130

Обжора^[84]

Были да жили мужик да баба, у йих не было дитей никого. Ну, старуха-то и говорит: «Старик, сделай с глины паренька». Ну, ёны сделали, ён съел вси хлебы у йих, больше йись нечего. Ну, съел дедка с клюшкой и бабку с прялкой. Ну, и побежал на погос. Попадаэтця ему поп стрету (священник хоть, как хошь назови), и он съел попа с скуфьёй и попадью с квашнёй. Ну, да опеть побежал. Попадаютця ему грабленники с граблямы, ён и говорит: «Грабленники, я вас съем». Оны говорят: «Што ты шальнёй, не ешь». «Нет, съем», — скаже. Ну, да съел, опеть побежал. Попадаютця ему сенокосьци с косамы. Ён говорит: «Сенокосьци, я вас съем». Оны говорят: «Што ты, шальнёй, не ешь». «Нет, съем», — скаже. Ну, да съел, опеть побежал. Попадаэтця ему бык стрету. «Бык, — говорит, — я тебя съем». И говорит: «Нет, ты, шальнёй, не ешь». Он съел да опеть побежал. Попадаэтця ему боран стрету. «Боран, я тебя съем!» — «Што ты, шальнёй, Ивашке, не ешь». — «Нет, съем», — говорит. «Ну, стань же ты под гору, а я на гору, — боран говорит, — и отвори рот шибце». Боран говорит: «Я как побежу, так тиби прямо в рот заскочу». Боран как бежал, бежал с горы, да ему как рогамы в брюхо дунул, у его брюшина-то и лопнула, у этого парня. Ну, оттуль вышли: бабка с прялкой, дедке с клюшкой, и поп с скуфьёй, и попадья с квашнёй, грабленники с граблямы, сенокосьци с косамы и бык с рогамы. Ну, боран всих збавил. Сказка вся.

131

Шут^[85]

Досюль сыстари века был шут, шутова сестра; шут гди ни ходил, а всё шутоцьки шутил. Сусед бил скотину, а шут взял у скотины пузыри и наточил крови коровьей. Ну, взял сестры под пазухи и положил, сам говорит: «Сестра, как будут гости, я тиби говорю, што, сестра, сберай на стол, ты скажи: «не стану», я тебя ножикам под пазухи тыкну, ты пади, а плетью свисну, ты скопи, ну и на стол сберать поди». Ну, и приходя гости. «Сестра, ставь стол». — «Не стану». Он взял, ножикам под пазухи тыкнул, она и пала; плетью свиснул, она и скопила. Ну, это было у его гостей два брата. «Што, шут, продай плеть!» — «Да купитя, братьци». — «Што возьмешь за плеть?» — «Сто рублей». Оны и взяли. А он говорит: «Конь золотом сере». Он коня-то поднял на сарай и напехал коню-то в жопу золота. «Братци, у меня видь конь золотом серя, подитя, посмотритя». Оны приходя, оподлинно. «Шут, продай коня. Што за коня?» — «Давайтя по сту рублей». Оны коня и купили. И приежжают домой, коня поднели на сарай, насыпали пшены белояровой. Ну, подослали под жопу платоцьки шолковы, и конь ел, ел, говном и насрал, а не золотом. Выходя на сарай, посмотрели, конь не золотом насрал. Брат брату и говорит: «Брат, шут нас омманил, конь у нас говном насрал, шолковы-то платки наши замарал». Ну, опосля этого старший брат взял эту плеть к сиби, так старший говорит жены: «Жена, как буду гости, я тиби скажу: "Жена, ставь стол", ты скажи: "не стану", ножикам под пазухи тыкну, ты пади, плетью свисну, ты скочи». Ну, и приходя гости; он и говорит: «Жена, ставь стол». Она говорит: «Не стану»; ножикам под пазухи тыкнул, она и пала, плетью дул, дул — баба не вставаа. Ну и другой брат приходи, там гости явились, за плетью. «Брат, што у тебя?» — «А што у его, то и у меня». Ну, он плеть взял к сиби. Приходит к жены, говорит: «Я скажу: "Жена, ставь стол", ты скажи "не стану", я ножикам под пазухи тыкну, ты пади, плетью свисну, ты скоци». Ну и приходит при гостях и говорит: «Жена, ставь стол». — «Не стану». Ножикамы взял, под пазухи и тыкнул, она и пала. Почал плетью дуть; дул, дул, она и не вставаэт. Вот беда, бабу зарезал. Ну, и приходи к брату: «Брат, я беду сделал». — «Какую беду?» — «Бабу зарезал». — «Я тоже». — «Пойдём мы шута куды-нибудь складём, не простим, он нас два раз омманул». Приходят к шуту: «Шут, ты нас омманил, у нас конь говном сере». — «Вы видь видели, братци, што конь у меня — золотом». — «Да мы и по бабы зарезали». Взяли, шута в мешок и клали на дровёнки, взяли пешню (пролуба надо выпешать, лёд-то колоть надо), выпешали пролубу, шута надо пихать в воду, пихать йим нечим. Пошли пихалка рубить, а шут сидит у пролуби в мешку и говорит: «Бом, бом, бом, меня старостой ставя, а я и судов судить не знаю». Еде барин мимо, тройка коний и корета золочоная, выскоцил с кореты барин и говорит: «Я судов судить знаю». А шут ему и говорит: «Садись же в мешок». Барин в мешок и сел, а шут сел на коний и поехал домой. Приехал домой, запихал коний на двор (немудро дворишко видно было, так... ) и выстал на пець, а эты братья взяли этого барина и спихали в воду. И пошли оттуда: «Пойдём шутовой сестры побахвалим». И приходя к сестры. «Шутова сестра, дома ль шут?» — «Дома!» — «Гди он есь?!» — «На печи лежит». Приходя к пецьки: «Шут, што ты тут?» — «Тут». — «Как ты вышел?» — «А я сказал, што бом, бом, бом, бом, меня старостой ставя, а я и судов судить не знаю. Мни Бог дал двоо коний бурых, да курету золочёную». — «Врёшь». — «Подитя, посмотритя на двори». Приходя, оподлинно. «Шут, и ты нас также волоки». — «Ну, подитя в мешок». Оны и сели в мешок. Он взял на дровни и повалил да и выпешал пролубу, сволок на берег, да их лопатой спехал в пролубу. Ну, оны «бом, бом, бом», да туды и потонули. Тым и дело кончилось.

132

Семеро из бочки^[86]

Была злая женщына, жыла она двоима с мужем, жили оны не очень богато, бедно. Как-то мужа журила и бранила, йись было ницего, сходил нажал ржи коробацьку. Ну, и приходи, приноси домой, она ему говорит: «Ну, куды с рожью нынь, сходи на мельницю, да смели на муку». Так потом он шол на мельницю, коробацьку смолол, оттуль пошол да понёс в коробоцьки, да повиял витер сивер, да муку-то и рознесло. Ну, приходи к жены домой; ну, жена мужа бьёт не бьёт и рвёт не рвёт и глято, так и не побила, оставила. Он заплакал да и пошол под сиверик. Шол, шол там, далёко-ль, близко-ль, пришла избушка. Он в эту избушку и зашол. Сидит в этой фатерки старуха: «Куды ты, добрый целовек, пошол?» — «А, старушка, пошол я, — ходил на мельницю, была коробацька ржи да и смолол на мучьку, а с мельници пошол, повиял витер-сиверик и рознесло у меня муку. Пришол к жены, так жена меня бьёт не бьёт». Она и говорит: «На теби, добрый целовек, бочецьку и придёшь домой, и клади на серёдку мосту. Жена буде тебя бранить, ну и стане бранить, ну, так ты за бочецьку и стань да скажи: семеро из боцьки, бейтя мою жону». Ну... он взял эту боцецьку и пошол домой. Пришол домой да поставил бочецьку на серёдку мосту, сам и говорит: «Семеро из боцьки, бейтя мою жону, што можетя». Ну да жону побили, да жону поучили, да и получша немножко стала. Ну и стал с этой бочецькой похаживать да повою-ивать.

133

Колобок^[87]

Жили-были старик со старухой. Ну, замесила колубок, испекла, клала на окошецько студитьця. Колубок стынул, стынул, укатился. Идёт заэць. «Куды, колубок, покатился?» — «Я колубок на сметанки мешон, против пецьки печён, на окошецьки стужон; я от деда ушол, я от бабы ушол и от тебя, заэць, уйду». Покатился колубок. Идёть волк: «Куды колубок покатился?» — «Я колубок на сметанки мешон; против пецьки печён, на окошецьки стужон; я от деда ушол, я от бабы ушол, я от зайця ушол и от тебя уйду, волка». Ну попадаать лиса настрету. «Куды колубок покатился?» — «Я колубок, на сметанки мешон, против пецьки печён, на окошецьки стужон; я от деда ушол, я от бабы ушол, я от зайця ушол, я от волка ушол и от тебя, лиса, уйду». — «Не уходи, сядь ко мни на ушко, спой песенку». Ну, колубок и запел опеть: «Я колубок, на сметанки мешон, против пецьки печён, на окошецьки стужон; я от деда ушол, я от бабы ушол, я от зайця ушол, я от волка ушол и от тебя, лиса, уйду». — «Не уходи, сядь ко мни на язычёк». Ну, колубоцек сел на языцёк. Ну, и запел опеть: «Я колубок, на сметанки мешон, против пецьки печён и т. д. от тебя, лиса, уйду». Ну лиса схамнула его.