Я жила тепло и уютно, ни с кем не встречаясь, в комнате с камином. Но на кровати спать не любила. Обычно засыпала, пристроившись где-нибудь на полу, и собаки обкладывали меня своими телами, как большим шерстяным одеялом. Я любила зарываться в эту кучу собак и засыпать, разглядывая небеса за окном.

Той зимой я получила работу, ради которой поселилась в горной хижине. Оказалось, что она находится довольно далеко от указанного адреса, и мне пришлось сильно поплутать среди снегов, чтобы отыскать ее.

Внутри хижины было всего три помещения: гостиная с высоким потолком, крохотная спальня и каморка на чердаке, где я и устроила себе мастерскую.

С утра до вечера я просиживала за столом, глядя в лупу и выкладывая на холсте пинцетом аппликации — вырезанные ножницами кусочки бумаги разных цветов и оттенков. Такую работу мне поручили в эпоху, когда популярные художники уже научились копировать и размножать свои произведения, предлагая их миру. Люди часто не выдерживают монотонности. Но я и обычно-то не напрягаюсь, если за целый день не перекинусь ни с кем словечком, так что эта работа оказалась как раз по мне. Хозяин хижины думал так же, да мне же ее и поручил.

— Как тебе погреб? Всё удобно? — расспрашивал он меня по телефону уже вечером, как только я туда прибыла.

Он был одним из немногих, с кем я вообще до сих пор контачила, — моим закадычным другом тех далеких студенческих дней, когда еще можно было долго и с удовольствием трепаться о чем угодно. Услышав его голос в трубке, я расслабляла плечи — так, будто распускала узел шарфа. И, настраиваясь на его манеру речи, воображала, как изо рта его вдруг с силой выталкивается вареное яйцо в подсолнечном масле. Говорил он с напором, быстро и всегда по делу, не любил людей примерно за то же, за что и я, — но, в отличие от меня, считал, что таких мизантропов, как мы, лучше изолировать от общества. Семья при этом у него была.

— Не всё, но в целом стоит неудобств! — ответила я.

— Что понадобится, можно найти в городке у подножия, — наставлял он. — Не хочешь мотаться туда-сюда — закупай больше впрок.

В этом-то городке, который зимой заметает снегом по самые крыши, он и родился. Но был еще совсем маленьким, когда его семья переехала, и больше никогда туда не возвращался. А несколько лет назад там скончался его родной дед, с которым он не виделся уже целую вечность. Жил тот дед нелюдимо, других родственников у него не нашлось, и его горная хижина досталась в наследство моему другу. Узнав об этом, я тут же попросила его позволить мне там пожить.

«Твой дедушка держал в доме собак?» — хотела я уточнить у него, но раздумала. С чего бы он это знал?

На следующее утро я выстроила собак перед очагом. Пора было дать им всем имена. Я велела им гавкать, если кому-либо что-то понравится, и стала зачитывать им кличку за кличкой, тут же показывая, как это пишется, на изготовленных мною табличках.

— Итак, кличка первая: Спозаранок!

Пых, пых, пых… — тяжело задышали они.

— Деньдоставкипылесоса!

Пых, пых, пых…

— Пастрами!

Пых, пых… Гав!!

Одна из собак подала голос. Я повесила табличку «Пастрами» ей на шею. Она радостно взвизгнула и в знак благодарности высунула язык.

— Мирвокруг!

Пых, пых, пых…

— Мнессобой!

Гав!.. Гав-гав!

Игре той не было конца, и вскоре я ее бросила. Меня-то собаки уж точно не называли никаким именем. И мне вполне хватало того, что своими глазурно-блестящими взглядами они заглядывали в мою душу. Зачем мне вообще отличать их одну от другой? Никакой необходимости я в том не испытывала.

Постепенно мы с собаками начали выходить на прогулки. Но я никогда не видела, чтобы они справляли какую-нибудь нужду. Равно как и охотились за едой. Из хижины и обратно они шастали, когда им вздумается, и, возможно, устраивали себе запасы еды где-нибудь вдали от моего взгляда. Например, всей стаей охотились на птиц или каких-нибудь мелких животных. Однажды, бродя меж деревьев, я подобрала что-то вроде птичьего черепа. Спрятав трофей в карман пальто, я вернулась в хижину и швырнула его разлегшимся на полу собакам. Бу-у!! — закричала я. Собаки на это и ухом не повели, но я спинным мозгом чуяла: им просто стыдно признать, что они эту птицу съели.

Воду, однако же, они пили у меня на глазах спокойно и вдосталь. Но только холодную и только из нашего колодца. Когда я пробовала напоить их теплым молоком, его они даже не понюхали. Напившись своей ледяной воды, они становились еще призрачней и белоснежней.

На четвертый день я решила спуститься в городок за покупками.

Я уже выводила из гаража машину, собираясь забить ее под завязку, когда на переднее сиденье вдруг запрыгнул Пастрами, и мы отправились вместе.

О городишке я слышала только то, что это обычная деревенская глушь, в которой ничего нет и ни черта не происходит; но, проезжая по его улочкам, я так и чуяла в воздухе странное напряжение. Казалось, все его жители чего-то боятся и от этого держатся слегка напряженно. На крыльце супермаркета пять или шесть человек в униформе раздавали прохожим листовки. На поясе у них болтались какие-то штуковины, похожие на дубинки. Наверно, Соседский дозор.

Пытаясь проскользнуть между ними, я поймала на себе взгляд толстяка. Думаю, он сразу распознал во мне чужую. Поглядев на меня, как на марсианина, он протянул мне листовку.

— Остерегайтесь собак! — гаркнул он.

Собак? По напряжению в воздухе я догадалась: видимо, он имеет в виду бродячих собак.

— А что не так с собаками? — пискнула я, невольно остановившись. Вот уж не думала, что заговорю здесь с кем-то на улице… От моего голосочка толстяк на секунду опешил.

— Если увидите собак, сразу же сообщайте нам! Вот по этому номеру! — сказал он и ткнул пальцем в листовку. Я хотела уточнить, а что будет после того, как я сообщу, но вдруг сообразила, что на поясе у этих ребят не дубинки, а пистолеты, и прикусила язык.

Толстяк перехватил мой взгляд.

— Ах, это! — Он погладил оружие. — Никто не знает, чего ожидать. Вы тоже будьте готовы защитить себя, если что…

Похоже, у него еще оставались ко мне вопросы, но я сунула листовку в карман и, увернувшись от него, скрылась в дверях супермаркета. Беспокоясь за оставшуюся в машине Пастрами, я то и дело поглядывала на стоянку через магазинное стекло. А когда, нагруженная покупками, вышла на улицу, все тот же толстяк смерил меня долгим подозрительным взглядом. Заметив, как он перешептывается с рядом стоящим дылдой, я поспешила к машине. Сердце мое колотилось. Пастрами, дремавшая на месте пассажира, радостно вскочила при моем появлении. Торопливо закинув покупки в багажник, я утопила ее сиденье до упора вниз и назад.

Вернувшись в хижину, я достала из кармана листовку. В ней сообщалось, что в городке пропало без вести сразу три человека. Молодой парень, старик и женщина. Каждый из них исчез по отдельности, никому ничего не сказав. Какая тут связь, я не поняла, но листовка большими буквами призывала немедленно сообщать о любых замеченных в округе собаках.

Я невольно окинула взглядом белоснежных собак, разлегшихся вокруг меня на полу. Принять их за бродячих мог бы только слепой.

На следующий день я решила украдкой проследить за собаками, ушедшими в горы. Вопрос, куда они исчезают, пока я прячусь на чердаке в мастерской, занимал меня с первого же дня работы. Так что после обеда, нацепив горнолыжную маску от солнца и теплое пончо, я отправилась на прогулку по собачьему следу.

Пробираясь меж голых деревьев, я набредала на подходящую ветку и тащила ее за собой, оставляя в снегу волнистые борозды, пока не находила ветку получше.

Отпечатков собачьих лап было столько, словно по лесу прошла целая армия. Ее воины двигались упорядоченно, несколькими группами, точно волки, преследующие стадо овец. Шагая за ними по снегу, я с гордостью представляла, как благородно они должны выглядеть, когда охотятся.