Взгляд Кит становится растерянным и недоуменным. Она пытается ответить, но Марго продолжает:

— Только эта часть истории тебя никогда не интересовала. Ты всегда была так одержима своей собственной жизнью… Своей работой… Своим чертовым успехом! — последнее слово она выплевывает, точно проклятие.

Кит невольно отступает:

— Мой успех? Думаешь, это он был для меня важным? Меня никогда не интересовал успех. Мне было важно просто писать. Придумывать историю. Хотя успех, конечно, был, — добавляет она, эти слова словно причиняют ей боль. — Благодаря ему я оплачивала наши счета, ваше обучение и крышу над головой.

На щеках Марго выступают алые пятна.

— Но ты никогда не обращала внимания, как это влияет на нас… ты всегда была далека от этого. Ты не видела, просто не знала, в чем мы нуждались… В чем я нуждалась. — Марго одним глотком осушает бокал и со звоном опускает его обратно на стол.

Кит морщится:

— Далека? Я? Марго, милая, — она качает головой, — я понимаю, что была не лучшей матерью, но это не я ушла, а твой отец. — Она уже почти кричит. — Это твой отец сбежал с той женщиной! — Она знает, что каждое ее слово бьет точно в цель. Знает, что причиняет Марго боль, но ей необходимо доказать, что плохой персонаж в этой истории не она. Точнее, не только она. — Я была рядом. Я, черт подери, всегда была рядом. — Кит замолкает, чтобы перевести дыхание, осознав, что кричала и слишком крепко сжимала деревянную ложку в кулаке.

— Почему, по-твоему, он ушел? — спрашивает Марго едва слышно. — Ты не замечала его, как не замечала всех нас. Разумеется, он бросился в объятия первой женщины, что проявила к нему хоть толику внимания. Тебе же было интереснее жить в своем выдуманном мире… с твоей дурацкой героиней… чем с кем-либо из нас.

— Вот почему ты это сделала? — мягко спрашивает Кит. — Чтобы наказать меня? Ты винила меня за то, что твой отец оставил нас?

Лицо Марго краснеет.

— Ты никогда не поймешь, потому что тебе всегда было плевать на все, кроме твоей работы. Мы могли жить по-другому. Разве ты не помнишь, сколько раз забывала о наших прогулках, сколько пропустила субботников… школьную постановку?

Кит неверяще смотрит на Марго:

— Так дело в том, что я пропускала школьные субботники… Не пришла на постановку? — хрипло смеется, увидев, как Марго опустила голову. — Ты наказала меня за пару вот таких пропусков? О, Марго. Повзрослей. Мне жаль, что мы с твоим отцом расстались. Поверь, никто не жалеет об этом больше, чем я. Но ты была не единственным подростком, чьи родители расстались.

— Я знаю, — говорит Марго и тяжело опускается на стул. — Дело не в этом… ты никогда… никто никогда… Когда я пыталась поговорить… Ты…

Кит с удивлением замечает, как дочь закусила губу и слеза покатилась по ее щеке. Марго прячет лицо в ладонях, словно не хочет, чтобы мать заметила ее чувства. Перед глазами Кит зазмеилась татуировка, и среди ее черных стеблей она замечает то, что прежде ускользнуло от ее внимания: маленькое черное сердце на сгибе локтя. Черное сердце. Как иронично.

«Когда я пыталась поговорить». Кит хмурится, пытаясь вспомнить времена, когда Марго еще хотела с ней говорить. Она смогла отыскать в памяти тот год, то ужасное время, когда Тед собрал вещи и покинул Уиндфолз. Да, она справилась с этим не лучшим образом, с головой уйдя в книгу, все силы сосредоточив на последней истории Торы Рейвенстоун. Но Марго, пытающаяся с ней поговорить… нет, такого она вспомнить не могла.

В тот год их обычная любящая девочка — да, немного более склонная к драме, чем Ева или Люси, чуть более ранимая и непокорная, но неизменно добрая и солнечная — вдруг в мгновение ока превратилась в типичного замкнутого подростка. Кит помнила темные волосы, занавешивавшие лицо, то, как ее дочь скользила по дому, точно безмолвная тень, всегда в наушниках. Помнила, как вечерами слышала лишь приглушенное «доброй ночи» из-за запертой двери ее комнаты. Она не хотела, чтобы ее беспокоили — трогали — видели. Это она возвела стену между ними, не Кит.

Марго изменилась примерно тогда же, когда Тед оставил их, — нестабильная подростковая психика под воздействием гормонов была окончательно сломана уходом отца. Не бывает правильного времени, чтобы оставить семью, но в случае с Марго это был, пожалуй, худший из возможных вариантов. И каждый раз, когда Кит пыталась поднять тему этого разрыва, Марго закрывалась, точно устрица в раковине. Дочь была несправедлива, считая иначе. К тому же у кого только родители не разводятся. Разумеется, было непросто — им всем, — и, возможно, Марго и правда пришлось тяжелее прочих, в пятнадцать лет она единственная из трех дочерей еще жила с родителями, но ее это не оправдывало. Не оправдывало ее поступок.

За спиной шумит кипящая кастрюля. Кит оборачивается, чтобы убавить огонь и вытереть выплеснувшуюся воду.

— Что ж, прости, я была ужасной матерью, — говорит она через секунду, вновь поворачиваясь к Марго. — Прости, что так подвела тебя. Прости, что пропустила пару школьных мероприятий и разрушила этим всю твою жизнь.

Марго вскакивает так быстро, что стул с грохочет по полу.

— Можешь как хочешь выворачивать эту историю, мама, но правда заключается в том, что ты была слишком слепа и не замечала того, что происходило прямо у тебя под носом.

Кит не сдерживает улыбки.

— Я не была слепа, милая. Это все мультиперспективность. Одни и те же события с разных точек зрения.

— Прибереги свои литературные приемчики для кого-то другого. — В глазах у Марго холод. — Это ничего не меняет.

— Да. Ты права, — соглашается Кит, — это ничего не меняет. И это не вернет того, что ты сознательно уничтожила.

Из Марго словно выбили весь воздух, она долго смотрит на мать, эмоции на ее лице быстро сменяют одна другую: шок, злость, печаль.

— Прости, — говорит наконец она. — Ладно? Прости меня за все.

Глядя на Марго, Кит чувствует, как что-то внутри рушится, точно песчаный замок, смытый волной. Она пытается подавить желание обнять дочь, потому что совершенно не представляет, как та отреагирует.

— Поговори со мной, — говорит она мягко, — объясни мне, Марго. Почему ты это сделала? Помоги мне понять, за что ты хотела заставить меня так страдать.

— Я… я… — Марго мучительно пытается подобрать слова, но закрывает глаза. — Я не… Я не могу.

Кит почти физически чувствует боль, глядя на то, как борется сама с собой ее младшая дочь. Она отчаянно хочет, чтобы та сказала ей хоть что-то, но Марго делает глубокий вздох, и когда снова открывает глаза, лицо ее как будто скрывается за непроницаемой маской.

— Как это может быть извинением, — говорит Кит, пытаясь подтолкнуть дочь к откровенности, если ты не можешь объяснить причину своего поступка.

Марго пожимает плечами и опускает взгляд, и эта поза мгновенно вызывает в голове Кит давний образ шестнадцатилетней дочери. «Что? — хотела закричать она. — Что случилось с тобой тогда, что тебя так изменило?» Но вместо этого она просто смотрит на дочь. Затем тяжело вздыхает:

— Хорошо. Пусть будет по-твоему. Следующие несколько дней нам предстоит провести под одной крышей. Об одном прошу тебя: не испорть праздник сестры.

Марго кивает:

— Как я уже говорила, я здесь ради Люси. И уеду прежде, чем ты успеешь что-то заметить. — Она смотрит на нарезанный базилик. — Думаю, я не буду ужинать, — добавляет она тихо, — аппетит пропал.

Кит не пытается ее остановить и просто молча ждет, слушая шаги Марго на лестнице. После чего заново наполняет свой бокал. Одновременно со стуком двери в спальню она делает долгий глоток, берет деревянную ложку и перемешивает спагетти, подцепив одну для пробы, выливает воду из кастрюли, добавляет масло и травы, которые нарезала Марго, кедровые орешки и тертый сыр, выкладывает готовое блюдо на тарелку и относит его к обеденному столу.

Тишина сгущается, пока она ест, сердце постепенно успокаивается и уже не стучит так гулко. Именно этого она и опасалась: что следом за Марго в дом вернется ее мрачное настроение. Она надеялась, что время смягчило ее обозленную, непознаваемую дочь, но Марго вернулась во всей своей красе, полная возмущения и быстро закипающего гнева. Кит не нравилось, что это так сильно отзывается в ней. Боль от одного воспоминания о горе, что принесла ей Марго, оказалась все так же сильна. Ее сводило с ума то, что она и на шаг не приблизилась к пониманию причин произошедшего. Какую пользу может принести извинение, если оно было сделано под давлением да еще и без какого-либо объяснения.