Кроме лодки-парома в ведении Агуриса находились еще две лодки. В одной из них помещались три-четыре пассажира, и она курсировала без помощи Агуриса. На лодке имелось весло и скорлупа кокосового ореха, чтобы вычерпывать воду, которая собиралась на дне.

У нас было немало различных плавучих средств, о которых я еще не упоминал. Одно из них — ангула, настоящий плот, составленный из двух лодок, скрепленных планкой с плодами хлебного дерева в качестве противовеса. У нее не было крыши, хотя, несомненно, сооружался навес, если намечалось длительное путешествие. Однако этого практически никогда не требовалось. Парува — идеальное средство передвижения для прогулок, которые обычно предпринимали всей семьей: либо вниз по реке, либо вверх.

Жена Агуриса, хотя и смирилась с участью быть супругой скромного перевозчика, тем не менее всегда претендовала на то, что у нее шестое чувство, которое предупреждало ее о надвигающейся беде или неприятностях по дому. Взять хотя бы случай с мужем.

— Однажды муж вел паруву по реке, усиленно работая веслами и мечтая о том времени, когда приобретет собственную лодку, — часто рассказывала Даяватхи. — Вот тогда-то и случилось непредвиденное: пытаясь провести через пороги лодку, он поранил руку. И никакие мази и компрессы не помогали. Посмотрите, она и сейчас висит словно подбитое воронье крыло. Теперь уже нечего мечтать о своем доме, покрытом красной черепицей, и о хорошей школе для детей. В тот день, когда произошло несчастье, я уже знала, что что-то случится, и когда принесли мужа, испускающего громкие крики и стоны, я не удивилась. Вот и сейчас, — продолжала Даяватхи, — я отказываюсь от батата, ананасов и даже горячей пищи, так как чувствую, что не избежать несчастья, горе все равно не минует меня. Когда я сказала об этом мужу, он отправился на поклонение в Катарагаму^[33] и там дал обет. Но я знаю, ничего уже не поможет — ребенок не проживет и неделю.

Дело в том, что недавно, перед родами, ее сын Сима уронил на пол изображение грозной индуистской богини Кали и осколки разлетелись по полу. Разве не ясно, что это значит?

— Теперь надо ждать нового горя, — говорила она. — Я чувствую это всем своим нутром и даже наблюдаю симптомы. На днях здесь был какой-то чужестранец, одетый в брюки, а на ногах у него были ботинки. Он курил сигареты и разговаривал по-английски. С ним были еще люди. За день они четыре раза переправлялись через реку. Это неспроста! Затем они тут прогуливались и постоянно указывали руками в направлении базара и гостиницы. Мне не нравится это! Не нравится — и все!

Агурис молча слушал жену. Он улыбался и старался как-то успокоить женщину.

— Все это ровным счетом ничего не значит! Не волнуйся понапрасну, дорогая. Я видел этих чужестранцев и слышал, о чем они говорили. Эти люди жили в гостинице и всю ночь играли в карты. Они приехали сюда из Коломбо на выходные дни, чтобы отдохнуть. Может быть, это газетчики, поскольку с ними фотоаппараты. Успокойся и приготовь чай, я хочу пить.

Но в его сердце закрадывалась тревога. Обычно предчувствия Даяватхи сбывались. Неужели его семье снова грозит какое-то несчастье?

НАЧАЛО КОНЦА

Если посмотреть с отвесного берега на Нилганту, то на некотором расстоянии от переправы, но в зоне видимости, увидишь старый, уединенный типа охотничьего особняка домик нотариуса. Поговаривали (видимо, так оно и было), что он отказался от адвокатской практики. Нотариус получал довольно устойчивый доход с плантаций и долю от прибыли на переправе, так как фактически являлся ее владельцем. Много лет назад он добился контракта на эксплуатацию переправы и теперь каждый год автоматически продлевал его.

Обычно после обеда нотариус любил немного посидеть в тростниковом кресле на веранде, лениво наблюдая за тем, что происходит на реке. Как всегда, возле него на скамье восседал Метхью. Время от времени каждый из них с подставки, которая стояла рядом, брал заранее приготовленный бетель — с орехом арековой пальмы и лимоном, надкусывал краешек его и отправлял в рот. Большая бронзовая плевательница находилась поблизости.

Для слуги жевать бетель из той же тарелки, что и хозяин, — явление по местным понятиям необычное. Но Метхью уже много лет находился в услужении у нотариуса и пользовался многими привилегиями. Его считали членом семьи, и ему многое разрешалось. По правде говоря, он был незаконнорожденным ребенком некоего пожелавшего остаться в тени гражданина.

Ни тот, ни другой не был обескуражен этим не совсем обычным рождением: первому приятно было ощущать себя патроном и другом, а второй довольствовался ролью товарища и доверенного лица первого.

Холодная расчетливость, с которой действовал Метхью, была просто необходима в делах, связанных с собственностью нотариуса: двумя плавучими средствами и переправой. Нотариус нашел в Метхью молчаливого и терпеливого помощника. Это было тем более важно, что хозяин часто страдал несварением желудка и приступами ревматизма, от которых жизнь казалась такой безрадостной. Метхью был прекрасным личным секретарем: знал, что можно сказать, а о чем следует помолчать. Понимал, когда не следует распускать язык, а когда можно дать ему волю. Гак что между ними установилось полное взаимопонимание.

В тот день Метхью пристально смотрел в сторону реки. Вода в Нилганге поднялась высоко и была мутной. В затопленных прибрежных зарослях кустарника запутывались принесенные течением ветви и листья. Кое-где были видны водовороты, в которых кружились охапки тростника. Подмытые берега оставляли красные раны в земле, кокосовые пальмы, которые многие годы стойко выдерживали разливы, на этот раз смывались водой.

Конечно, все это создало угрозу движению по реке. Метхью повернулся к хозяину, уже хотел было сказать ему об этом, но, перехватив его полный отчаяния взгляд и увидев, с какой злобой тот сплюнул в плевательницу, понял, что хозяин слишком болезненно переживает случившееся и не намерен разговаривать на эту тему.

Деревня Синадхая, которую рассекает надвое судоходный участок Голубой реки, образует своего рода коммерческий центр. Она контролирует довольно продуктивную область, уходящую вдаль от обоих берегов Нилганги. Однако коммерция всегда таит в себе семена раздора, и Синадхая — не исключение из этого правила. Нередко можно было слышать мелкую перебранку между конкурирующими владельцами крытых лодок, которые перевозили предварительно прокопченные листы каучука и мешки с орехами арековой пальмы вниз в Амбаватху, откуда эта продукция шла дальше. Но бывали и более серьезные дела, вызывающие озабоченность. Именно они-то и доставляли нотариусу столько волнений. Тут и известие о строительстве моста, и слухи о том, что дорога, соединяющая деревню с внешним миром, будет значительно расширена, это, в свою очередь, означало^ возрастание интенсивности движения по ней и падение значения переправы. И в довершение всего появлялись предприимчивые бизнесмены, у которых были и автобусы для пассажирских перевозок, и грузовики. Все это, понятно, создавало реальную угрозу коммерческой деятельности нотариуса.

Для человека, рожденного и выросшего на берегах Голубой реки, — это ломка всех традиций.

Шум и скорость — не всегда приятные вещи. Нашествие автомобилей не только означало конец речного транспорта и гибель переправы, но и знаменовало собой начало нового, корыстного века. Требования речников защитить их право на труд будут, конечно же, поддержаны большой группой сторонников сохранения традиционного уклада жизни. Но кроме них есть и независимая группа прогрессистов, всегда готовая ринуться в бой, когда встает вопрос о строительстве новой дороги или расширении автомобильного движения.

Особенно яростно, хотя и без эксцессов, развернется битва между старым и новым в чайной, у колодца и практически в каждой семье. Дело не в том, что деревенский житель не в состоянии оценить преимущества автотранспорта, это скорее извечная неприязнь к нововведениям. Данное обстоятельство, кроме всего прочего, тоже является одной из причин того, что нотариус, как и его верный слуга, выглядит таким хмурым.