Этот же Иван-царевич пригонил к яге-бабы и не удалось ему не попить, не поись, на бурого коня сел и едва из виду угонил, а царь-девица нагонила, спрашиват: «Не видала-ле Ивана-царевича». — «Видала, он ехал когда я жито жала. А неугодно-ле тебе баенка истопить?» — «Как бы не надо ба-енка, меня натресло». Затопила, не бздит, не горит, один дым валит. Вот страгия — царь-девица побежала сама смотреть, скоро-ле байна поспет: «Ох, старая чертовка, ты меня заманивашь». Сейчас велела запрекчи и снова поехала. Вот погонила в сугон. Иван же-царевич ко второй бабы-яги приго-нил, где сивой конь оставлен. Сел на сивого коня, из виду так скрылса, она и нагонила. Пригонила ко второй сестры и спрашиват у ей: «Давно-ле Иван-царевич проежжал...» — «А тогда проежжал, когда я репу рвала». — «Ох, давно». — «Не угодно-ле тебе баенка истопить». — «Да как бы не угодно, давай истопи, не скоро-ле у тебя помоюсь». Вот та побежала затопила тем же порядком, и пр...
А Иван-царевич гонил, гонил до своего коня догонил, да и опеть — был да нет. Как-ле он на своё место утенулса, укрылса, она опять нагонила... «Неугодно-ле тебе, баенка?» и пр... баба-яга дровец сухих наколола, а сама намётыват часто, чтобы доле их доспеть; вот страгия — царь-девица побежала — ей пондравилось, что это скоро истопитче. Дождала баню, пошла и попарилась. Попила, поела и в угон погонила. А этот же Иван-царевич догонил до ростаней, да в ту дорогу и свернул, где голодному быть. А царь-девица догонила до ростаней и не знат, куды гонить, оттуль и назад поехала.
А этот Иван-царевич догонил до дому, где братья стрёщены и видит: кони братнины стоят. Выскочили и девицы. «Ах, Иван-царевич, твои братья у нас были, хлеба-соли ели, чай пили, милости просим и тебя». Вот Иван-царевич и пошел к им в дом и видит: шапки братнины на сничах висят, и думает: «Ах, сдесь однако неладитчя». Вот его за стол посадили, чаем напоили, а он-таки смекать стал. Стала говорить одна девица: «Не угодно ли со мной позабавитчя». — «Можно». Сейчас взяла его за руку, повела в спальню, к той же кровати: «Давай, ложись». А Иван-царевич: «Нет, впереди молодой девки не ложатчя, должна наперёд девка лекчи». Девка упираетчя, не ложитчя, он взял ей, да на кровать и бросил, она сейчас и полетела, пала в погреб. Народ закричали. «Хто такой пал». — «Я, здешня хозяйка-девка, пала, как-то приехал Иван-царевич да меня спихнул». Узнали хто, хватали за руку — руку оторвали, хто за ногу — ногу оторвали, хто за голову — голову оторвали. Иван-царевич выскочил к сестрам, стоптал в пол: «Добывайте братьей, а нет, дак я у вас головы отсеку!» Вот девки пошли на улечь, взяли копарёги, зачали подкоп делать. Подкоп выкопали, вышло из погребу сорок молодцов. Этих девок успокоили, подписки с них взели, штобы они проежжих кормили-поили, дорогу указывали, а омману не делали. «А если будете, головы от-секём, и дом весь распустошим этта». Девки дали им подписки. Лошадей взяли молодцы и поехали, а этот Иван-царевич со своими братьями поехал обратно к ростаням. Братьям едет и сказыват: «Я достал живу воду и мёртву и глазну, застанём-нет отча живого».
Приехали к растаням, Ивану-царевичу тежело стало, захотелось ему отдохнуть, говорит братьям: «Похраните коня, а я легу, усну». Лёг и заспал, а братья направили стеги и начели камень выворачивать; выворотили камень, а там под землю дыра, пропась; взели Ивана-царевича сонного в пропась и спустили, а камень назад пропась не запружили. Коня да кису взели и уехали, сказали отцу: «Коня нашли, а брата не могли натти».
Шейчас Иван-царевич летел, летел и пал на землю, в подземельно царево; пал и прохватилса, стал смотреть — тьма, не винно свету, тольки слышит, что вода шульчит, ручей бежит. Он припал к ручью, пошшупал рукой, куда ручей бежит, по ручью и пошол, шол, шол стал свет падать, вышол в подземельно царево; там таков же свет, как и у нас. Вышол к синему морю, у синего моря стоит избушка. В ту избушку привезена царска дочка на съеденье змею; кажны сутки по человеку с дому давали. Зашол Иван-царевич в эту избушку, а царска дочь сидит, слезами горючими уливаетца. Он спросил у ей, она росказала. «А ты какой?» — «А я с того свету, меня братья в дыру спустили». Он лёк ей на колени: «Ищи у меня, а зверь выйдет, буди меня, не могу-ле я змея убить». Вдруг море всколыбалось, на жолты пески вода зливалась, и вышол змей троеглавой. «Ах, когда одна голова живёт, а нынце две, наедимся досыта». Девка начала будить, слеза упала на рожу, он прохватилса. Иван-царевич схватил топор превеличающей и стал ко дверям. Змей двери отворил, головы свои сунул, Иван-царевич и тюкнул, эти три головы и отсек. Вынел из головы по самоцветному камню, себе в кормал спустил, взял угол приздынул, три головы под угол и положил, а тулово в море свалил. Опять лёг, голову искать девке. Прошло времё, вышло Идолишшо шестиглаво; девка будила, будила, плакала, плакала, слеза пала на личо, Иван-царевич прохватился, стал к дверям, и пр... Сидят с девкой — вышло змей девятиглавой. «Ах, Иван-царевич, не думай, тех братьей убил — меня не убьёшь, у меня хоть худы, да девять голов». Иван-царевич взял топор, стал ко дверям, змей пришол, головы сунул, Иван-царевич шесть голов отсек, а три и остались. Схватились боротча; боролись, боролись, Иван-царевич пал в испод, а змей наверх; девка схватила ножом колоть. Спужалса змей, свалилса с Ивана-царевича; тот скочил, схватил топор и остальные три головы отсек, вынял по самоцветному камню, головы под угол положил, тулово в море спихал; зашол в избу и лёг, спит крепко. Вдруг пригонил Лука-водовоз, помолитвовал у избушки, царска-дочи «аминь» отдала, заскочил в избушку, видит: царска-дочь жива сидит, а тут мужик спит. «Это какой человек?» Она сказала: «Он меня от смерти избавил, всех трёх змей убил». Лука-водовоз говорит: «Давай, я у его голову отсеку, а ты скажи, што я тебя от смерти избавил, я убил змеей, а если не скажошь, я у тя голову отсеку». Девки жалко своя жизнь, она и согласилась. Лука-водовоз схватил топор, тюкнул, у Ивана-царевича голова отлетела. Девку схватил посадил боцьку, потащил к царю. «Вот, ваше царско величество, я твою дочерь от смерти избавил, убил змеей всех трёх». У царя было тако завещанье: «Хто дочерь от смерти избавит, тому полжитья, полбытья, после смерти на царево». Царь принял с чесью, с радостю; у царя не пиво варить, не вино курить: пиво сварено, вино скурено, весёлым пирком, да и свадебкой. Тогда дочь сказала: «Любезный мой папинька, дай мне посленныж ищэ со своима служанками к синему морю сходить, погулять». Задумала она Ивана-царевича похоронить. Вот царь ей и позволил. Взяла она себе в повозочек досок на гроб, взяла одежду на саван, на покрывало, средить его и похоронить. Приехала к избушке, стала тело мёртвое мыть и усмотрела в кармани пузырьки с живой и с мёртвой водой; голову приложила к тулову, мёртвой водой и олила — прикипело друг ко дружке; живой помазала, да в рот спустила, дунула, он сделался живой. Сел Иван-царевич и сказал: «Фу, долго спал, да скоро стал». Тогда царевна сказала: «Ты меня от смерти свободил, и я тебя свободила, теперича я батюшку объевлю, что Лука-водовоз у тебя голову отсекал, тогда мой батюшко будет меня давать замуж за тебя, што этот меня избавил от смерти, а не Лука-водовоз». А Иван-царевич говорит: «Надо бы попась мне на светую Русь, здесь не охвота на тебе женитьця». — «А если тебе не охвота, то у батюшки проси, есь у него Маговей-птица, она тебя можот вынести». Взела в корету посадила и повезла. Привезла и говорит отцу: «Вот тот-то меня от смерти избавил, а не Лука-водовоз». А Лука-водовоз говорит: «Нет, я». Иван-царевич говорит: «А куда ты головы девал?» — «А я в море сметал». — «У меня под углы склажены». Царь дочери поверил, Луку-водовоза на ворота посадили и растрелели. Стал царь говорить: «Иван-царевич, ты с того свету, будь у меня, после смерти сидеть на царево». А Иван-царевич говорит: «Нет-ле у тебя Маговей-птицы, мне хочетця отча посмотреть». Сейчас же царь прикликал Маговей-птичу. Ивана-царевича на Маговей-птичу посадили, наубивали мелких телёшков. И полетели; летели, летели, и проговорила Маговей-птича: «Иван-царевич я больше не могу лететь, ись захотела». Вот он взял телёнка, ей сунул в гортань, она и полетела вперёд; раза два, три совал ей, кормил. Маговей-птича его донесла до конча дыры, он руки вызнял, кверху вызнялси, а Маговей-птича ослабела, из силы вышла и обратно пала, а он чепалса, чепалса, да и вычепалса; вышол, запружил камнем дыру, захлупил и пошол домой во своё царево. Пришол, кто по дороге идёт здороваются, рассказывают: «Привезли братья кису, секут и режут ей, а попась не могут». Вот пришол домой, Богу помолился, поздоровался. «Здраствуй, родимая матушка, батюшко». — «Иван-царевич, ты, сын пришол, где же ты побывал?» Он обсказал отчю: «Был в поземном Цареве, Маговей-птича одва меня вынесла». Тогда: «Давайте, братья, несите, где моя киса?» Братья принесли кису, бросили нёчесно. Он им на то говорит: «Вы же меня чуть не погубили, а не я вас». Взял кису, отомкнул, вынел глазную воду, у отца глаза помазал, отец сделалса глазатой. Живут несколько времени.
