– В каких войсках вы служили? – спросил Никандр.

– Я? О, я служил в венгерской армии, дослужился до лейтенанта.

– Значит, ты воевал против русских. Сколько русских ты убил?

– А что было делать? Дали мне роту, сказали: «Ну, русский Иван, бей русских Иванов».

– Да врешь ты все, хвастун, – сказал Витя, краснея до ушей.

– Да нет, пусть говорит, – злобно прошипел Никандр.

Иван ничего не понял и продолжал:

– Я принимал участие в боях под Сталинградом. Моя рота, конечно, стреляла в русских, а сколько их погибло, я не знаю. Врать не буду. Могу только сказать, что где бы мы ни появлялись, от нас всегда убегали. Мы как бы прорывали линию обороны. Однажды мы так глубоко врезались в тыл русских, что сами перепугались. Кто-то предлагал возвернуться назад, а я был против. Я знал, что у русских девиз «Ни шагу назад» и тоже придерживался этого. У нас радио работало круглые сутки, я слушал и понимал, о чем шла речь. Это было в сорок втором году. Тут мне стукнуло в башку: а что, если остаться и перейти на сторону русских, ведь они все же свои, наши старшие братья? Тогда я приказал своей роте сложить оружие и вывесить белый флаг. Вскоре к нам пришли парламентеры. «Я требую Никиту Хрущёва», – сказал я. И действительно, он вскоре пришел. Обнял меня, поцеловал и сказал: «Молодец, наш младший брат». С тех пор я стал командовать взводом особого назначения. Я принимал участие в пленении Паулюса, имею награды. Орден Отечественной войны мне сам Калинин вручал. Вернулся в родное село, мне сразу автомат дали в руки и сказали: «Будешь в родном селе строить социализм, а потом и коммунизм». Я строил с автоматом на груди, потому что ни социализм, ни коммунизм без автомата построить невозможно. Работники НКВД, видя мое старание, назначили меня секретарем сельского совета и закрепили за мной автомат, он у меня всегда был в железном сейфе. Вернулись евреи, настучали на меня, будто я с бандерами связан и передаю им шифрограммы о дислокации войск НКВД. Тогда-то меня и сграбастали. Хотели дать расстрел, но учли мои награды и дали только десять лет. Все десять лет я отбухал в Магадане. С вашим зятем переписку вел, когда он служил в городе Минске. Правда, Витя? Ну скажи «правда», чего стесняться?

– Ты много болтаешь и к тому же хвастаешь, – сказал Витя.

– Ну и биография у тебя, – сказал Никандр, – ничего не скажешь. Как ты по земле ходишь? Как ты попал в закрытый город? Таким, как ты, здесь нельзя находиться. В русских стрелял, в бандерах участвовал.

– Пришили, – сказал Иван простодушно.

Никандр Иванович позеленел. Он бросился к телефону, чтоб вызвать соответствующую службу и передать гостя в более надежные руки.

– Заразы, – процедила Лиза.

– Никандр! Успокойся, – сказала теща. – Не слушай ты его. Он врет все. Никаким венгерским или немецким лейтенантом он не был, а то, что сидел в тюрьме, – бог с ним. У нас каждый второй сидел, что тут такого? Коммунизм без тюрем не построить, а социализм тем более. Отсидел – вернулся. Лишь бы он был хорошим человеком, правда, Иван?

– Ну конечно, конечно, – лепетал Иван, поняв, что допустил словесный понос, – я не хотел вас обидеть. Я просто рассказал трудную свою судьбу вам как близким людям. Мы же теперь – родственники, свои. Вот братан мой, ваш зять, он еще маленьким был, когда все это происходило со мной, он почти не помнит всего этого.

– Если бы он был постарше, он тоже был бы с тобой на пару: яблоко от яблони недалеко падает, – прошипел Никандр, опрокидывая очередную рюмку.

– Я очень рад за своего брата, – продолжал Иван, не обращая внимания на шипение хозяина. – Мой брат попал в настоящую семью и хорошо живет. Раньше у него этого не было. Спасибо вам большое, что вы согласились выдать за него свою единственную дочь. И тебе, Лиза, красавица, спасибо. Такой красивой и работящей, как ты, в наших краях просто не найти. И в университете учишься. Тебе, Витенька, надо ее на руках носить, ее следы целовать. Я всем расскажу, какая у тебя хорошая жена, какие у нее замечательные родители.

– Замолчи, трепло, – сказал Витя, со злостью глядя на двоюродного брата.

– Я хочу предложить тост, – сказал Иван, вставая. – За реализацию решения двадцать второго съезда КПСС, за Никиту Сергеевича Хрущёва! И за полковника, героя всех партизан Белоруссии Никандра Ивановича – ура!

– Ну, вот это хорошо, – сказала теща.

– Притворяется, сволочь, – сказал Никандр, – надо его сдать в КГБ. Ты мине мозги не пудри. В русских стрелял? Стрелял – сам признался. Я посажу тебя еще на один срок. На наших стройках коммунизма как раз таких, как ты, не хватает. И брата своего двоюродного можешь прихватить, а дите мы вырастим как-нибудь.

– Коллективного ребенка надо в коллективе выращивать, – сказал Витя.

– Брось ты, пузотрон, как тебе не стыдно? Ты тоже уже пьян, как я вижу. Ну ты только подумай: бандер и тюремщик, отбухавший десть лет в магаданской тюрьме, – брат твоего зятя, да еще у тебя в гостях. Что о тебе подумают на работе, скажи?!

– Я всегда был против этого брака, – сказал Никандр, не обращая внимания на то, что рядом сидит зять. – Сразу видел, что у него глаза не так расположены и что в его глазах кипит ненависть ко всему советскому. Одним словом, западники-бандеры, и этим все сказано.

– Ну папульчик, я там была, там хорошие люди живут, – сказала Лиза. – Ко мне как к восточной ни у кого никаких вопросов не возникало. Народ там хороший, добрый. После окончания университета я попрошу туда направление, я хочу там работать. Ты можешь к нам свободно приехать, никаких банд там давно нет, и возможно, их и не было, это все басни, сказки про белого бычка.

– А что, газеты врут? Вы, молодежь, бросьте мне зубы заговаривать. Бандеры есть бандеры, чтобы мне ни говорили. Их уничтожать надо, каленым железом выжигать.

Под разгоревшуюся перепалку членов семьи, в которой почему-то начался раскол, Иван поманил пальцем Витю на лестничную площадку, достал сигарету и сказал:

– Мне нужны деньги. Я поэтому и заехал к тебе. У меня, браток, нет денег на дорогу, ни гроша – веришь ли? Сделай милость, одолжи пятьсот рублей, я тебе вышлю почтой, клянусь. Как только доберусь до дома.

– Так ты же на заработки с бригадой отправился, как же у тебя денег нет?

– Да это я так, наврал малость. Я домой еду. Мне покупки сделать надо, а денег нет. Понимаешь, такой красивый шерстяной платок увидел в магазине, душа обрадовалась, дочке надо подарок привезти. А он, платок, поганец, дорогой. Одолжи мне пятьсот рублей, и платок – мой. И на дорогу не хватает. У тебя, должно быть, денег куры не клюют. Ты же зять плутковника, не то что я.

– Врешь ты на этот раз довольно правдиво, – сказал Витя брату, – но у меня денег нет. Ни копейки.

– Тогда я попрошу у твоей тещи. Скажу: «Пока не дадите денег взаймы, я от вас никуда не уеду – у меня нет денег на дорогу». И она даст, куда денется, правда?

– Проси! Но я не стал бы этого делать, будь я на твоем месте.

В это время открылась входная дверь, на пороге показалась теща:

– Заходите давайте, а то Никандр думает, что вы тут заговор собрались организовать.

Опять уселись за стол. Иван запел «По диким степям Забайкалья, где золото роют в горах…», а теща поддержала его. Никандр не выдержал такой ереси и встал из-за стола. Он нащупал пистолет под подушкой и успокоился.

– Мы из твоего братика, – начала теща, поглядывая на зятя пьяными глазами, – мы из него человека сделаем или… котлету.

– Сначала сделайте котлету из своей дочери, она жирная, как откормленная хрюшка, а я худосочный, из меня котлета не получится, – сказал Витя, вставая из-за стола. – Я пойду на воздух, душно здесь.

Витя сдал зимнюю сессию на «хорошо» и «отлично», а Лизе выставили зачеты и поставили тройки на экзаменах, на которые она все же являлась, но с ребенком на руках. Щипала его за ножку, чтоб дитя плакало, и преподаватель срочно требовал зачетку, не задавая студентке пятого курса ни одного вопроса.