В более поздние времена, когда на территории Европы бушевала Тридцатилетняя, война 1618—1648 гг., здесь стал наблюдаться угрожающий рост количества волков, что повлекло за собой массовый вывоз с Британских островов ирландских волкодавов. Это явление приобрело столь широкий размах, что Оливер Кромвель, правивший Англией после свержения короля Карла I, вынужден был издать специальный указ, запрещавший под страхом смертной казни вывоз из страны ирландских волкодавов.
Так же высоко ценились в те времена и шотландские борзые — дирхаунды, используемые дм травли оленей, откуда и пошло их название, которое означает «ловец оленей».
От ирландских волкодавов эти собаки отличались утонченной грацией, сделавшей их неизменными персонажами сюжетов старинных гобеленов, и огромной скоростью, позволявшей им легко настигать бегущего оленя. Многие из этих собак способны были не только догнать оленя, но и в одиночку загрызть его.
Во времена средневековья борзые собаки были постоянными спутниками рыцарей как в военных походах, так и в коротких промежутках мирной жизни, посвящаемых охоте и пышным пирам.
Собаки были символом верности. Их изображения украшали рукояти мечей и гербы городов, драгоценные медальоны и шкатулки.
Собачью верность воспевали барды и менестрели.
Самые доблестные французские рыцари награждались орденом Пса.
Борзые собаки были неотъемлемой принадлежностью интерьера каждого рыцарского замка и королевского дворца, служа своим хозяевам одновременно и престижным украшением, и охотничьей свитой.
Hовелла Александра Дюма «Правая рука кавалера де Жиака», созданная на основе исторической хроники 1425—1426 гг., описывает характерный эпизод из жизни короля Франции Карла VII:
«Сидя в кресле, король время от времени гладил великолепную белую борзую, лежащую у его ног; собака отвечала на его ласку, вытягивая свою длинную змеевидную шею и приоткрывая глаза, не менее выразительные, чем человеческие. Наконец, король, наклонившись к борзой, издал негромкий свист, хорошо знакомый его любимцу, ибо он тотчас же встал на задние лапы и положил передние на колени короля.
— Знаю, знаю, Верный, ты красивый, а главное, преданный пес, как о том свидетельствует твое имя, — проговорил Карл, — и я очень признателен герцогу Миланскому за этот подарок, которым он порадовал меня гораздо больше, чем присылкой этих трех тысяч ланг бардов: сначала они разграбили мои земли, а потом проиграли мне битву при Вернее. Итак, обещаю, ты будешь носить красивый золотой ошейник до тех пор, пока у меня на голове есть корона.
— Слышишь, что говорит король, Верный? — спросил кавалер де Жиак, вмешиваясь в разговор Карла с собакой. — Обещание его величества означает, что ты подохнешь с французским гербом на шее.
Верный негромко зарычал.
— Это еще неизвестно, — грустно заметил Карл, по-прежнему лаская борзую. — Ведь многие точат зубы на эту корону, и она уже лишилась своих лучших жемчужин. Наши грехи, верно, прогневили святого Дионисия, покровителя Франции, или Господа Бога, великого судью королей, ибо дела у нас идут все хуже и хуже.
С этими словами король испустил вздох, на который Верный ответил жалобным визгом.
— Знаете, де Жиак, — снова заговорил король, — с тех пор как меня без конца предают люди, мне не раз хотелось взять в советники моего пса и довериться его чутью, чтобы знать, кто мой друг, а кто недруг.
— В таком случае я недолго буду заседать во главе вашего совета, государь, — сказал де Жиак, — ибо я не пользуюсь благосклонностью Верного.
— Такие чудеса случались, — продолжал король, отвечая на свои мысли, а не на замечание фаворита. — Господь не раз поручал животным служить людям проводниками… Мы заблудились как-то на охоте в Денском лесу, никто из нас не знал, в какую сторону идти, да и спросить дорогу было не у кого. Тут мне пришла в голову мысль отвязать Верного. И что же. Четверть часа спусти мы увидели на опушке леса наших пажей с лошадьми!
— Ваше величество смешиваем инстинкт с разумом и сердце животного с душой человека.
— Правда, и все же взгляните на эти великолепные глаза, Пьер. Ей-Богу, можно подумать, что в них теплится человеческий разум. Посмотрите на эти уши: пес настораживает их, чтобы слушать то, что я говорю. Можно подумать, что он напрягает слух, хочет лучше понять мои слова. И он действительно многое понимает. Мне стоит прогнать Верного, и он уйдет, позвать его, и он вернется. Придворные поступают точно так же, а между тем их величают людьми. И все же есть нечто, в чем они неизменно расходятся с чудесным собачьим племенем: они не умеют находить своего повелителя, если он заблудится, и кусают его, если он упадет».
Эту сравнительную характеристику собак и придворных впоследствии часто цитировал Людовик XIII, так что сомневаться в ее исторической достоверности не приходится.
В средние века собаки европейских пород, участвуя в крестовых походах, проникали все дальше на восток, а восточные породы попадали в Европу, как часть боевых трофеев рыцарей.
Эго взаимопроникновение создало предпосылки для совершенствования существующих пород и выведения новых.
Мир потрясали войны, нашествия, эпидемии, открывались и покорялись новые страны, и всюду рядом с человеком находился его неизменный спутник — собака.
В этот период истории зародилась знаменитая порода русской псовой борзой.
…1237 год. Полчища хана Батыя взяли штурмом Рязань, Коломну, Москву, Владимир.
Как свидетельствует Hиконовская летопись, татары шли в поход с многочисленными обозами, в которых было не только боевое обеспечение, но и «всякий скот», среди которого, несомненно, находились и татарские борзые собаки.
Их скрещивание с русской северной лайкой и положило начало породе, унаследовавшей от татарской борзой грацию и высокую скорость, а от лайки — приспособленность к любым погодным условиям и стремительный бросок, так необходимый борзой собаке.
Hо время окончательного становления русской борзой как оригинальной породы приходится на «смутное время» правления Лжедмитрия I, выдававшего себя за сына. Ивана Грозного, чудесным образом спасшегося от рук убийц во младенческом возрасте.
