— Это все ты виновата, пискуша.
Снова завернув малютку, сытую и успокоившуюся, она положила ее на плоский камень и сделала шаг назад, чувствуя, как колотится в груди сердце. Она попыталась увидеть в младенце чужеродную силу, один кулачок выпутался из-под одеяла, замелькал в воздухе. Маленькое круглое личико вытянулось, дочка зевнула и призывно всхлипнула.
Кит сделала еще шаг назад, затем еще один, между ней и малышкой было уже несколько метров. Невидимая нить между ними натянулась до звона, в груди заныло. Сможет ли она это сделать? Сможет ли оставить свою дочь на этом куске камня? Сможет обменять ее на что-то еще? На другую жизнь или… Возможно… Даже смерть? Может, это к лучшему? Кит закрыла глаза, прислушиваясь к гулу крови в ушах.
На обратном пути к Уиндфолзу она следовала по веренице собственных следов, и все же что-то постоянно отвлекало ее, словно камешек, попавший в ботинок. Настолько уже привыкшая к затуманенности сознания, ватной вялости, в которой Кит провела все эти недели после родов, она отталкивала прочь это навязчивое ощущение. Но оно не исчезло, раз за разом возвращаясь и настойчиво напоминая о себе. Кит позволила себе на мгновение сосредоточиться и почувствовала, как что-то раскрылось, развернулось.
Младенец.
Камень.
Жертва.
Идя вдоль реки, она позволила мыслям свободно бежать их собственными извилистыми путями, и к тому моменту, как добралась до места, где тропинка сворачивала от реки в сторону дома, шаг ее стал быстрее и целеустремленнее. Она задержалась у входа в яблочное хранилище. Цветущие деревья указывали ей путь домой, но она отвернулась от них, открыла дверь и с тихим щелчком закрыла ее за собой.
Задержав дыхание, она вынула уснувшую Еву из слинга и осторожно устроила ее в гнезде из одеял на полу, мысленно повторяя «пожалуйста». Ева негромко всхлипнула, Кит застыла и медленно выдохнула, когда девочка затихла.
— Спи, маленькая, — прошептала она.
Кит зажгла масляную лампу, оставленную для нее Тедом, и села за стол, где ее ждали печатная машинка и пустой лист бумаги. В последний раз оглянувшись на Еву, она легко опустила руки на клавиши и, чувствуя слабую дрожь предвкушения, начала печатать.
Среда
7
Люси просыпается под шум дождя, вся покрытая испариной, ужасное предчувствие не исчезает. Она лежит неподвижно, глядя в темноту и пытаясь понять, что же именно так беспокоит ее. Секунды через две она вспоминает: свадьба… Марго… И все, что предстоит пережить. К горлу подступает тошнота. Люси вздыхает и тянется к Тому, который что-то бормочет и обнимает ее, не просыпаясь.
Ей не хочется тревожить его сон, но и бороться с нарастающим ужасом нет никаких сил. Она тянется к телефону и бессмысленно листает инстаграм, читает радостные посты друзей и незнакомцев.
У каждого из них своя яркая и счастливая жизнь. Она знает, что есть что-то нездоровое в рассматривании чужих картинок и сопоставлении их с реальностью, но не может оторваться от ленты.
Взгляд ее падает на одну особенно яркую фото графию. Девушка, работающая инструктором по йоге в ее студии, выложила фотку, где стоит в затейливой позе. Надпись «Живи своей правдой» как будто течет неоновым светом вдоль идеально пря мой линии ноги. Динамические занятия этого нового инструктора начались в студии совсем недавно, но уже стали популярны. Люси перепостила картинку в инстаграм-студии, и через несколько секунд телефон загудел от уведомлений.
Том шевелится и бормочет, поворачиваясь к ней:
— Все хорошо? Как-то ты сегодня рано.
— Рано, да. — Она поворачивается и кладет голову на его теплую грудь, слушая, как прямо в ухе медленно и ровно бьется его сердце. Она пытается подстроиться под его дыхание.
— Прости, что припозднился вчера. Надо было поработать подольше, чтобы освободить следующую неделю. Как у вас все прошло?
— Марго приехала, — отвечает Люси, улыбаясь. — Сказала, что только из-за меня.
Том крепко обнимает ее:
— Это хорошо. А как мама?
— Довольно напряженно. Я их оставила вдвоем. Надеюсь, они объяснятся.
— Ты же знаешь, что совсем не обязана воссоединять свою семью.
— Знаю.
— Ты не сможешь изменить взрослых людей, зря только потратишь силы на них. Не хочу, чтобы ты загнулась под этой ношей. — Том утыкается в ее шею. — Тебе и без того достается.
— Знаю. Но надеюсь, что они очень хорошо проведут следующие несколько дней. Да и мы все.
За окном какой-то мотоцикл рычит двигателем и вскоре умолкает.
— Как ты себя чувствуешь?
— Отлично.
— Точно? — Он смотрит на нее с подозрением.
— Немного устала.
— Побереги себя хоть немного. И не взваливай на свои плечи чужие проблемы. Обещай мне.
— У меня потом будет целая неделя, чтобы хорошенечко отдохнуть.
Том вздохнул:
— Уж я позабочусь об этом.
— Ты прямо как добрая нянюшка.
— А не за это ли ты любишь меня? За то, что я такой заботливый?
— И за то, что ты такой заботливый, и за то, — она гладит мочку его уха, — что уши у тебя красивые.
— Правда?
— А что, тебе никто этого не говорил?
— Никто и никогда.
Том притягивает Люси к себе и начинает целовать ее шею и плечи. Его теплое дыхание разливается по ее коже.
— Почему бы нам не сказать им об этом сегодня? Зачем ждать?
— Пока не время. Я пока не хочу, — отвечает она, глядя в темноту.
Том смотрит на часы и стонет:
— Какая рань! Зачем мы вообще проснулись в такую рань, давай еще немного поспим!
Но Люси понимает, что больше не заснет. Она откатывается от него, ложится на бок и кладет руку на живот. Свет желтого уличного фонаря с террасы треугольником падает на одеяло. Три дня до свадьбы. Три дня до свадьбы с замечательным и незамысловатым мужчиной, который тихо сопит рядом.
Заземленным. Именно так сказал про него отец после их первой встречи. Самая правильная характеристика для Тома. Очень хорошее определение. Он действительно заземлен — твердо держится на ногах и не витает в облаках. Они встретились в Гластонбери в рейв-палатке два года назад, и по тому, как Ева закатила глаза, а мать почти не отреагировала, когда она рассказала им о своем новом парне, они явно ждали, что тот окажется очередным проповедником ЗОЖ и восточных практик. Но Том, с его теплотой, добродушием и обаятельной улыбкой, покорил их обеих почти сразу. Даже Марго, которая познакомилась с ним на том самом шестидесятилетии отца, нашла момент, приникла к ее уху и прошептала: «Он очень хороший, Люси».
Она лежит в темноте и вспоминает прошлый вечер. Надежда, что мать и Марго пережили этот семейный обед мирно, не покидает ее. А вдруг они даже смогли прийти хоть к какому-то согласию. Кстати, надо и ей прийти к какому-то согласию с Евой. Совсем скоро уже будет пора вставать и отправляться в студию. Там сегодня придут новые посетители, так что нужно сделать расписание на следующий месяц. А еще поговорить с одним местным художником, чтобы он нарисовал мандалу на стене. Да, принять новые коврики для йоги, которые она недавно заказала. И все это нужно сделать до субботы, потому что потом она не появится там целую неделю.
Жизнь пролетает стремительно. Точно над головой неумолимо и безжалостно раскачивается маятник часов и заставляет ее сердце биться с ним в такт — все быстрее и быстрее. Иногда хочется замедлить этот бег, а то и вовсе поставить его на паузу. Но не сейчас… Не сейчас.
Живи своей правдой. Яркие неоновые слова полыхают на изнанке ее век. Она смакует свою вину. Может, Том прав и стоит рассказать им обо всем сейчас, еще до свадьбы? Она пытается представить эти разговоры один на один и телефонные звонки каждому, а потом их реакцию. Нет уж. Лучше все сказать, когда они соберутся вместе на семейном ужине. Сразить их всех сразу, скопом.
Люси гонит из головы все эти мысли и сосредоточивается на дыхании: медленный вдох и выдох. Она же сама учит всех этих стиснутых проблемами клерков и вечно измотанных родителей, как правильно расслабляться и дышать. Странно, что такое естественное, данное нам природой по умолчанию занятие кажется иногда настолько трудным, что ему необходимо учить. Но если она прямо сейчас позволит, то страх проникнет к ней через окно спальни и обернется вокруг нее, точно простыня. Этого нельзя допустить. Ради Тома, который лежит рядом. Поэтому она больше не будет думать ни о свадьбе, ни о том, какая боль разъединила всю ее семью. Боль, которую необходимо излечить. Она не будет думать о той новости, которую знают пока только они с Томом и которой она должна поделиться со всеми. Она не будет думать об этом сейчас. Сейчас она будет просто дышать. Дышать.
