42. Фасад Палаццо Дориа. Генуя, Италия. 1542 (?) год
Этот рисунок воспроизводит (половину, по оси симметрии) лист из альбома, изданного Питером Паулем Рубенсом в 1622 году. Автор обмерного рисунка, выполненного в 1607 году, неизвестен. Великий художник Рубенс неоднократно играл роль посла испанского короля в том числе в Генуе, банки которой финансировали завоевания испанцев в Америке.
Издание альбома под названием «Дворцы Генуи» льстило самолюбию Генуэзской республики, однако Рубенс, несомненно, преследовал цель популяризации итальянской архитектуры жилища в Северной Европе. В 1608 году Рубенс строит в Антверпене собственный дом-мастерскую в «итальянском стиле».
Его альбом оказал значительное влияние на жилое строительство в Голландии и Франции, а в Англии - на формирование английского варианта «предренессансной» архитектуры, подготовившей почву для восприятия новаторских работ Иниго Джонса, Кристофера Рена и Джона Вэнбрю.
Палаццо Дориа - типичный вариант генуэзской манеры, столь разительно отличавшейся от флорентийских или венецианских образцов. Перед нами смешение множества деталей, родом из разных периодов развития Ренессанса: арочки под карнизом перерабатывают готическую традицию, обрамления окон третьего этажа - барокко, обработка углов - маньеризм, центрическая композиция входа - римское барокко
Это вполне типическая квартира, состоявшая из одиннадцати комнат, кухни и служебных помещений. К ней относились конюшня (Пушкин не имел средств на собственный выезд), сарай, ледник, погреб для вина и прачечная на дворе. Парадный ход ведет в вестибюль с лестницей, украшенной колоннами, а из него - в переднюю, откуда двери вели в кабинет поэта с тремя большими окнами во двор. В центре - стол, заваленный бумагами и книгами. Полки с книгами заняли все стены. Простые плетеные стулья. Рядом - «голубая» гостиная с окнами на набережную Мойки: круглый стол на четырех вогнутых ножках, с накладными бронзовыми украшениями, но покрытый черной клеенкой; два дивана красного дерева; застекленный шкаф с книгами; несколько кресел, соответствующих столу. По другую сторону гостиной - спальня, большая детская и две комнаты своячениц, сестер Наталии Николаевны. При составлении описи имущества было зафиксировано: «Все движимое имущество, найденное на квартире покойного Пушкина, состояло из домашних весьма малоценных и повседневно в хозяйстве употребляемых вещей и платья».
Однако это было абсолютной нормой времени - при столь скромной обстановке число слуг более чем вдвое превосходило число домочадцев. Две няни и кормилица (в доме четверо детей), лакей, четыре горничных, три служителя, повар, прачка, полотер и еще несколько старых доверенных слуг, с которыми Пушкин не расставался во всех своих скитаниях, переменив за шесть лет жизни в Петербурге семь квартир. Все слуги, естественно, крепостные.
Разумеется, с отменой крепостного права быстро бедневшее дворянство не могло сохранить огромные квартиры, и те весьма скоро переходят преимущественно в руки солидных буржуа. Однако прежде чем это случилось, сами квартиры неоднократно переживали решительную модернизацию в соответствии с переменами вкуса, капризным колебанием моды. При недостатке места наиболее экономным способом дать возможность ощутить резкость такого рода переходов необходимо вновь обратиться к запискам Ф. Ф. Вигеля:
43. Ж. А. Леблон. Проект образцового дома для застройки Петербурга. 1718 (?) год
Стремление обеспечить новой столице «правильную» застройку «сплошной фасадою», чему Петр 1 придавал огромное значение, вызвало к жизни типовое проектирование. «Генерал-архитектор» Леблон (рис. 19) и работавший первоначально под его началом, а затем сменивший его Доменико Тре-зини разрабатывают типовые схемы планов и фасадов домов для «подлых», «можных» и «благородных». Воспроизведенный на рисунке фасад относится к классу последних.
Имея по фасаду около 16 м, двухэтажный особняк обладает несомненно выраженным чувством достоинства за счет строгой симметрии решения и некоторой нарядностью благодаря сложной форме высокой кровли и обрамлению чердачных окон, изображающих мансардный этаж. Из-за тихого сопротивления застройщиков, не желавших расставаться со старинной манерой жилищного строительства, нехватки материалов и недостаточного числа мастеров программа «образцового строительства» не была выполнена ни при жизни Петра I, ни при его наследниках. Однако идея строгого регулирования жилой застройки и особенно уличных фасадов домов сохранилась, и при Александре I неуклонно проводилась в жизнь в работе «Комитета строений», возглавлявшегося испанским инженером на русской службе Августином Бетанкуром
«В области моды и вкуса, как угодно, находится домашнее убранство или меблировка. И по этой части законы предписывал нам Париж. Штофные обои в позолоченных рамах были изорваны, истреблены разъяренной его чернию, да и мирным его мещанам были противны, ибо напоминали им отели ненавистной для них аристократии. Когда они поразжились, повысились в должностях, то захотели жилища свои украсить богатою простотой и для того, вместо» позолоты, стали во всем употреблять красное дерево с бронзой, то есть с накладною латунью, что было довольно гадко; ткани же шелковые и бумажные заменили сафьянами разных цветов и кринолиной, вытканною из лошадиной гривы. Прежде простенки покрывались огромными трюмо с позолотой кругом, с мраморными консолями снизу, а сверху с хорошенькими картинками, представляющими обыкновенно идиллии, писанные рукою Буше или в его роде. Они также свои зеркала стали обделывать в красное дерево с медными бляхами и вместо картинок вставлять над ними овальные стекла, с подложенным куском синей бумаги. Шелковые занавеси также были изгнаны модою, а делались из белого коленкора или другой холщевой материи с накладкою прорезного казимира, по большей части красного, с такого же цвета бахромою и кистями. Эта мода вошла к нам в конце 1800 года и продолжалась до 1804 или 1805 года. Павел ни к кому не ездил и если б увидел, то, конечно, воспретил бы ее как якобинизм». Автор, разумеется, не сочувствовал ни Великой Французской, ни иной революции, но симпатии к той смеси «рококо» с «павловской» мебелью, что была сменена российским вариантом так называемого стиля Директории, достигшего расцвета между 1795 и 1799 годом, в нем не усмотришь.
Вкусы Вигеля - решительно на стороне «ампира» эпохи Александра I, который в то время, когда писались мемуары, считался уже решительно устаревшим: «…Позолоченное или крашеное и лакированное дерево давно уже забыто, гладкая латунь тоже брошена; а красное дерево, вошедшее во всеобщее употребление, начало украшаться вызолоченными бронзовыми фигурами прекрасной отработки, лирами, головками медузными, львиными и даже бараньими. Все это пришло к нам не ранее 1805 года и, по-моему, в этом роде ничего лучше придумать невозможно. Могли ли жители окрестностей Везувия вообразить себе, что через полторы тысячи лет из их могил весь житейский их быт вдруг перейдет в гиперборейские страны? Одно было в этом несколько смешно: все те вещи, кои у древних были для обыкновенного, домашнего употребления, у французов и у нас служили одним украшением: например, вазы не сохраняли у нас никаких жидкостей, треножники не курились, и лампы в древнем вкусе, со своими длинными носиками, никогда не зажигались…»
44. А. Г. Григорьев (?) Дом Рясовской. Москва. 1833 год. Фасад
Застройка центральной части Москвы после пожара 1812 года (см. рис. 21) осуществлялась под строгим контролем комиссий и комитетов, состоявших из архитекторов, но подчиненных непосредственно Министерству полиции. Дворянству было «пристойно» придавать значительность даже скромным жилым домам за счет непременной пристройки декоративного портика. Фасад здания считался принадлежащим не столько самому дому, сколько улице и, главное, сословию. Выстроенный на Пречистенке (ныне улица Кропоткинская) особняк надворной советницы Рясовской - «строение деревянное жилое одноэтажное с третными антресолями на каменном фундаменте с покрытием кровель железом» - весьма типичен для своего времени.
