Стали розбойники ложиться спать, а онного посадили к дверям караульним. Все розбойники заспали, и караульней задремал, девка выбивачча, выбивачча, тихонько из-за сундука, выбилась, подошла ко дверям. Ти двери — виж! други — виж! третьи — виж! Ушла. Каравульнёй прохватилса и стал кричеть товарищов. Все соскакали, запрегли лошадей и погнали, новой по онной дороге, новой по другой, новой по третьей — все по разным дорогам.

Девка бежала, бежала, нагнала мужика, мужик сено воз везёт. «Ради Бога, мужик, возьми меня, сохрани от розбойников». — «А што, девушка, если я закладу тебя в воз сена, разбойники нагонят, воз сена разобьют, тебя убьют; тебя убьют и меня не оставят». Побежала девка вперёд. «Ради Бога, не сказывай, што я бежала». Бежала, бежала, настигла церепана, церепан едет, горшки везёт. «Церепан, ради Бога, сохрани от розбойников». — «Разе под горшки закладу». Взял, да ей под горшки и заклал. Розбойники нагонили мужика с сеном, спрашивают: «Не видал-ле кого, человека прохожаго?» — «Нет». На то мужику не поверили, разбили у его воз сена. Настигли церепана, спрашивают: «Не видал-ле кого?» Церепан отпирается: «Нет, не видал». Начали горшки с саней метать. Метали, метали, полвоза сметали. Один разбойник сказал: «Э, робята, не меците церепански горшки, я бывал в церепанской роботы, — церепанска робота чажела». Послушались розбойники, поворотили назад оттуль. Церепан повёз купецеску доцерь к дому купцову.

Купец в то времё домой прибыл. В то времё розыск, купецьку доць ищут. Купец тут весьма обрадовалса. На другой День приехали розбойники свататця к купцу доцерь. Дочи отцю сказала: «Меня отец отдавай-неотдавай, а вокруг дому каравул солдатов постав». Сватаютца розбойники, сидят в горничи, а дочи стала рассказывать всё, што ей ночесь грезилось, и всё, што было с ей у розбойников, все розсказала, а розбойники слушают, да к каждому слову говорят: «Чуден, девича, твой сон, да к щастью». Потом спрашиват доцерь: «А которой мой богосуженой?» А они указали, у кого ухо отсечено. А он оверценой платком, голова охвацена у его. «А што он у вас платком овертелса?» — «А он у нас хорошой, дак штобы не уркнули». А доци на то сказала: «Говорят-де не смотря товар не купят». Подошла к розбойнику, его розвезала, увидала, што у его ухо отсецено, и сказала: «Батюшко! Самы ти ко мне и подъежжали». Оттуда их поймали и ра-стрелели на воротах.

Поехали к ихному дому, тела мертвый похоронили, копья, оружье царю в казну взяли, а живот весь церепану за сохраненье отдали.

14

Сиротина — собачий хвост

Селеньё-деревнюшка была небольшая, четыре двора; в трёх дворах были мужички с женами и с семьями, со скотом, в четвёртом мужичек жил один — сиротинка. У его была одна лошадь, одна корова, одна собака. Мужики куда уйдут, он к ихным жонам похаживал. Они из-за этого были на него немножко с духом.

— А как ино ты, сусед, живёшь? мы наживам, промышлям, а ты не промышляшь, а всё живешь?

— А вы што на меня гледите: я говорить умею. Мужики стакнулись, убили у его кобылу, у его не начём дров привести. Опять говорят ему:

— Как ино ты живешь? У тебя и лошеди нету?

— А вы што на меня гледите: я говорить умею.

Выйдет он на крыльцо утром, а бабы по охапке дров принесут ему, опять топит. Мужики стакнулись, убили у него и корову. А ему была не нужна корова, лишь бы х... здоровой — молока и масла всего есь.

— Как ино, сосед, ты живёшь, не кобылы, не коровы нет?

— А вы што на меня смотрите, я говорить умею.

Стакнулись, убили у него и собаку. Он три кожи высушил, выделал и сошил лопотину, подверх шерсью: перед коровей, зад кобылей, на хвост собачину. Пошол в город милостину просить. Зашол в дом к купцу. Купец был именинник и уехал собирать на именины друзей-братьей. А у купца жонка погуливала. У ей тою пору был дружок на дому. Они от сиротины в нестатном платье не оберегаютца. А он в таких несчасных случаях бывал сам, ему любопытно кажетця, слушат. Приехал домой хозяин, дружок испугалса.

— А я-то куда?

— А ты иди в погреб, — говорит хозяйка, дружок пошол в погреб, а собачей хвост и говорит:

— Ну когда его в погреб, так и я в погреб.

Хозяйка говорит:

— Што ты: дик-ле умён? ты зачем в погреб?

— Нето я хозяину скажу, — говорит собачей хвост.

Не времё стало щолкатса, и его в погреб спустила.

Зашол хозяин, и гости набрались; стали пировать. Хозяйка стала в погреб ходить за напитками и принесла приятелю бутылку, котора получче. Приятель налил стаканчик, да и выпил. Другой налил, да и другой выпил. А собачей хвост говорит:

— Как так?

— Што тако?

— А в нашом месте не так.

— А как?

— А один стаканчик выпьют, другой товарыщу подают. Нет, дак я выйду, хозяину скажу.

Оттуль так и стал хозяйкин приятель: один выпьет, другой товарищу подават. Допил одну бутылку, хозяйка другу принесла, не хуже и той. Распивают и другу бутылку.

В избах, на верху и запевать стали. Когда на верху запевать стали, дак собачей хвост и в исподи запевать стал.

— Што-ты, дикой што-ле! зачем поёшь?

— А мы, што здесь, не вино пьём што-ле? там поют, а нам и не петь?

— Перестань, не пой.

— А давай платье на платье менять, дак и петь перестану. Сменяли платье на платье. Потом хозяйка пришла в погреб, сиротина и говорит.

— Меня нельзя-ле как отсуль выпустить? Хозяйка говорит:

— Народ, пожалуй, пьяноват стал, как-ле можно меж людей протти.

Успела его выпустить хозяйка. Вышол сиротина на улицу, походил на улице, и зашол к хозяину во беседу. Помолился Богу, проздравил с пиром, с беседой.

— Хорош ваш пир, хороша беседа, только в доме есть несчастье.

А на это подхватились, стали спрашивать.

— А вот в доме у вас завелась нежить. Эту бы нежить если бы выжить, дак сразу бы выжил, а сразу не выживешь, то ей веки не выжить.

— А хто можот выжить?

— А я могу, только не даром.

— А вного-ле возьмёшь?

— А я с хозяина возьму сто рублей, а с посторонних гостей хто сколько. Я так могу эту нежить выжить, што все увидите, как она из дому пойдёт.

Хозяин согласилса. Посторонни гости говорят:

— Если мы все увидим глазами нежить, и мы по сотне дадим.

— Теперь нужно нежити дороги дать, штобы не рукой, не ногой не задеть, нето веки из дому не выживешь.

Стал сиротина ходить, искать, в той кладовы, в другой и все кладовы обыскал, натти не мог.

— Ну, хозяин, нежить в доме натти не могу! Ище каки у тебя кладовы есть?

Подумал хозяин, больше кладовых нету.

— Ищэ в погребе не искали.

— А зачем сразу мне погреб не сказал? Эти нежити боле в погребах и проживают.

И пошол в погреб и сказал приятелю:

— Ты бежи прямо в свой дом, некуды не приворачивай.

Взял сиротина помело, да сзади с помелом. Нежить в избу выскочила в нестатной лапотины, другой пьяной пошатилса с ног, да и упал, а которой и в рассудках, сзади бежал, смотрел.

И гнал сиротина нежить до самого его дому, оттуда воротилса хозяину назад. Хозяин хочет его угощать.

— Ну, хозяин, угощенье не куда не уйдет. Наперво надо рощитатца.

Хозяин на то сказал:

— Молодеч! Я вам сулил сто рублей, а когда в этот дом загонил — я на того мужичка с духом — получай двести рублей.

А посторонны купцы сидели, тоже по двести дали.

Оттуда купил мужик тройку лошадей, и нанел кучера, роспростилса и поехал домой.

Приехал домой. Услышели суседи, што приехал сиротина на тройке, богатой, пришли его смотреть.

— Как ты, сусед, скоро денег нажил?

— А я вам раньше сказал, што я говорить умею. Вот у меня было три кожи, одна кобылья, друга коровья, третья собачья. Я эти кожи сделал и сошил лопоийну подвёрх шерсью: перёд коровей, зад кобылей, на хвост собачину, и понёс эту лопотину в город, а ноньче таку моду подхватили: эку лопоть носить. За эту лопотйну я кучу денег сграбил.

Суседи стали убивать своего скота и стали готовить лопоть. Оставили у себя только по одной коровы и по одной лошади. Нашили лопоти, повезли по возу в город, стали торговать, развешали рядами. А народ ходят и спросят: