– Не беспокойтесь, буду осторожнее. Я выбрал Вас в друзья, догадываетесь, наверное, еще и потому, что Вы работаете с информацией прошлых столетий. Вам и только Вам она доступна! Вчера вечером я с трудом поборол контролера в голове. Эти навязчивые фразы «Превышен порог анализа», «Порог допустимого» заставляют меня действовать. Я готов бороться с системой и режимом контроля!

– Что ж, я располагаю только следующей информацией, поможет ли она? – медлил Хаммер.

– Говорите! – настаивал Миллер.

– Помнишь, тот несуществующий орган-приемник, моя гипотеза? Так вот, используй его, будет подсказка – односложная фраза или афоризм. Это и есть ответ. Прежде, чем я назову этот текст… Словом, выслушай меня до конца. Понимаю твое нетерпение. Но, Том, возможно, мы на-чинаем неравную борьбу! Если тебе будет угодно, я готов озвучить тебе свою теорию восприятия мира и, возможно, доказать твое ошибочное понимание действительности, с той целью, чтобы тебя предостеречь от решительных действий, – по-отцовски умолял профессор. – Восприятие мира ограничено физическими особенностями организма и соответствующими органами восприятия – ощущения через призму собственного сознания средствами осязания, обоняния… Словом, сигнализация с помощью химического языка летучих молекул, а далее химические реакции и электрические импульсы мозга. Безусловно, атомно-молекулярные основы взаимодействия всего живого я не исключаю. Но все же, если представить несуществующий, не укла-дывающийся в нашем сознании орган восприятии с целью полного анализа действительности, такой ли действительностью она бы нам представлялась? Это предположение доказывает относительность теорий и концепций, пусть даже научно и материалистически подтвержденных об организации и устройстве нашего мира. Возможно, этот орган как механизм, напоминающий открытую систему и напрямую работающий с электромагнитными волнами, с мельчайшими частицами или теми частицами, о которых мы еще не знаем. Мы не можем их зафиксировать по причине отсутствия такого «приемника». Мое воображение может даже довести до представления этого дополнительного органа, как вращающейся воронки по спирали, например, над головой или ушной раковиной, и включением в этот вихрь всей информации, закодированной в той форме, которая была бы приспособлена для считывания конкретным, пока еще только воображаемым органом, предназначенного для формирования правильной целостной картины мира и мироздания. Это словно абсолютное знание и истина…

– Это знание не изменит моего отношения, – цинично произнес Миллер. И сам удивился своей резкости, но не извинился.

Тогда Майк сам начал оправдание:

– Но… ты не дослушал, я понимаю, я часто ухожу в сторону, увлекаюсь в своих измышлениях. Однако, если нужен добрый совет, то, абстрагируйся от всего. Так ли важны все твои эмоции, мысли и идеи?

Ответ не прозвучал, так как вопрос был риторический.

– Я не буду больше Вас вмешивать в эту историю. Обещаю Вам! – именно это и хотел услышать профессор, который уже чувствовал нависающую угрозу не только над головой Тома, но и над своей собственной.

И все же он не мог так проститься с другом, оставить его без поддержки и помощи.

– Том, возможно, у тебя уже есть зачатки этого ретранс-лятора мысли. Но об этом в другой раз. Я сообщу тебе, обя-зательно расскажу, над чем я работаю, возможно, мое новое изобретение поможет тебе…

Том был заинтригован; сквозь неподдельный интерес к работе Хаммера стало пробиваться волнение. Он видел, как испуган, как уязвим этот скромный и по-настоящему умный человек.

– Только фразу! Прошу Вас, говорите! – упорствовал Том.– Последовательный алгоритм слов: «ЗРИ В КОРЕНЬ – НЬЮТОН».

Профессор посмотрел на свою карту времени и вдруг в одно мгновение он смахнул с себя весь энтузиазм прошед-шей беседы и произнес монотонно:

– У меня заканчивается лимит свободного посещения, продолжим позже.

Он пошел к выходу быстрым шагом, преодолевая сильную одышку.

***

Миллер чувствовал себя свободно в своем научном отделе, в который допускал только одну единственную коллегу – голографическую программу Тью. Эта цифровая союзница, воплощенная в оптически сенсорное изображение и наделенная человеческим обликом, была прекрасной, изящной, элегантной. Каждый новый рабочий день она начинала с того, что меняла свой внешний образ и стиль. Свою речь она произносила низким женским тембром, выстраивала диалог, дипломатично исправляла ошибки в проекте, поддерживала принятые решения Миллером. И именно это ее индивидуальное участие без присутствия информаторов внутри научного блока давало стимул Тому служить не только целям корпорации, но и использовать это как привилегию для решения других, личных задач, не имеющих никакого отношения к работе. Конечно, Цифровой Индивидуальный Разум присматривал за ним, но при этом надежно хранил данные, которые мог использовать лишь «хозяин» отдела. Но если в своем блоке Том был почти неуязвим, то вы-йдя из него, где информаторы казались беспристрастными осведомителями, и где служба АНБ выявляла нарушения в сфере научного заказа, – абсолютная свобода мгновенно исчезала. Том улавливал это и невольно думал, что бывают минуты, когда особенно чувствуется это холодное, чужое и враждебное пространство. Над корпорацией, внутри нее, в каждом лифте, лестничном пролете, вестибюле, приемной, глубине коридора – везде цифровой наблюдатель!

Том посмотрел прямо в наборное поле дисплея, но ничего не увидел – его душевное напряжение требовало разговора с самим собой: «Это опять точит меня изнутри. Я не способен приступить к умственной работе и не способен освободиться от идеи разгадать этот алгоритм «ЗРИ В КОРЕНЬ – НЬЮТОН». Будто вся моя жизнь заключена в этой фразе… А без ответа все теперь бессмысленно! Так что же, вернется ли ко мне уверенность? Неужели я страдаю неврозом навязчивого состояния, неужели нет способа самоизлечения и избавле-ния от сомнений? Не знаю… Разве что при полном внешнем порядке – в помещении и абсолютной собственной аккуратности?» И в эту же секунду взгляд Тома задержался на поверхности стола, и он стал всматриваться в небольшую вы-щерблину, которая открывала вид на стружку – постформинг. Эта, казалось бы, незначительная деталь стала тяготить его еще больше, отвлекать от самоанализа. И Том сказал вслух:

– Как найти ответ, когда вокруг столько несовершенства!

Миллер поднялся с места, стал расхаживать по кругу широкими шагами и вернулся к прерванным мыслям: «Сейчас не время пребывать в хмуром состоянии, при котором мое бессмысленное самобичевание приведет только к без-действию, неверию в свои силы. Мне нужно продолжить развивать чувствительность к фотонной среде. Ведь все, происходящее со мной – не случайность, не глупая удача, а только следствие усилий контроля над бессознательным». Как только он пришел к мысли о неслучайности событий, вдруг произошло происшествие, которое как раз относится к разряду случайных – без видимых воздействий сработала сигнализация, предупреждающая об утечке информации. Немедленно начали проверку. Было ли разгне-вано или напугано руководство – неизвестно. Но сотрудники находились в состоянии замешательства, задаваясь вопросами: кто-то воспользовался устройством, не зарегистрированным в НИК, или кто-то имеет доступ в централи-зованный корпоративный репозиторий или вход в систему к наукометрической базе данных? И все это на фоне нело-кализованной ложной тревоги, звучащей как визг на высоких нотах! Предположений было множество, но подтвержденных фактами – ни одного! В отличие от большинства Миллер равнодушно слушал эти догадки. Он создал в себе некую реальность и, пребывая в ней, взрастил то отчужденное состояние, которое как раз за последние месяцы довел до завершенной формы. При чем это было только начало к тем предстоящим переживаниям, которые должны дать ему свободу в будущем.

Он спокойно выдерживал допрос специалиста «АНБ-ОБК» (агентство национальной безопасности – отдел безопасности корпорации).