Возникли новые воспоминания — его мать, всегда полная любви и нежности; эти темные влажные глаза, грустная улыбка. Невыразимая боль сжала его сердце и охватила его всего. Он отчетливо представил себе день ее смерти. Он тогда выплакал все глаза. Даже умирая, она говорила с ним, как всегда:

— Мутхиа, сын мой, не думай обо мне. Ты молод, не надо так сильно убиваться. Я всегда буду с тобой. — И после паузы — Береги себя и нашу маленькую Сути. Это твой отец принес ее в дом.

Сути тогда была полным жизни маленьким созданием. Ее шерстка, плотно прилегавшая к гибкому тельцу, вся переливалась. Трудно забыть, как это крошечное существо прижимало уши и махало хвостом, извиваясь всем телом. После смерти матери Сути стала очень близка ему: прощальный подарок матери, маленький живой комочек, оставшийся от умершей.

Теперь, когда Мутхиа должен был покинуть свой дом, дядю и тетю и даже свою собачку, он был в отчаянии — вся его жизнь рушилась. Он решил отдать собаку фабричному сторожу Раману, и тетушка на это не возразила ни слова. Это трудно было пережить.

Когда Мутхиа добрался до дома, там все было готово к его отъезду. Дядя уже был дома. Тетушка сложила все пожитки в матерчатую сумку и убрала ее в угол комнатушки. И в обычные-то дни Мутхиа не отличался разговорчивостью, а теперь он вовсе, нс мог вымолвить ни слова.

— Мутхиа, — сказал дядя, — я понимаю, это тяжело, тяжело для нас и для тебя. Мы покинули деревню, когда был еще жив твой дедушка. Может быть, ты найдешь там кого-нибудь из дальних родственников. Кто знает? Доверься богу, он единственное прибежище обездоленных. Не забудь документы.

— Да, дядя. Да, дядя, — повторял Мутхиа много раз, как будто эти слова вмещали все, что он хотел выразить в этот момент.

Вот и настало время расставания. Мутхиа взял свою нехитрую поклажу и, подхватив на руки Сути, молча вышел из дома. Пока он проходил по плантации к дому, сторожа, рабочие в бараках обсуждали его вынужденный отъезд. Им казалось, будто одного из них отправляли на бойню.

Сути жалась к Мутхиа, иногда терлась носом о его лицо. Она не знала, что они расстаются навсегда. А Мутхиа задумался, почему от собак не требуют свидетельства о гражданстве? Может быть, у них есть какие-то свои права? Иначе их жизнь тоже была бы в опасности. Он надеялся, что то, что произошло с ним, не случится с Сути.

Мутхиа увидел поджидавшего его Рамана. Времени на разговоры у них не оставалось.

— Я запру ее в той каморке, — сказал Раман, показывая на комнатушку за кухней, — Она скоро привыкнет ко мне. Не беспокойся, я присмотрю за ней.

— Да, хорошо, — сказал Мутхиа, направляясь к двери.

Сути побежала за ним. Он остановился и стал звать ее в комнату. Она съежилась. Он стал ее уговаривать. Она не двигалась и смотрела на него жалобно, как будто ожидала побоев. Он отнес ее в комнату, оставил там и, уходя, закрыл дверь на щеколду. Маленькое существо начало отчаянно царапать дверь и выть. Не говоря ни слова, мужчины, торопливо пошли к железнодорожной станции. Был поздний вечер. Жалобный вой Сути доносился издалека и замирал, подобно плачу ребенка ночью. Мутхиа казалось, что эти жалобы исходят как бы из могилы матери.

На станции была обычная вокзальная суета, шум, крики. Мутхиа направился к окошку железнодорожной кассы и купил билет до Тричи. Последний звонок.

— Иди, Мутхиа. Не беспокойся ни о чем, — сказал Раман.

Мутхиа прошел на перрон. Подали поезд. Тут и там мужчины и женщины всхлипывали, а то и плакали прощаясь. Но никто не оплакивал отъезд Мутхиа. Он вошел в купе и сел в углу около молодой женщины. Он был слишком взволнован и не замечал ничего. Поезд дал свисток и тронулся. Раман стоял, опершись на ограду, подпирая рукой подбородок. Мутхиа выглянул в окно и увидел его. Поезд набрал скорость и пошел с мерным постукиванием. Этот стук колес был пыткой для Мутхиа. Да, вся его жизнь была как бы придатком этой машины, этих колес. В последний раз он выглянул и увидел свет в окнах фабрики. Освещенные фабричные окна, плачущие женщины на станции и вой Сути… Он тяжело вздохнул. Вдруг он увидел, как из тьмы ночи ухмыляется ему Бычья шея из иммиграционного бюро. «Я сказал ему правду, что ездил на паломничество. Сегодня у меня самый длинный в жизни день», — подумал он.

Поезд ускорял ход. Он опять посмотрел в окно и заметил мерцающие звезды. Раньше ему никогда не приходило в голову смотреть на звезды. Но сегодня, сам не зная почему, он загляделся на них. Жалобное поскуливание Сути почудилось ему в свете холодных звезд и проникло в самое сердце. Молодая женщина подвинулась к нему, и он ощутил тепло ее тела. Он взглянул на нее рассеянно… Поезд шел все быстрее. Стук колес… сортировочный цех!

На следующее утро Сути прибежала к своему прежнему дому, мокрая и грязная. Тетушка вскричала:

— Нет, вы посмотрите на эту паршивую собачонку! Она сбежала.

Сути начала тереться о ноги тетушки, когда услышала вновь крик:

— А ну, пошла отсюда, дрянь ты этакая!

Сути подошла к веранде и посмотрела на свой уголок, где было ее место. Теперь там стояла клетка с курами.

— А ну, убирайся, грязнуля! — послышался грубый голос.

Собака улеглась рядом с клеткой. Она ждала Мутхиа. Но он так и не вышел из дома. Она не знала почему.

На следующий день народ с фабрики и плантаций шел домой на обеденный перерыв. Маленькая Сути сидела около дома, глядя на дорогу. Пришел дядя Мутхиа. Она бросилась к нему, обнюхала его ноги и завиляла хвостом. Он молчал, странно взволнованный. Собака жалобно скулила, заглядывая ему в лицо.

День клонился к вечеру. Темнело. Сути сидела по-прежнему около дома, глядя на дорогу.

СТАРШИЙ КАНГАНИ

Старший кангани — важная часть саги о чае. В нем соединялось все, он был той точкой, где все сходилось вместе. Начать с того, что он был правой рукой дораи, руководил всем процессом труда на чайных плантациях, он же был обвинителем, защитником и судьей во всех конфликтах.

Были, конечно, старшие кангани и кангани самые разные, подобно тому как существовали неуклюжие крестьянские лошади и элегантные победители дерби. Они никогда не составляли какой-то класс, они лишь принадлежали к определенному клану. Кангани — большой начальник, в его подчинении находилось свыше тысячи рабочих. Он жил в своем «вигваме», известном как резиденция старшего кангани, со всеми удобствами и атрибутами, положенными большому начальнику. Помещение состояло из залы для приемов с конторой, а также молельни, спален, женской половины, кухни и ванной.

В зале для приемов, окруженный канакапилле^[60]в белых тюрбанах, кангани в черных пиджаках и старейшими служащими со свисающими усами, старший кангани принимал посетителей, мановением руки приглашая их и отпуская. Поэты и певцы, танцоры и фокусники посвящали ему свои песни и танцы… В те времена, когда газеты были еще редкостью;, он хорошо платил им, чтобы они повсюду прославляли его имя.

В холодные вечера, когда он был в подходящем настроении, в назидание подчиненным он вспоминал подвиги былых времен. Это были истории бесконечные, как ряды воловьих упряжек на пыльных дорогах. Во всех этих рассказах дораи был центральной фигурой, а кангани его правой рукой. Он заканчивал с улыбкой: «Это было чудесное время, а дораи — люди суровые, но тверды, как сталь».

Его официальные обязанности были разносторонними и многообразными. Он размещал людей в бараках, раздавал рис, распределял работу, являлся с отчетом к управляющему, обходил плантации, в дни зарплаты получал деньги у дораи и выдавал их рабочим. Он заботился о больных и руководил всеми делами на плантациях.

Он гордился тем, что рабочим не нужно было уходить никуда с территории плантации, они получали здесь все необходимое. Он не допускал, чтобы чужаки обижали его рабочих, и уж ни в коем случае не разрешал забирать без его ведома рабочего в полицейский участок.

Давайте на нескольких примерах посмотрим, как решал он возникавшие житейские проблемы, улаживал конфликты.