Эндрю решает поговорить с ней ровно в тот момент, когда она красится в ванной. Он встает у нее за спиной.

— Что знаешь? — спрашивает она, переводя взгляд с подводки на его глаза в зеркале.

— Я знаю о твоем романе.

Ее рука замирает, размазав стрелку. Она аккуратно кладет подводку на край фарфоровой раковины и поворачивается к мужу.

— О моем романе?

— Да.

— Кто тебе сказал?

— Разве это имеет значение?

— Думаю, что нет.

— Значит, ты не будешь отрицать?

Ева опускает голову.

— Нет.

— Почему, Ева? Почему он?

Она вздыхает. Иногда ей представлялся этот разговор, который проливал ясность на их отношения, и всегда он был совсем другим В ее воображении Эндрю всегда полыхал яростью. Она же была кротка и спокойна, объясняя, что он не прав, многое недодавал ей. И вот этот момент настал. Эндрю спокойно и немного печально задает ей вопрос, на который у нее нет ответа. Да, почему он?

Эндрю садится на край ванны, обхватив голову руками.

— Я сначала не поверил ей. Вчера вечером она вцепилась в меня в пабе. Мне кажется, она неровно дышит к нему. И ее задевает то, что он продолжает общаться с тобой, у вас шашни, и вдруг ты, — Эндрю глухо смеется, — ты приходишь и сидишь здесь с мужем и детьми. Она сказала, что считает это оскорблением. Вначале я подумал, что она просто сумасшедшая, но она поклялась мне, что видела вас, видела, как вы целовались на этой же парковке пару дней назад.

В животе у Евы похолодело. Значит, Стейси. Она-то боялась, что сама выдаст себя за ужином, но нет, это за нее сделала чертова барменша.

— Я не хотел верить, разозлился на то, что она вмешивается не в свои дела. Но знаешь, что меня убедило?

Ева не была уверена, хочет ли знать это, но она должна выслушать его. Хотя бы это должна сделать.

— Я вспомнил момент, который застрял занозой у меня в голове. Когда мы подошли к бару, Райан подал тебе бокал вина. Ты даже не попросила его об этом, он просто знал, что это твое любимое вино. Такой маленький жест, который говорит о многом. И как только я вспомнил об этом, я понял, что Стейси не врет. А тебе не кажется, что это немного слишком — пойти на семейный ужин, да еще и вместе с девочками, в паб, которым управляет твой… твой любовник!

Эндрю выплевывает последние слова так, будто они жгут ему язык.

— Прости меня, — охваченная стыдом Ева опускает голову. — Я знаю, как все выглядело, но это был не мой выбор. Люси и Том хотели, чтобы ужин состоялся именно там. Мне пришлось согласиться.

— Ну конечно, — горько стонет Эндрю. — И теперь мы должны разбираться с этой головоломкой.

Ева кивает. Именно этой последней капли не хватало после новости, которую вчера сообщила им Люси. Она сидит рядом с Эндрю на закрытой крышке унитаза, чувствуя себя раздавленной.

— Мне так жаль. Прости меня, прости. — Она тянется к его руке, но он только отмахивается от нее.

— Как долго это продолжалось?

— Недолго. Пару недель, не больше.

— Сколько раз ты спала с ним?

— Один. Два… почти. — Она сглатывает при виде перекошенного страданием лица Эндрю. — Послушай, я, конечно, не думаю, что это подсластит пилюлю, но я правда собиралась порвать с ним, сказать ему об этом сразу после свадьбы. Сказать, что я не хочу его. И не хочу лгать тебе…

Эндрю глухо смеется.

— Я все равно не понимаю, Ева. У нас же было все. Прекрасный дом. Чудесные девочки. Я любил тебя. И думал, ты тоже меня любишь.

Ева поднимает глаза и смотрит в лицо человека с которым прожила последние одиннадцать лет Она видит белесый шрам на его щеке, который он получил в детстве, когда свалился с велосипеда, — он рассказал ей об этом на первом же свидании. Видит янтарные крапинки в его карих радужках — точно такие же сияют в глазах их дочерей. Маленькую складку между бровей, которая появляется, стоит ему нахмуриться. Она знает, что со временем эта складка превратится в глубокую морщину, которая была у его отца. Она знает каждую черточку этого человека, знает, что любит его, и чувствует ужасную боль, которую причинила ему. Он любил ее. Прошедшее время. Она сама, своими собственными руками все уничтожила.

Эндрю, кажется, читает печаль на ее лице. Поэтому он протягивает руку и берет ее ладонь в свою.

— Сегодня трудный день. Я знаю, ты думаешь о том, что сообщила вчера Люси. И знаю, что ради нее и Тома мы должны провести этот день так, как хотят они. И ради наших девочек тоже. Но разговор не окончен. Мы с тобой должны решить… как мы… если мы хотим…

Ева кивает. Было бы лучше, если бы он сейчас накричал на нее, разозлился, но вместо этого он такой… чуткий. У нее перехватывает дыхание от того, как она ошибалась. С того самого момента, когда Люси вчера произнесла свою речь, ей больше всего на свете хотелось прижаться к нему и почувствовать его объятия, положить голову ему на плечо, закрыть глаза и услышать, как он скажет что-нибудь успокаивающее. Но вместо этого она оттолкнула его, сделала ему больно. Ровно в тот миг когда больше всего в нем нуждалась.

Он грустно улыбается:

— Ты хорошо выглядишь. Новое платье?

— Нет. — Она протягивает руку и поправляет виндзорский узел его галстука. — Немного криво. Вот так лучше. — И хмурится: — Так вот о чем ты хотел поговорить со мной вчера?

Эндрю достает что-то из кармана.

— Нет. Я хотел подарить тебе это. Купил для тебя. Еще до всего… — Он протягивает ей маленькую бархатную коробочку. Ева открывает и видит пару красивых бриллиантовых сережек в стиле ар-деко. — Я попросил свою коллегу, Дженни, помочь мне выбрать их. Хотелось подарить тебе что-нибудь особенное, потому что ты так усердно помогала всем вокруг, но ты же знаешь, я совершенно не разбираюсь в украшениях. А Дженни немного похожа на тебя, поэтому я подумал, что если они ей подойдут…

Ева протягивает руку и касается одной из сережек. Под ярким светом ванной бриллианты сверкают, как огонь.

— Я хотел извиниться за то, что был так поглощен своей работой и игнорировал тебя и детей. Хотел сказать, что постараюсь больше не быть таким, — Эндрю морщится, на мгновение закрывает голову руками, но затем, кажется, собирается с силами.

Если бы Ева когда-нибудь попыталась представить себе момент, когда рушится ее брак, он точно никогда не был бы таким, как сейчас: они вдвоем тихо сидят в ванной со слезами на глазах, а между ними лежит пара прекрасных бриллиантовых сережек.

Она дотрагивается до его руки:

— Спасибо тебе. Не только за серьги. За этот разговор. За то, что ты такой сильный, а ведь я знаю, что ты бы… ты бы не хотел проходить через это.

Он встает:

— Пойду проверю, как там девочки. Мы должны выезжать через двадцать минут.

Она ждет, пока он выйдет из ванной, затем опускается на прохладный кафельный пол, сжимая серьгу. Что, черт возьми, она натворила?

29

Тед никак не может остановиться. Еще столько всего нужно сделать. Начистить ботинки. Погладить рубашку. Распаковать вино и бокалы. Собрать костер.

Столы в шатре он уже разместил и теперь стоял в нижнем саду, глядя на кучу дров, собранных для вечернего костра. Все-таки недостаточно большой получается. Надо больше. Поэтому последние сорок минут он перетаскивает старые ветки и бревна из-под огромного навеса, построенного прошлой зимой.

Тед чувствует, как капли пота выступают у него на лбу, а в ладони то и дело вонзаются мелкие ветки и обломки древесины. Но он упорно продолжает носить бревна, уверенный, что чем больше будет костер, тем лучше он сможет удержать под контролем ситуацию, о которой даже думать невыносимо. Еще одна ветка, еще одно бревно, говорит он себе, еще одно — и все станет еще лучше.

Сибелла пыталась поговорить с ним сегодня утром. Они лежали в постели, слушая пение птиц за окном, когда она начала аккуратно расспрашивать Теда о Люси и его чувствах. Но он не мог говорить. Он даже думать не хотел об этом. Сказал ей что-то резкое в ответ. Он собирался сделать именно то, о чем просила Люси, — отпраздновать этот день на полную катушку и не зацикливаться ни на чем грустном, ни на чем, что он не мог контролировать. Забыть об этом. Вот что он собирался сделать.