Семен напился вволю и наполнил обе фляги водой, а поесть можно позднее. Может, из провизии чего добыть удастся…

Теперь Семен шел, внимательно высматривая следы. Этот кто-то или знает – как ходить по лесу, или удачно шел, ибо больше отпечатков не обнаружилось. Направление угадывалось лишь по чуть примятой травке и веточкам. Через версту смешанный лес сменился на сосновый, правда, с еловым подлеском. На усыпанной иголками земле следы высматривать стало сложнее.

Пахнуло жильем. Дымом и еще чем-то мясным. Живот тут же отозвался бурчанием.

Подойдя еще немного, Семен услышал крики. Немцы? Прислушался. Нет, говорят по-русски и матерятся. И женские голоса вроде.

– Будьте вы прокляты, сволочи!

Бах! После выстрела кто-то надрывно закричал. Бах! Крики смолкли. Кто-то выматерился. Семен приготовил карабин и подкрался ближе. Вглядываясь сквозь ветки, увидел, как в дом заходит мужик с мосинкой в руке, а на рукаве повязка белая. Опять эти прихвостни немецкие. Откуда только сволочи повылезали?

На хуторе на пару хат, с пристроями, хозяйничали полицаи. Немцев не видно. Вон у дома лошадь, запряженная в телегу, стоит. Не ездят немцы на телегах. На «цундаппах» своих прикатили бы. Значит, тут только полицаи. Человек пять-шесть. Расправляются с неугодными, ну и грабят заодно.

Судя по двум телам посреди двора – лежат хозяин с хозяйкой. Это их застрелили минуту назад. Из сарая слышалась какая-то возня с рыданиями. И в домах наблюдалось шевеление.

Вдруг Семен почувствовал пристальный взгляд. Насторожился и отступил в ветви. Но взгляд не от домов. Вроде вон там кто-то…

В кустах точно кто-то стоит. И явно не полицай. Этот кто-то отступил от кустов, намеренно показываясь Семену. Ага, вот они, сапожки-то немецкие. Галифе и гимнастерка, и петлицы сержантские. Сержант приветственно кивнул и усмехнулся. Затем качнул мосинским карабином на хутор и знаками показал – наблюдаем. Семен улыбнулся в ответ и кивнул – сержант прав, сначала дело.

Из сарая по-прежнему слышалась возня и надрывное рыдание.

– Ай! – вскрикнули в сарае. – Сука краснозадая! Кусаться?! Стой!

Из створа выскочила девушка в разорванном платье и кинулась бежать к кустам, где притаился Семен. Следом, поддерживая штаны, выбежало двое полицаев.

– Стой! Не уйдешь!

Открылась дверь и из дома вышел полицай, которого Семен недавно видел. Тот заржал, глядя на путающихся в штанах подельников.

– Только назад приведите! – крикнул он с крыльца. – Не только вы сладеньким побаловаться желаете.

Семен уже сбросил ранец и приготовил нож. Поправил кобуру с «вальтером», чтобы сподручнее было выхватить, если придется, но стрелять только в крайнем случай. Этих следовало брать тихо. Хрен его знает – сколько полицаев в домах имеется. Лучше не рисковать. Бросил быстрый взгляд на соседние кусты. Сержант присел, в руках клинок блестит.

Девушка промчалась мимо кустов, обогнула их и заметила притаившегося человека. Испуганные глаза еще больше расширились, ноги подогнулись, и она упала.

Семен приложил палец к губам, затем показал рукой за куст и почти беззвучно, лишь губами добавил:

– Свои. Спрячься.

Полицаев перехватили тихо. Они и пикнуть не успели, как их взяли в ножи. Почти синхронно Семен с сержантом вогнали полицаям клинки. Секунды судорог и тела опущены на землю. Семен вытер клинок об рубаху убитого и посмотрел на сержанта, а тот на Семена.

– Ну, здравствуй, Михалыч! – радостно прошептал сержант.

– Здорово, Савельич!

Крепко обнялись. Сержант отстранился, посмотрел на Семена, на его петлицы.

– Так простым и ходишь, Ваня?

– Так и хожу, Миша.

– Сноровки, вижу, не потерял.

– А то! Это ты через бурелом лез?

– Я, – отвечает сержант, и его взгляд скользит за спину Семена, и тот оборачивается. Девушка сидит, зажав руками рот, в глазах ужас плещется – родных убили, саму чуть не изнасиловали, на глазах двух человек зарезали походя…

Семен подошел к девчонке. Да, это еще девочка. Лет четырнадцать-пятнадцать. На Машутку похожа чем-то…

– Свои мы, дочка, – зашептал Семен, присаживаясь рядом, – свои. Ты не кричи только.

– Я… – всхлипнула девочка, – они… маму и папу убили. Тетю и сына её тоже… а меня… меня…

– Все-все, не плачь, ничего они больше не сделают. Тебя как зовут?

– Ан… Ан…

– Анна?

– Н-н-нет, Ан…

– Антонина? – догадался сержант.

Девочка, всхлипнув, кивнула.

– Слушай внимательно, Тоня, – сказал Семен, – ты сейчас успокоишься и расскажешь нам – сколько их и почему они с вами так.

В последующие пять минут Семен и сержант слушали сбивчивый рассказ девочки, не забывая посматривать за обстановкой на хуторе. Остальные полицаи пока не появлялись.

Из рассказа стало известно – на хуторе жили две семьи. У соседей, дядя Матвей, красный командир, в финскую погиб. А у них два брата в Красной армии. Полицаи об этом знали, вот и приехали мстить. Явилось шестеро. Всеми заправлял Першин. Это он в родителей стрелял. В доме сейчас самогон пьет. Что с тетей и бабушкой Дусей, она не знает.

Сержант и Семен переглянулись.

– У тебя родственники еще есть?

– Тетя в соседней деревне живет.

– Хорошо, ты вот что, дочка, ты тут посиди. Ладно? И не бойся, мы управимся быстро.

К дому они подкрались вдоль сараев. Из хлева протяжно мычала корова. От другого отвечала еще одна. Или не доены, или есть хотят. Страдает скотинка. Между сараями и хлевом наткнулись на два трупа. Пожилых женщин просто прирезали…

Тут они разделились – сержант остался контролировать двор, а Семен обошел снаружи и затаился у туалета. Это место из домов не просматривалось. Но к крыльцу придется мимо окон идти.

Вдруг дверь распахнулась, и с крыльца скатился мужик, которого Семен видел накануне. Теперь он был в одной рубахе и штанах, которые на ходу расстегивал, семеня к туалету. Семен приник к стене сарая. Полицай схватился за веревочную петлю, служившую ручкой, но распахнуть створку не успел. Семен пережал рот, подбил ему ноги и упер клинок в шею.

– Тихо! – шепнул в ухо.

Послышались характерные звуки и гадостно запахло.

– Обделался, сука? – прошептал Семен, чуть отстраняясь, но усиливая нажим острия в шею.

– М-м-м…

– Не дергайся! Остальные в доме? Вместе сидят?

Полицай замычал, интенсивно кивая.

– Очень хорошо!

Клинок вошел в шею. Тело дернулось. Еще один звук из штанов…

– Погань! – сплюнул Семен, обтирая нож об рубаху. – Жил, как дерьмо, в дерьме и сдох.

Он маякнул сержанту. Пока тот пробирался к туалету, подкрался к дому и осторожно заглянул в окно. Точно – за столом сидит троица. Пьют, закусывают. Удивительная беспечность. Считают – они в немецком тылу, так управы нет?

Появился сержант, покосился на труп, поморщился.

– Все в доме, – сообщил ему Семен.

Прижимаясь к стене, прокрались до крыльца. У двери замерли. Сержант кивнул, и Семен взялся за ручку, быстро распахнул дверь и, пригнувшись, проскользнул в темные сени – тут никого.

На двери в горницу петли накладные, значит, она открывается в сени. У двери прислушались. Полицаи о чем-то спорят. Переглянулись, кивнули. Распахнули дверь и ворвались.

Стол стоял в «красном» углу, полицаи за ним изумленно уставились на вошедших. Два стакана с мутным самогоном и кружка у правого замерли на полпути.

– Не двигаться!

Правый выронил кружку, потянулся к винтовке у стены. Левый тоже дернулся.

Бах! Бах!

Выстрелы «вальтера» и нагана почти слились. Правый свалился у стены, оборвав оконную занавеску. Левый сполз под стол. Сидевший в центре побледнел, медленно поставил стакан на стол.

– Фамилия?! – рявкнул сержант.

– Першин… Иван…

– Смотри-ка, как сложилось! – хмыкнул Семен, обыскивая полицая. Изъял револьвер и винтовки убрал к двери. Еще подумал было девочку позвать. Пусть посмотрит в глаза убийце её родителей, да решил – не стоит. Через окно он увидел, что Антонина у тел родителей сидит. Плачет.