— Вы сказали, что майна ваша?

— Да.

— Как докажете, что это так?

— Э-э… ваша честь, это моя майна. Она жила у нас много месяцев.

Пока шло разбирательство, клетка с птицей стояла на полу у самой стены судебного зала. Никто не обращал на нее никакого внимания.

Председатель пристально посмотрел на Дхиониса. Обвиняемый, стоявший в первых рядах, то и дело вытирал цветным платком лоб.

— Но Дхионис сказал, что птица его, — настаивал председатель.

— Это ложь…

— Уважаемый, должна же быть какая-то деталь, свидетельствующая, что птица ваша. Только так. Если вы это поняли, тогда назовите.

— Э-э…

— Ну хорошо, — председатель нетерпеливо прервал его мычание. — Может, ваш питомец умеет говорить?

Джусихами какое-то время молчал. От птицы его отделяли всего двадцать футов.

— Майноо, майноо… батх кева^[29]? — протяжным голосом позвал он птицу. Удивлению собравшихся не было конца. Птица скосила бусинку-глаз на место для свидетелей и прокричала:

— Майна батх кева… майна батх кева…

— Отлично, значит, птица не немая, как некоторые здесь присутствующие, — заметил господин Перера кисло. — Ну, Дхионис, что вы на это скажете?

Дхионис что-то хотел ответить, но председатель жестом остановил его. Джусихами попросили покинуть место для свидетелей и вместо него туда пригласили ответчика. Председатель обратился к Дхиопису с такими словами:

— Как долго жила у вас эта птица?

— Около года, ваша честь. Мой сын поймал ее в саду, и моя жена сказала еще тогда…

— Хорошо. В течение года птицу содержали в клетке?

— Ваша честь, мой сын сделал клетку, в которой она и находится сейчас. Иногда мы выпускали ее из клетки и не опасались, что птица может улететь. Пондипутха очень любит птиц…

— А что вы скажете на то, что истец смог заставить птицу заговорить?

— Ваша честь, любая майна может произнести: «Майна батх кева». Это первое, чему обучают птицу в клетке.

Тогда председатель суда обратился к Джусихами, который присоединился к тем, кто находился в зале суда:

— Докажи, что клетку сделал ты!

— Ваша честь, это может подтвердить моя жена, она здесь, — охотно ответил Джусихами.

Наступила пауза. Стало ясно, что разбирательство дела не продвинулось ни на шаг. Но тут председатель неожиданно сказал слуге:

— Принеси-ка сюда клетку и поставь ее ко мне на стол.

Слуга удивленно уставился на председателя. Это был беспрецедентный случай. К тому же клетка не предназначалась для публичного обозрения, настолько она была грязной. Слуга что-то прошептал председателю. Господин Перера выслушал его без удовольствия, а затем громко сказал:

— Понятно. Тогда подложи под клетку бумагу.

Слуга сделал все, что от него потребовали. Клетку водрузили на стол. И тут возникла драматическая ситуация. Председатель бросил скорбный взгляд на пришедшую в волнение толпу. Грустная майна взлетела на жердочку в ожидании своей судьбы.

— Вы видите птицу? — обратился председатель к Дхионису, который еще занимал место для свидетелей. — И по-прежнему считаете ее своей?

Дхионис кивнул головой в знак согласия. Истец также сделал то же самое.

— На мой взгляд, все майны похожи друг на друга, но эта уж очень тощая. Кто кормил птицу, пока шло разбирательство по этому делу?

Полицейский виновато кашлянул.

— Птица находилась в моем доме, ваша честь… Мы с ней страшно измучились — не знали, чем кормить.

— Ну уж нет, ваша честь!

Эти слова принадлежали Дхионису. Он все еще стоял перед судьей и нервно теребил в руках носовой платок.

— Птица ест все, особенно любит рис. Разрешите, я покормлю ее, пока… ваша честь… э… решает…

Снова наступила пауза. Председатель бросил быстрый взгляд в сторону несчастной птицы, оказавшейся в клетке, словно в ловушке.

Действительно, позавидовать было нельзя. Майна-посмотрела сначала направо, потом налево, как бы ища выхода из создавшегося положения, почесала шею и нехотя громко что-то прокричала. Истец посмотрел на предмет их спора; то же сделали и присутствующие — они-то, конечно, знали, кому принадлежала птица, но никак этого не проявляли. Здесь судье давали возможность показать свое искусство.

— Так как, — продолжал председатель, медленно растягивая слова, — каждый из вас настаивает на том, что птица принадлежит именно ему, я должен разделить ее между вами!

Люди, никогда не слышавшие о соломоновом решении, хранили молчание. Господин Перера шепотом давал какие-то указания слуге. Тот вышел вперед и стал осторожно открывать маленькую дверцу клетки. Присутствующие ахнули. Джусихами криво улыбнулся, а Дхионис в волнении снова стал вытирать пот со лба.

Майна осторожно вышла из клетки и оказалась на председательском столе. От предвкушения свободы она засвистела и взлетела на перегородку, а оттуда выпорхнула в сад. Маленький мальчик выбежал из зала суда и кинулся за ней вслед, громко крича::

— Чунда! Чунда!

— Вот как, — проговорил председатель. — Интересно, почему никто не сказал мне, что у птицы есть имя?

Поднялась суматоха, и полицейский все никак не мог навести порядок. Но тут в зал вернулся Понди-путха. Он довольно ухмылялся, а на плече у него сидела майна.

— Объявляю дело закрытым! — сказал председатель и поднял руку. Затем показал слуге на клетку и сказал:

— Убери поскорее с моего стола эту гадость!

ПОЧТИ АНЕКДОТ

Старшим жителем Синадхаи был бородатый добряк, которого мы с любовью называли Мутта (Дед). Он знал массу анекдотов. Если он бывал в хорошем расположении духа, то собирал вокруг себя толпу и, набив рот бетелем, с удовольствием начинал рассказывать разные истории, постоянно жуя, чавкая (у него не было зубов) и брызгая на аудиторию красной от бетеля слюной.

Однако в признательных слушателях у Мутты недостатка не было, а способности его были рассчитаны на миллионную толпу: в нем сочетались глубокая ученость, большой словарный запас, тонкий юмор, привлекательные манеры, и при этом сам он, казалось, не обращал внимания на аудиторию. Его можно считать представителем быстро исчезающего поколения рассказчиков, которые в подлинно ланкийских традициях стремились сохранить культурные связи между образованным слоем общества и простым людом.

— Помню время, — сказал он однажды, — когда лик природы был чище. Стоя у водоема, можно было увидеть свое отражение в воде и, насколько позволяла фантазия, поместить свое изображение в особые рамки или разбить на тысячи кусочков. Порой наклонишься не спеша над водной гладью пруда и размышляешь, всматриваясь в свое лицо, отражающееся среди широких листьев лотоса. Вода на поверхности была так чиста, как будто находилась в своем первозданном состоянии. И вот силой воображения мы создавали зеркало, и каждый мог посмотреться в него, увидеть себя и хладнокровно отметить малейшие нюансы своего настроения и собственных эмоций, отраженных в воде. Но разве можно было поймать это отражение и удержать? Не правда ли, прекрасное начало рассказа? Пожалуй, фотокамера могла бы такое сделать для вас? Фотография, действительно, феноменальная вещь! Вы можете получить точную копию — одну, две, три, двадцать копий — своего портрета, все один к одному, как семена растения. Вы можете подарить их своим друзьям, показывать родственникам или завещать потомству в качестве наследства детям ваших детей. Я расскажу вам про фотографа, который стал легендой здесь в Синадхае. — Тут он сделал паузу и уставился своим пронзительным взглядом на госпожу Ноно.

Она смутилась, а мы подумали: «Почему?» Мутта положил на ладонь приготовленную жвачку, затем отправил щепотку этого липкого месива в рот и продолжал:

— Однажды в эту деревню прибыл один привлекательный субъект и предложил за незначительную сумму в десять центов с каждого сфотографировать всех жителей в Синадхае. «Получится групповой портрет», — заверил он. Излишне говорить, что многие женщины охотно согласились с его предложением и почти никто из мужчин.