Однако далеко не все, что Бестужев пытался опубликовать, находило дорогу к издателям. В 1840 году он писал брату Павлу: «Я <…> начал кое-что, которое кончив и переписав, пришлю вам для опыта, делайте, что хотите». В 1851 году декабрист пытался нелегальным путем опубликовать свою повесть «Русский в Париже 1815 года». Через кяхтинскую контору Д. Д. Старцева сочинение было послано иркутскому купцу В. Н. Баснину для передачи И. С. Персину — врачу и другу селенгинских поселенцев. Тот увез рукопись в Петербург, но не нашел издателей. «Твой Русский в Париже оказался к переделке неудобным, — писал Персии Н. А. Бестужеву после возвращения в Иркутск. — Много нужно уничтожить, иначе не напечатать. Перешлю его тебе обратно по мореставу».
В Селенгинске же, будучи задавленный заботами о хозяйстве, Бестужев по смог или не успел осуществить многого, а некоторые его художественные и научные работы были навсегда утрачены во время ожидавшихся полицейских обысков. Среди незавершенных были крупные, по воспоминаниям М. А. Бестужева, работы — «Система мира» и «Упрощение устройства хронометров»; среди утерянных — статьи «О необходимости, создания улучшенного овцеводства в Селенгинске», «О найденных ирригационных сооружениях в Забайкалье», «О наскальных изображениях вблизи Селенгинска», «Несколько надписей на Селенге» и другие. В числе последних крупных литературных произведений, которые Николай Александрович завершил незадолго до своей кончины, была повесть «Русский в Париже 1815 года», впервые напечатанная при содействии сестры Елены в 1860 году вместе с другими рукописями, созданными в Сибири отдельным сборником «Рассказы и повести старого моряка Н. Бестужева» (М., 1860).
Михаил Александрович Бестужев почти до конца жизни находился как бы в тени своих знаменитых братьев. Однако талант его как литератора (в частности) медленно пробивал себе дорогу. В молодости- он, как и Николай, занимался переводом западноевропейских классиков, писал не дошедшие до нас повести о морской жизни, занимался фольклором и этнографией. Однако в его творчестве наметился уклон в поэзию. О своих ранних стихах Михаил отзывался скептически: «…Тут были и замки, и ливонские рыцари, и девы, и новгородцы». В то же время он написал знаменитую в будущем сибирскую песню декабристов «То не ветер шумит…»— о подвиге Сергея Муравьева-Апостола и его полка в Отечественной войне 1812 года. Свою приверженность патриотической теме он сохранил и в годы сибирской каторги. Так, в 1829 году он посвятил М. И. Муравьеву-Апостолу стихотворение «Еще ко гробу шаг…», а через год создал «Песню», в которой преобладала тема «борьбы с судьбою в Сибири дикой», полночной, «одичалой» и прозвучала мысль, что страдания узников были не напрасными — они принесут народам счастье и «луч улыбки». Тогда же М. А. Бестужев начал серию статей по краеведению Бурятии. Большой интерес представляет, в частности, его «Дневник нашего путешествия из Читы в Петровский завод», где помещены краткие сведения о бурятах и «семейских» крестьянах.
Однажды в казематах Петровской тюрьмы Михаил Александрович вызвал сенсацию среди соузников. Можно понять удивление товарищей, когда в один из вечеров ничем не выделявшийся Бестужев прочел повесть на морскую тему — «Случай — великое дело». Отзывы о ней оказались самыми восторженными, а жены декабристов даже установили очередность чтения ее в своих домах, приглашая в роли чтеца брата Николая, превосходного рассказчика в духе «театра одного актера». За удачным дебютом последовал целый ряд других произведений — повести «Черный день», «Наводнение в Кронштадте 1824 года» и другие.
В Селенгинске Михаил Бестужев на время оставил литературное творчество: заботы по устройству усадьбы, организации школы и мастерской, выполнение многочисленных заказов на «сидейки» и тарантасы собственной конструкции отнимали все свободное время. Тем не менее он живо интересовался местным фольклором и хорошо его знал. Это видно из его статей, по которым «пригоршнями» рассыпаны этнографические и фольклорные материалы — о ламах, о тибетской медицине, об амурском сплаве и так далее. Дарования М. А. Бестужева как публициста проявились в 1862 году с публикацией в шестом номере газеты «Кяхтинский листок» восторженного очерка в виде письма к сестре Елене о поездке в Кяхту.
Подлинный талант Михаила Александровича как писателя раскрылся лишь после смерти брата Николая. Этому во многом способствовал московский историк М. И. Семевский, настойчиво советовавший декабристу написать воспоминания о жизни Бестужевых на каторге и в ссылке. Он сумел убедить Михаила, что лучшим памятником и его талантливому брату, и всем товарищам по борьбе и каторге станет публикация малоизвестных соотечественникам сведений об их героической жизни.
Оставшись последним членом Селенгинской колонии декабристов, Михаил Бестужев приступил к выполнению настоятельной просьбы и понемногу втянулся в работу, создав три варианта рукописи. В «Записках» есть все: от дня вооруженного восстания на Сенатской площади 14 декабря 1825 года до времени селенгинского поселения. Михаил подробно рассказал о жизни своей и брата Николая, о приезде сестер, о гостях их усадьбы в Нижней деревне, о переписке, об истории заштатного городка и его обывателях. Редактор первого издания «Воспоминаний братьев Бестужевых» (Петроград: Огни, 1917) П. Е. Щеглов так оценивал труд Михаила Александровича: «Читая их («Записки». — А. Т.), просто не веришь тому, что их писал человек за 60 лет, человек, отбывший заключение в крепости, и каторгу, и ссылку. Кажется, наоборот, что все это записывалось на другой день после свершения. Жар юности Михаил Бестужев донес до своей могилы нерастраченным».
Литературной деятельностью последний селенгинский поселенец продолжал заниматься и в Москве, куда переехал в 1867 году больным стариком. Здесь он написал не менее интересные очерки «Мои тюрьмы», Жизнь декабриста заканчивалась в большой нужде и бедности, но он не просил помощи со стороны. И не мог отказаться, когда его московские друзья добились от Литературного фонда единовременного пособия. Председателя фонда Е. П. Ковалевского растроганный вниманием Бестужев благодарил за присланную тысячу рублей и сообщал, что принял их «как лестный знак признания литературных достоинств в двух его покойных братьях образованнейшей частью молодого поколения и вместе с тем как изъявление горячего сочувствия к положению его семейства в Сибири». В 1869 году М. А. Бестужеву была назначена ежегодная пенсия Литературного фонда, но пользоваться ею долго не пришлось: через два года бывший «государственный преступник» скончался.
Однако слава Бестужевых-литераторов не умерла с Михаилом Александровичем. Она продолжала жить и еще более разгораться благодаря усилиям их престарелой сестры Елены. М. И. Семевский помог раскрыть на закате жизни и ее природные литературные способности. Став обладательницей большого личного архива братьев, Елена Александровна стала признанным историографом декабристского древа Бестужевых. Уже в 1860 году при ее содействии был издан сборник «Рассказы и повести старого моряка Н. Бестужева» (М., 1860), в который вошли как ранее опубликованные произведения Николая Александровича, так и рукописи, написанные им в Сибири. Она же автор интересной статьи «К биографии Николая Александровича Бестужева» (Сборник старинных бумаг, хранящихся в музее П. И. Щукина. — М., 1902. — Ч. 10).
«Почему не выдумать другого движителя»
В период заключения в казематах Петровского Завода у Михаила Александровича проявился талант не только литературный, но и сугубо технический. Он считался хорошим мастеровым, учителем, изобретателем, переплетчиком… Если у брата Николая заветной мечтой было создание самых точных астрономических часов, у Константина Торсона — строительство молотильной машины, то Михаил Бестужев был поглощен идеей сконструировать принципиально новый корабельный двигатель (тогда это слово звучало как «движитель»). Окончив в 1817 году Морской корпус, новоиспеченный офицер «поступил под опеку» Константина Петровича Торсона. В 1823–1825 годах М. А. Бестужев даже помогал К. П. Торсону в разработке его корабелостроительных проектов, и в частности участвовал в оснащении вооружением образцового парусного корабля «Эмгейтен».
