Поехали три брата, стоит на дороге кроватка тисова и перинка пухова. Эти братья желают легчи и говорят брату: «Иван Быкович, надо нам бы отдохнуть на кроватку с устатку». — «Нет, братья, вы не слезавайте с коней, я один соскочу, попробую ей». Братья сидят, он соскочил, тюкнул кроватку сабелькой, поперек пересек — баба легается поперёк. Братья испужались. Едут вперёд, стоит на дороге колодеч, ключева-вода и чарочка золота. «Нам бы надо напиться», — говорят братья. «Вы, братья, не слезайте, я один попробую». Опять соскочил с коня, колодеч тюкнул — баба поперёк перерубил — вьётсе. Поехали прочь. Ехали, ехали, стоит кустик ракитовой, ягодки изъюмовы. Иван Быкович соскочил с коня хватил кустик — баба поперёк легаится. Говорит братьям: «Ну, братья, вы теперь за мной держитесь, будет за нами велика погоня». Гонили, гонили, гонили, соскочил Иван Быкович к земли, припал ухом к земли — звучит.
Наганиват их баба Ягабиха в ступы, подпиратся пестом. На дороге стоит железна кузница, Иван Быкович поднел у жалезной кузницы угол, и заехали все с конями. Пригонила баба Ягабиха, говорит кузнецу: «Вор-кузнец, отдай Ивана Быковича, посади на язык — зглону». Кузнец и говорит: «Я посажу на язык, ты, Ягабиха, обскочи кругом эту кузницу, пролизни двери жалезны языком, посажу на язык». Егабиха обскочила кузницу, пролизнула двери, кузнец схватил ей за язык клещами, а Иван Быкович выскочил и зачал ей железными прутьями дуть. Дул-дул-дул, продул кожу и высовал прутья за кожу. Егабиха ему замолилась: «Иван Быкович, предь таковой не буду, ради Бога меня до смерти не застегай». Иван Быкович овернул Егабиху кобылой, сел и погонил. Гонял-гонял-гонял, кобыла спотела, упарил.
Едет встречу старик на кобыле. «Ну, давай, Иван Быкович, со мной правдаться? (Кто кого обгонит)». — «Давай, только положим залог: если я оправдаю, дак ты ко мне в услуженье поди с кобылой, совсем, а как ты меня оправдашь, дак я тебе брата отдам с конём». Погонили правдаться. Старик Ивана Быковича оправдал. Вот Иван Быкович брата с конём старику отдал. Ивану Быковичу брата с конём стало жалко. Он здумал у старика брата воровать. Он как-небудь брата у старика украл, а коня не можот. Конь прикован на чепях; стал раскаивать, чепи забренчёли, старик услышал, поймал Ивана Быковича. «А ты вор, Иван Быкович, ты брата украл и коня хошь укрась, я тебя виной не прощу. И тогды тебя виной прощу: ты сходи за тридеветь морей, за тридеветь земель по невесту себе, а братья у меня по ту пору будут».
Вот Иван Быкович пошол по невесту пешком, одинцо. Шол-шол-шол, выскочил Ерышко белой-балахон, лоб залощил, глаза вытаращил. «Здраствуёшь, Иван Быкович. Ну, примай меня в товарыщы?» — «Ты на што горазд?» — «А я горазд в ложки через море людей перевозить». Идут-идут-идут, выскочил Ерышко белой-балахон, лоб залощил, глаза вытаращил. «Здравствуешь, Иван Быкович». — «Здрастуй, Ерышко». — «Примай меня в товарищи». — «А ты на што горазд?» — «А я горазд свататьсе». — «Мне таки люди надо». Пошли трое, шли-шли-шли, выскочил Ерышко белой-балахон, лоб залощил, глаза вытаращил. «Здравствуешь, Иван Быкович». — «Здраствуй, Ерышко». — «Примай меня в товарыщи». — «А на што ты горазд?» — «А я горазд вино пить». — «Мне таких людей надо». Пошли. Шли-шли-шли, выскочила старушка, две ноги в одном лаптю, шавкает: «Ждраштвуешь, Иван Быкович, примай меня товарищи?» — «А ты на што горазда?» — «А я горазда сходить но невестино платье». Иван Выкович взял ей в товарищи. Шли-шли-шли, еще Ерышко выскочил. «Ты на што гораз?» — «Я гораз из ступы пестом стрелёть». Взял и его.
Пришли к мору, Иван Быкович закрычал: «Ну-ко, ты, Ерышко, можешь людей через море в ложке первозить?» Прибежал Ерышко, из кормана ложку выхватил, на воду ляпнул, сделался караб. Сели и побежали за море. Через море перебежали, Иван Быкович посылает Ерышка того, который гораз свататься. Ерышка сватается, а царь говорит: «Я невесту отдам, если, сколь у меня есь вина, всё выпьете». Иван Быкович призвал Ерышка, которой может вино пить. Посадили Ерышка за стол и стали подавать рюмочками, да кумочками. Ерышко говорит: «Што вы носите мне кумками? Носите ведёрками». Стали ведёрками носить; он за ту шшоку ведро, за другу ведро, третьим попихнёт, мало уйдёт. У царя вина мало стало. Сватовщики всё в одну сторону сватаются. Царь говорит: «Если сколь у меня хлеба есь — съедите, тогда отдам». Садится Ерышко хлеб ись. Ему подносят ломотками, он говорит: «Што мне ломотками носите, мне ковригами». Стали носить ковригами; он ковригу за одну шшоку, другу за другу, третьей попихнёт, мало уйдет. У царя хлеба мало стало, приел весь. Сватовщики всё в одну сторону сватаются, царь говорит: «Если в три часа сходите за тридеветь земель, за тридеветь морей, по подвенечно платье, тогда отдам невесту». — «Где ты, старушка?» — говорит Иван Быкович. Послали старуху; старуха побежала. Три часа подходит, старухи нет. Ерышко из ступы стрелил, старухе в саму жопу застрелил. «Фу-фу-фу, проспала, проспала». Скочила и побежала с платьем. Принесла платье. Царю делать нечего, весёлым пирком и свадебкой, отдал дочерь. Обручили, повенчали, Иван Быкович стал отправлятся за море, в своё место. Пошли на караб. Побежали, перебежали море, стали на берег, Ерышко взял караб, ложкой в корман положил. Пошли, стали Ерышки оставатся, и все остались.
Пришли к старику. Нажог он яму уголья горечих, положил через яму жердь. Приказыват Ивану Быковичу через жердь перетти. «Ты шол с невестой дорогой, можот блуд сотворил; пройди через яму, тогда я тебя виной прощу». — «Нет, дедушко, ты сам попереди пойди, меня поучи». Старик через яму побежал, Иван Быкович жердь повернул, старик в яму в уголье и пал. Сожгли старика. Стал тут Иван Быкович жить да быть с братьями. Был у меня синь кафтан, я положил под кокору, не знаю под котору.
5. Поздеев Петр Родионович
Петр Родионович, главным образом, сказатель старин, которых он мне спел целых 16, а знает и еще больше. Знает он и песни, знает и сказки, но немного. Он уже старик, ему 65 лет. Подробно о нем я говорю как о старинщике-сказителе в «Печорских былинах» (стр. 76—78).
28
Марк купец богатый
Был нужной хресьянин, у него было шесь сыновьей. И еще у него родилса семой сын, ночью.
Был Марк богатой, пришла ему сиротина, попросилась ночевать, Марк и говорит: «У нас народу много, покормить покормим, а спать некуды». — «А я хоть на стол лягу». Спустили сиротину. Стала ночь, сиротина лежит на столи, человек на улицы ревёт:[12] «Господи! Вот у нужного человека семой сын родилса, каким его счастьем наделим?» Сиротина отвечат: «Счастьем наделить Марка купцом». Начинаетца утро, а этот крык услышала куфарка, в утрях и сказала Марку-купцю. Марк изнаредилса и пошол искать по городу, у какого человека родилса семой сын. Марк-купец ходил, ходил, нашол бенной дворишко и спросил: «У тебя в сею ночь хозяйка принеслась-ле?» — «Принеслась. Семого сына принесла». Марк-купец говорит: «Продай мне его». — «Купи. А чо дашь?» — «А я не знаю, чо просишь? Давай, я сто рублей дам». А мужик и рад, за сто рублей и отдал. Марк-купец понёс бы парнишечка домой и домой принёс. Живёт парнечок день-ле, два-ле, там его доржат. Марк-купец здумал ехать, велел кучеру запрекчи лошедь. Роботник лошедь запрёг, Марк-купец стал поежжать. Поехал и робёночка с собой взял в повозку. Ехали, ехали, в лес заехали. По лесу ехали, Марк-купец роботнику и говорит: «Остановись». Тот остановилса, стоит. Марк-купец робёночка и дават: «На, отнеси робёночка, под ель положь». А времё было — зима. Робёночка снёс, и уехали.
Ехал сзади купец. Сидит он в повозки и услышел в стороны писк, и говорит: «Стой, ямщик!» Ямщик стал. И ямщик учул: робёнок плачет. «Поди-ко поищи, хто там плачет». Пошол: под елью робеночёк плачет, а перед им свечка горит. Ямщик взял робёночка и понёс. «Лежит, лягаитця на снежку, а перед им свецька горит». Купец робёночка взял. Привёз купец робёночка и стал ростить вместо сына.
