещения из военкомата нет. Опознания – тоже. Дура! Костя вернётся. Он всегда возвращался.

С этой мыслью в одиночку, скрывая от сына зарёванное лицо, Вера легла в кровать, вытащив из шкафа все вещи мужа и обложившись ими с ног до головы вместо одеяла.

Поспать толком не удалось. Сон был прерывистый, мрачный, тревожный. А при пробуждении раненое сердце ныло ещё нестерпимее. С соболезнованиями около полуночи написал сначала кум, потом ростовские друзья мужа, к которым на ночёвку приехал прапор Коля. Глупые! Фактов никаких на руках нет – нефиг и верить непонятно чему.

Похоронили Костю через два дня, на новом кладбище станицы, с почётным караулом. Приехал глава поселения, знавший Арину Ивановну, Верину свекровь, лично – она нянчила в детском саду обеих его дочерей. Вместе с главой присутствовали военком, ещё какие-то местные шишки. Народу привалило проститься тьма! Муж – человек дружелюбный да открытый – имел немало друзей.

Бабульки-соседки, набежавшие стаей во двор свекрови, бурно обсуждали войну, куда ставить стол для иконы и портрета, перевязанного чёрной ленточкой, да мимолётом обменивались местными сплетнями.

Веру с сыном привёз из города в село Марат, старший Костин брат – говорили они в дороге о чём угодно, любыми путями обходя самое страшное, что случилось пару дней назад в их жизнях.

Едва катафалк доставил во двор запаянный цинковый гроб, Ягодкина поняла, что сил подойти к ящику найти в себе не может. Прошло, наверно, добрых минут двадцать, прежде чем на негнущихся ногах ей удалось неимоверной силой воли заставить себя в последний раз взглянуть на супруга.

В верхней части крышки было стеклянное оконце, забравшее остаток её надежды, что Костика перепутали с кем-то другим. Восковое лицо мужа с подвязанной челюстью, чтобы не отпадала, было кое-как оттёрто в морге от запёкшейся крови. Больше кровь нигде не удаляли, и она бурыми вкраплениями покрывала синеватую шею покойника, оставила свои следы в закостеневшем носу, на омертвелых губах и зубах, потерявших свой глянцевый блеск.

Вдова все два часа прощания просидела возле гроба немой статуей. И не плакала. Не нашлось у неё даже самой захудалой слезинки. Может, потому, что Вера была напрочь отучена рыдать на людях. Как-то с малых лет вбили ей под кожу родители да окружение, что распускает сопли только последний лох, показывая слабину. Нормальные люди не плачут. А, может, не прослезилась потому, что сознание так и не поверило, что мужа больше нет, и спустя десять лет брака она осталась одна с малолетним сыном на руках.

Свекровь, растерянная и потерянная, металась то к гробу, то от гроба в суете что-то помочь, хотя организацией занималась старшая невестка. Видимо, так Арина Ивановна отживала стресс, что её младшего сына, защитника и кормильца, разорвало снарядом. Сенька, забытый родной матерью, стоял неприкаянный у стены дома. Иногда к нему с замечаниями подходили старушки, требуя то снять бейсболку – мол, на похоронах всё-таки, то надеть обратно – солнце репку напечёт. Вера в это время как мать была не способна ни взять собственного ребёнка под крыло, ни угомонить назойливых блюстительниц сомнительного порядка.

От гроба несло трупным запахом. Ягодкину терзали догадки, что муж погиб не в обозначенное в документах воскресенье, когда под нею нежданно рухнул письменный стол (который Костя несколько лет назад собственноручно собрал для обожаемой жены), а в пятницу. Именно в тот момент, как оборвалась связь, и их активная переписка закончилась на его сообщении «Вот увидишь, всё будет хорошо. Я вернусь», а её признания в любви так и не дошли до адресата. Что-то трезвое и циничное в затуманенном сознании также подсказывало, что в цинковом гробу Костя приехал не целиком – уж больно легко его подняли шесть юных, стройных, толком не оперившихся кадетов в парадной форме. К концу последних минут прощания, перед самым спуском в объятия матушки-земли овал лица останков самого дорогого и любимого мужчины знатно поплыл – видимо, тело после морга разморозилось и начало отекать.

В оконце крышки поленился заглянуть, наверное, только слепой. Все будто хотели убедиться, что там лежит бездыханное тело военного, а не подставной муляж. Праздное любопытство – оно такое. К свекрови подходили с соболезнованиями, а к Вере, жене покойного, – никто. Может, потому, что в станице женщину мало кто знал, хоть та здесь родилась и выросла. А может, просто не считали нужным – ну, уж это их право.