— Твоя бабушка была ребенком во время войны, — говорит он мне, потягивая обжигающий кофе из бумажного стаканчика. Без сахара. Его глаза стекленеют от того, что он всю ночь просидел рядом с ней. — ты знаешь, сколько детей было у людей в то время?
Я столько раз слышала эту историю что знаю ее наизусть. У бабушки было одиннадцать братьев и сестер. И в семье родилось двенадцать детей. Сколько из них дожили до взрослого возраста — это уже другой вопрос. Моей бабушке повезло, потому что она была выносливой и много работала. Когда наступил голод, она уже была полезной для семьи. В те времена люди так думали. Она была девочкой, что было проблемой для ее родителей, но она не сдавалась. Фрукты и овощи были редкостью. Мясо было практически невозможно найти. Возможно, именно поэтому Нана так одержима им. Когда ее кормили по норме, она получала приличную порцию, чтобы иметь силы для работы в поле, но не более. Чтобы заработать на еду, она работала в два раза больше, чем все ее братья. В конце концов она пережила их всех, даже голод, разруху и войны.
В каком-то смысле она была любимым ребенком своих родителей. Так же, как мой отец — ее любимый ребенок. И иногда это играет свою роль. Между мясом и сахаром.
Немного погодя после восхода солнца папа машет мне рукой, заходя в палату. Прошло меньше недели с тех пор, как я видела ее в последний раз, но я почти не узнала ее. Ее лицо исхудало, пухлые щеки впали, как будто вместе с энергией кто-то за ночь украл из ее тела все мясо.
Она слабо улыбается, словно знает, о чем я думаю.
— Больничная еда — дерьмо, — говорит она мне. — Мало мяса.
Отец смущенно оглядывается в поисках дежурной медсестры. Я беру стул и придвигаю его вплотную к тому месту, где покоится ее голова.
— Скоро ты снова начнешь готовить, — говорю я ей. Я стараюсь говорить уверенно, как она в детстве. Но бабуля только качает головой.
— Я не буду этого делать.
Она вдруг хватает меня за руку и притягивает ближе. Ее сила для женщины ее возраста просто невероятна.
— Мне нужно что-то съесть, иначе я никогда не покину это место, — шепчет она мне на ухо, ее глаза умоляют. — Приготовь что-нибудь, что сделает меня снова сильной.
Если бы я не была такой оцепеневшей, я бы рассмеялась. Я ничего не умею готовить, но я знаю, что у нее дома хранится книга с рецептами. На кухне. Но она просит не только готовить. Она жаждет своей собственной еды. Такой, которая наполняет тебя, а других оставляет пустыми.
Не успеваю я ответить, как Катерина вбегает в палату с телефоном в руке.
— Почему ты не отвечаешь? — спрашивает она меня. — Я ищу тебя последние двадцать минут!
Затем она останавливается и кусает губы.
— Ой! Мне жаль.
Она хватает последний стул в комнате и прижимается ко мне, глаза ее уже полны слез. Бабушка улыбается ей, но больше ничего не говорит. Ее взгляд то и дело переходит на меня, а я делаю вид, что не замечаю и не знаю о чем она говорила.
Мы сидим в тишине часами.
* * *
— Как ты думаешь, она захочет это взять? — Катерина держит в руках бабушкину кулинарную книгу, и приходит с ней в гостиную.
Я поднимаю взгляд от вещевого мешка, который наполняю бабушкиными вещами.
— Я думаю, она очень разозлится, если узнает, что ты это трогала.
Это останавливает ее на месте. Она поглаживает обложку, как старого друга.
— Наверняка дети будут по ней скучать. Она готовила здесь столько сладостей. Для меня, для всех нас.
— Но только не для меня, — говорю я. Вместо этого меняю тему. — Все еще грустишь по тому парню?
Она пожимает плечами.
— Не совсем. Еще успею позвонить ему.
Я знаю, что она врет мне и себе, но ложь — это первый шаг к тому, чтобы забыть его. На данный момент этого достаточно.
— Надо уметь прожить свою жизнь правильно. Это важнее, чем какой-то парень, верно?
Когда она поняла что сказала, то побледнела.
— Ой, Дина, прости меня. Я тут про отношения, а у тебя в семье горе.
Она бежит ко мне и обнимает меня сзади. Я все еще согнута над вещевым мешком, но позволяю ей обнять себя. Я знаю, что ей от этого станет легче. Жаль, что мне уже ничто не поможет.
— Все в порядке, — говорю я. Я оставляю вещевой мешок наполовину упакованным и опускаюсь на диван. — Знаешь, нам не обязательно возвращаться сразу. Бабушка, наверное, уже спит. Давай сделаем перерыв и навестим ее завтра.
Я включаю телевизор, и Катерина садится рядом со мной, как в детстве, когда мы смотрели мультики по выходным. Катерина ела экмек или яблочный пирог, а я — то, что готовила мне бабушка. Катерина потом несколько дней болела, но потом снова выздоравливала. Дети постоянно болеют. И никто об этом не думает. А если старушка покажет им, как на маленькой кухне крутить сахарный хворост? Что если этот сахар заменит им сломанную руку или воспаленное ухо? Если украденная часть тела достаточно хороша, кто обратит на это внимание? Некоторые люди — убьют за мясо. Оно им нужно, и они должны его получить.
Поваренная книга по-прежнему лежит у Катерины на коленях. Ее черные волосы собраны в хвостик. Это делает ее шею длиннее и изящнее. Она всегда немного полновата, но это добавляет ей шарма. Даже грустная и уставшая она выглядит великолепно. Я не знаю, о чем думал этот парень. Как можно игнорировать такую красотку.
Сидя так близко к ней в тишине, я не могу не обратить внимания на ее запах. Она слабо пахнет ванилью. Как та, которую бабушка добавляла в заварной крем. Ее уши похожи на идеально уложенные венские вихры. В уголках ее рта — корица. Сейчас она в основном состоит из сахара и теста, но есть несколько хороших кусочков, которые все еще остаются мясом.
Бабушка не может долго продержаться на больничной пище. Надо ее спасать.
— Идем!
Я аккуратно беру книгу с колен Катерины и иду на кухню. Она растерянно смотрит на меня. Интересно, насколько хорошо я могу следовать бабушкиным записям?Сердце для сердца.
Я подхожу к ящику со столовыми приборами и достаю большой разделочный нож.
— Я испеку тебе шоколадный торт, — улыбаюсь я. — Он хорошо помогает от разбитого сердца.
