— Жаль, что нельзя Фарли разговорить. Хотя… Я бы попробовал с ним встретится, вдруг бы наш разговор что-то прояснил. Хотя бы можно будет что-то понять по тому, что он не скажет. Чёрт! Сыпануть ему в кружку чая что-то, чтобы язык развязать, так он чай, чай не из кружки хлещет?

Я затушил окурок сигариллы. О! очень приличный сорт. Сигариллы — это небольшие сигары, это я для тех, кто с ними не встречался. От сигар отличаются только длиной и толщиной — они короче и тоньше. Но при этом намного проще в производстве, их можно скатывать машинным способом, что делает их решительно дешевле скручиваемых вручную сигар. При этом аромат не хуже.

— Я запрошу разрешение на твой разговор с Фарли. У тебя есть кому подвести к нему? — поинтересовался Трилиссер.

— Есть идеи. Надо уточнить. Пока придёт ответ — буду точно знать.

— Кстати, чай тут тоже дерьмовый. — Меер Абрамович поморщился. — С китайским даже сравнивать не буду. Помои.

— Куда ни кинь — польский клин. — сымпровизировал я.

На этой оптимистической ноте мы расстались. Чаевые я всё-таки оставил, правда весьма небольшие. И сделал вывод: в этом кафе больше встреч не проводить!

Надо сказать, что разрешение на встречу пришло весьма оперативно. Видимо, башни Кремля очень интересовали перспективы событий в Германии. Правда, события настолько быстро понеслись вскачь, что воспользоваться случаем и встретиться с главой почт США мне не удалось.

15 июня была подписана капитуляция Польши. Мосцицкий тут же покинул Люблинскую конференцию, с ним вместе уехала и делегация Великобритании. Которая заявила, что не признает Белостокского правительства. А вот франки остались. Как и американцы. Поляки много чего потеряли. Правда, статус этих территорий был весьма неопределенным, так называемые «территории под управлением». Виленский край отошел к СССР, как и Полесье с Волынью. Германия получила большой кусок вокруг Данцига, точнее, отобрав у поляков все Приморье. Чехословакии вернули отторгнутые ляхами земли. Присовокупив в качестве компенсации Станиславовское воеводство. Скорее всего, это был такой широкий жест, для того, чтобы привязать чехов как можно надежнее к СССР, показать, что никто им кроме нас не поможет. Да и появлялся коридор в Чехословакию, на всякий пожарный случай. Литва хотела вернуть себе Виленский край, но товарищ Молотов был категорически против. Так что Вильно и Полесье стали частью Белоруссии. А в Литве сменилось правительство. Новое правительство, что весьма удивительно, устраивало всё. Впрочем, Литве единственной досталась денежная компенсация, правда, ее еще предстояло с поляков содрать.

А семнадцатого грянул гром. Немецкая делегация еще не уехала в Берлин, а оттуда пришло сообщение о том, что Эрнст Тельман и ряд других коммунистов исключены из правительства, их обвинили в попытке узурпации власти и государственного переворота.

[1] Все эти польские товарищи были сотрудниками Коминтерна и в 1937 году попали под чистку репрессий, были арестованы и расстреляны.

Глава двадцать третья

Социал-предатели

Глава двадцать третья

Социал-предатели

Лейпциг-Берлин

20 июня 1934 года

Раннее летнее утро. Только-только начало светать. На железнодорожном вокзале Лейпцига было пустынно. На перроне стояли четверо. Я приехал в Германию по другим документам: теперь я Майк Дудикофф, гражданин САСШ, журналист и военный корреспондент журнала «Мэгэзин». Конечно, документ поддельный, но такого высокого качества, что проблем на границах не было, да и преобразил немного внешность: меня в гриме так никто и не остановил и никто не узнавал.

Со мной рядом стоит оберст Август Риман (он же Дмитрий Павлович Жлоба), камрад Дурутти, еще не оправившийся окончательно от тяжелого ранения, но он уже на ногах и камрад Вилли Штольман — это представитель профсоюза железнодорожников. В этом профсоюзе очень сильны позиции коммунистов, но и анархосиндикалисты присутствуют. Жлоба уже не так плохо шпрехает на немецком, как и Дурутти (а вот это для меня было неожиданностью). Конечно, собрались мы здесь по серьезному поводу: в половину пятого из Лейпцига на Берлин должна выдвинуться Железная армия. Беспрепятственный перегон в Берлин и сопровождение эшелонов легло на плечи камрада Штольмана. Мы ждём, когда из депо выйдет бронепоезд «Сталинец», который проходил тут ремонт после тяжелых боев под Лейпцигом. Шесть 100 мм морских орудий и два десятка станковых пулеметов — это та сила, что должна проложить нам прямую дорогу на Берлин.

Ситуация в Германии складывалась крайне непросто. Правительство Отто Брауна купилось на посулы американских дипломатов, совершив еще один переворот — на этот раз антикоммунистический. В Берлине арестовали видных деятелей компартии (правда, их не расстреливали, чай социал-демократы не национал-социалисты, разницу улавливаете?). Было объявлено о временном перемирии с имперскими силами в связи с заговором Коминтерна. Я приехал восемнадцатого утром в Лейпциг, где получил сообщение от своего человека в правительстве Отто Брауна (этот контакт я не сообщал никому) — Вилли Гельпаха, известного врача и психолога, одного из деятелей Партии Центра, отошедший официально от политики, в правительстве он работал заместителем Карла Кольвица — министра здравоохранения и отвечал за всю фронтовую медицину. Вилли сообщил, что правительство Отто Брауна согласилось прекратить гражданскую войну (имея в сем вопросе свой материальный интерес). Гинденбург гарантировал им иммунитет от преследований и места в кабинете национального согласия, в котором будет канцлером Герман Геринг. Главным условием было разоружение коммунистов и анархистов, сдача позиций, переход полиции под начало имперского правительства. Девятнадцатого по берлинскому радио объявили об остановке боевых действий и начале переговоров между Брауном и Герингом. В Берлине так получилось, что все силы полицейского спецназа (составленного, в основном, из фронтовиков-спартаковцев) оказались переброшены на фронт, где вместе с рабочими батальонами остановили продвижение белогвардейцев и нацистов. А оставшиеся шуцманы не очень-то пылали желанием отправиться на передовую и без колебания выполнили приказ Северинга… Их главными силами оказались шесть тысяч полицейских, подчиненных министру-социалисту. Они и осуществляли аресты коммунистов. Кроме этого было порядка пяти тысяч добровольцев, вооруженных социал-демократами, что-то вроде помощников шерифа.

Конечно, я сильно переживал за Лину, но потом пришло сообщение, что в Ростоке, где она находилась, из-за присутствия советских вооруженных сил, в том числе матросов с военных кораблей, плюс сильного отряда спартаковцев, у местных властей ничего не получилось, а профсоюз портовых рабочих сразу организовал боевые дружины, которые взяли на себя поддержание порядка в городе. Дело в том, что большую часть оборудования, которое мы планировали отправить морем теперь приходилось отправлять по железной дороге. И Лина контролировала этот процесс вместе с группой коминтерновцев.

В этих условиях самой сильной группировкой, неподконтрольной Брауну оказалась Железная армия Жлобы, основу которой составляли анархисты-интернационалисты и самые преданные коммунисты. И было решено навести в Берлине порядок. Еще из Люблина я через Трилиссера отправил шифровку Сталину с предложением задействовать «план В». Фактически, это было переработанное предложение покойного Ульриха — создать коммунистическую Германию. В принципе, гражданская война опять истощила силы Германии и ее прекращения хотели все. Планировалось (план Б) при невозможности военным путем победить Рейх создать независимое социал-демократическую республику на землях, контролируемых правительством Веймарской республики. Но предательство Отто Брауна изменило ситуацию в корне. Я представил себе, как кривится Сталин, говоря о социал-предателях на очередном совещании по Германскому вопросу. А ведь всё могло получиться и по-другому. Был и план А — по нему после разгрома Польши советские войска должны были вступить в Германию (по просьбе немецкого правительства) и решить вопрос с империей Гинденбургов. То есть, вся немеччина должна была оказаться под нашим контролем. Поэтому сейчас и возник вопрос о том, чтобы срочным образом исправить ситуацию.