Тогда Иван-царевич и раздумалса: «Слыхал я, что старые люди прежде на худо не потакали — зачим я бабушке не объяснился?» Стал Иван-царевич оббегать бабушку-задворенку по другим уличам и идёт ей навстрету, челом бьёт, низко кланеется. «Здравствуй, бабушка, богоданна матушка». — «Здравствуй, царско дитетко, Иван-царевич, что ходишь кручинен-печален?» — «Как же мне, бабушка, не печалится: хотел я в чистом поли погулять»... (и т. д. разсказывает, как он выбирал коней и не мог найти). — «Давно бы мне-ка извинился, давно бы я тибе направила: обратись к батюшке царю, проси у его коня доброва, на котором он ездил-гулял; доброй конь стоит закопанной в погребу, прикован на чепи залезной, а сбруню ищи в вашом старом доме, он огнил-осыпал, под лавками завалило струмен лошадиной, седёлышко черкальчето и уздича точмянная». Тогды Иван-царевич пошол к своему царю батушку. «Ой, еси батюшко! дай мне твоего добра-коня, на котором ты ездил-гулял». — «Что же ты надумалса — старши не могли конём владать, а ты хошь владать?» Говорит Иван царевич: «Дашь возьму и не дашь возьму». — «Божье и мое благословленье, бери». Приходит Иван-царевич к погребу, пнул плиту железную, свернулась плита с погреба, скочил Иван-царевич ко добру коню, стал ему доброй конь своими передныма ногами на плеча; стоит Иван-царевич под добрым конём нешахнетця; срывал Иван-царевич чепь железную, выскакивал у его доброй конь из погреба, Ивана-царевича вытаскивал; садился на коня необузданова, необседланова, конь по полю поскакиват, Иван-царевич дубинушкой коня постёгиват; тогда говорит конь русским языком, человеческим: «Не стегай, Иван-царевич, меня занапрасно, буду служить тебе во веки». Тогды повел Иван-царевич своего коня доброва ко старому отчёву дому, искал уздичу точмянную и седёлышко черкальское; нашол седёлышко черкальское и уздечку точмянную, обуздал, обседлал, заходил к отцу-матери, прощалса с батюшкой-матушкой, вышол вон на улицу и поехал.
Едет Иван-царевич не по зелёным лугам, едет по каменным горам; ехал, ехал, близко-ле, далёко-ле, низко-ле, высоко-ле, день до вечера; стоит избушка о куриной ножке, об одном окошке, со крутым-красным крыльчом; выходит из избушки стар-матёр чоловек, челом бьёт и низко кланятся. «Здравствуй, Иван-царевич, дитетко!» — «Как же ты меня, бабушка, знашь и по имени называш?» — «Как же тебя не знать: вного этта твой батюшко, царь ежживал». Взяла у Ивана-царевича коня, брала и самого в избу завела, накормила, напоила и спать повалила; у сытого гостя стала вестей спрашивать: «Куды ты, Иван-царевич, правишся? Куды катишся? Едеш ты по охоты или по неволи?» Отвечает Иван-царевич: «Своя охота пуще неволи бывает: хоцю я чюдо-диво достать и отчёвы следы потоптать». «Не знаю, мошь-ле отчёвы следы потоптать? Много твой батюшко-царь земли бирал. Спи, дитетко, утро-мудро, мудренеовечера быват». Ночку просыпал, поутру рано ставал, ключевой водой оммывался и полотёнышком утиралса, выходил вон на уличу. Выходит стар-матёр чоловек на красно-круто крыльчо, заревел по-зве-ринному, засвистел по-соловьинному: «Где вы есь, серыя волки, все бежите и катитесь во едно место и во единой круг, выбирайте промежу собой, которой больше, которой едреньше, за Иваном-царевичем бежать». Сбежались серы волки, выбрали, которой больше и едреньше, за Иваном-царевичем бежать. Все серы волки разбежались, один остался; тогда вывела бабушка старого своего коня, а коня Ивана-царевича оставлят к обратной пути. «Поежжай, дитятко, вперёд, там живёт моя сестра, она направит тебя».
Скоро скажется — долго деится. Иван-царевич день до вечера, подъежжает к избушке; стоит избушка о куриной ножке, об одном окошке с крутым-красным крыльцом; выходит стар-матёр человек... (и т. д., повторяется из слова в слово, что и в первый раз)... Выходил стар-матёр человек на красно-круто крыльцо, засвистела по-соловьинному, заревела по-зверинному: «Где вы есь, черные медведи, бежите в одно место, во единой круг... (повторяется что и в первом случае)... Выводит коня: «А твой конь пусь на обратной путь отдыхат». Тогда садитца на коня. «Поежжай, дитетко, вперёд, там живёт сестра, она направит тебя».
Ехал, ехал, ехал, ись захачиваитця, на языки вода остаиваитця, приехал к избушке, стоит избушка, о куриной ножке, об одном окошке, со крутым-красным крыльчом; выходит из избушки стар-матёр человек, челом бьет и низко кланятца: «Здравствуй, Иван царско дитятко». — «Как же ты меня, бабушка, знашь, по имени называть?» — «Как же тебя не знаю: вного этта твой батюшко царь ежживал». Взяла у Ивана-царевича коня, обрала и самого в избу завела, накормила, напоила и спать повалила. У сытого гостя стала вестей спрашивать: «Куды ты, Иван-царевич, правишся, куда катишся, едешь ты по охоты или по неволи?» Отвечает Иван-царевич: «Своя охота пуще неволи быват: хоцю я чюдо-диво достать и отчёвы следы потоптать». — «Много твой батюшко-царь земли бирал... Спи, дитятко, утро мудро, мудрене вечера быват». Ночку просыпал, а поутру рано ставал, клюцевой водой омывался и полотёнышком утиралса, выходил вон на уличу; выходил стар-матёр человек на красно-круто крыльчо, заревела по-зверинному, засвистела по-соловьинному: «Где вы есь, левы звери! собирайтесь во едино место, во единой круг, выбирайте которой больше, которой едреньше, за Иваном-царевичем бежать». Тогда выводила коня. «Твой конь пусь к обратной пути отдьгхат». Тогда дарила ему бабушка скатёрку-хлебосолку. «На, тебе скатёрка-хлебосолка, захошь ты попить-поись, больше тебя кормить некому, и только ты эту скатерть некуда не девай: захошь ты попить-поись, разверни скатёрку-хлебосолку, сколько хошь ты, тебе питья и ества будет, сколько надобно и неубыльнё». Садилса Иван-царевич на добра коня, распростилса с бабушкой старушкой и вперёд поехал. Бежит за ним серый волк, бежит медведь и бежит лев-зверь.
Ехал, ехал, близко-ле, далёко-ле, низко-ле, высоко-ле, доехал до реки. За рекой девича платье полощет. Кричит Иван-царевич: «Ей, девича, перевези меня через реку?» Говорит девича: «Дашь-ле руку-ногу накосо отсекчи?» Отвечает Иван-царевич: «Што тебе в моей руки-ноги? Возьми денег сколько хошь?» Отвечат девича: «Дашь — перевезу, не дашь — не везу.» Думает Иван-царевич: «Руку-ногу не дать отсекчи, наб назад обратиться, а охота вперёд ехать». «Еть перевези, дам руку-ногу накосо отсекчи». Садилась девича в лодку, приежжает. Садились в лодку Иван-царевич, и конь, и волк, и медведь, и лев; поежжают все через реку, приежжают к берегу, выходит Иван-царевич, коня и волка выводит, медведя и льва. Берёт девича Ивана-царевича за белы-руки, ведёт к олтовой плахи, берёт свою саблю вострую и хочет отрубить руку-ногу накосо. Выскочил серой волк, схватил девичу, начал бить, ломать, по полю трепать; волочил, волочил, убил и бросил. Тогда сказал серой волк: «Прощай, Иван-царевич, я сослужил свою службу». Поехал Иван-царевич вперёд.
Ехал, ехал, близко-ле, далёко-ле, низко-ле, высоко-ле, доехал до реки, встречает опять девичу... (то же самое повторяется до 3-х раз, только в первый раз девицу убил волк, во второй — медведь, в третий — лев; в последний раз девица требует голову отсечь. «А што мне голову отдать, куда мне без головы? Некак без головы. Звери меня два раза выручили, неужели лев не сохранит?» Лев убил девицу и убежал.) Иван-царевич садилса на добра-коня и поехал опять вперёд, захотелось ему поись, попить, покушати, слезыват с добра коня, развёртыват скатёрку-хлебосолку, сидит и ес; стал сытешынёк и веселёшынёк. Тогда выглянул поляк. «Хлеб да соль, Иван-царевич? Продай скатёрку-хлебосолку, или на чего сменям?» — «А што у тебя есь хорошаго, поляк?» — «А есь у меня костыль, из плеча в плечо перекатишь, выскочат три солдата, што хошь-то и сробят». — «Дай, неси, сменяем». Сменялись, садился Иван-царевич на добра коня и вперед поехал.
Ехал, ехал... думат в уме: «Зачем я променял поляку?» Взял костыль из плеча в плечо перекатил, выскочили три солдата. «Здраствуй, ласковой хозяин, што скоро понадобились?» — «Бегите в поле, состигите поляка, отоймите скатёрку-хлебосолку и скажите: не воруй никогда боле». Состигли поляка, били, ломили до полусмерти, принесли скатёрку назад. Опять поехал вперёд. Ехал, ехал, низко-ле, высоко-ле, близко-ле, далёко-ле, захотелось попить, поись, покушати; слезыват со добра коня, развёртыват скатёрку-хлебосолку, сидит и ес, сытешынёк и веселёшынёк; тогда выглянул Поляк. «Хлеб да соль, Иван-царевич! Продай скатёрку-хлебосолку, или на чего сменям?» — «А у тебя што есь хорошего?» — «Есь у меня молоды яблони и плётка-живулька. Если есь у тебя отеч, мати, ты эти яблони скорми, будут они тебя моложе и краше. А если человек помрёт, плеткой стегнёшь, он вскочит и побежит». (Обменялись. Поехал, опять жалко стало, опять послал солдат отнять скатерть. Повторяется все то же в третий раз: происходит мена с поляком): «А у тебя што есь хорошого?» — «Ящык, ежели растворишь, будет город, будут церкви и колоколы, и будешь сидеть в доми за дубовым столом, и будешь царём, а положишь на которо место, будет ящик один и будешь ты сидеть в чистом поли». Сменялись. Поехал вперёд Иван-царевич. Ехал, ехал близко-ле, далёко-ле, низко-ле, высоко-ле, скоро сказка сказыватца... доехал до городу середка ночи тёмной. В городу ворота запраны, кругом городу стены, кругом струны проведены, на струнах колоколы повешаны. Тогда Ивану-царевичу захотелось в этот город заехать. Прижимат он своего добра коня, осержал его доброй конь, разбежалса конь, скочил через, струны не хватил. В городу увидал Иван-царевич горят свещы; приежжает, слезывает с коня, заходит в гриню, увидал на кровати спит девича-поленича, как сильней порог шумит. Разметалась девича, заголилась до грудей. Тогда Иван-царевич этой девичи устрашилса. Обратилса за двери, и стал из-за ободверинки за ей выглядывать и думает: «Што же я сонной девичи побоялся? Пойду я лучше ей почелую». Пошол, девичу почеловал и опять обратился назад к ободревенке. «Што же, раз сотворить с ей любов?» Подошол к ей, приложилса к ей и сотворил с ей любов. Обратилса к ободверенке, стал на ей здрить. Другой раз пошол и ради прощенья опять ей почеловал, и пошол назад скоро на уличу. Садилса на добра коня, осержает доброй конь, разбежалса конь, скочил через струны и хватил задней ногой за струну; струны зазвенели, колоколы забренчели, девича пробудилась. «А кака-ле собака наблевала и не охитила». Тогда кричит она своим служанкам зычным голосом: «Скоро служанки нарежайтесь и скоре того коня в карету запрегайте: погонимся за богатырем в чистом поли». Повезли девичу-поленичю в сугон за богатырем.
