— Здорова, Вступившие! — исправляет оплошность Сепана Охотник. — А Ефим где? И мало вас что-то.

— Вас, смотрю, тоже что-то не густо, — откликается один из баронских подпевал, с каким Рысин некогда драил нужник.

— Мы неполным отрядом. У Матвея дела. Нам вчера хорошенько досталось.

— Эта тварь троих наших убила, — вновь влезает Сепан. — Оставляли бревно полежать на денёк, пока дар восстановится. Дайте место! Сейчас Смертик дело доделает.

— Сами справимся, — отскочив после очередного удара от лешего, с вызовом заявляет барон. — Теперь это — наша добыча.

— Ты в конец обнаглел? На обрубки взгляни — это наша работа. Говорят тебе: троих положили пока лапы рубили и глазья выкалывали. Где Ефим? Не тебе решать, чья добыча.

Пока спор, наши всем составом успевают спуститься в овраг. Мужики из отряда Вступивших, кроме нескольких, кто с жердями в руках не дают обессилевшему зверю сдёрнуть в коряжник, тоже бросили наскакивать с топорами на лешего и выстраиваются за спиной у барона.

— Нет Ефима. Куница загрызла. Я за старшего.

Вот те на…

— А точно куница? Не рысь?

— За словами следи! — вспыхивает барон. — За такое в Предземье я бы тебя плетьми запорол.

— Смерд.

— Что?

— Смерд добавить забыл.

Рысин вмиг багровеет.

— Пошли вон! Это наш зверь. Если и вы вчера били, то добивать надо было. Теперь наша очередь.

— А не пойдём если? — шагает ближе к барону Сепан. — Силой прогонишь? А хватит силёнок?

Сёпа зол. Очень зол. Еле сдерживается. Вмешаться?

— Тише, тише, мужики! Давай миром решать! — подаётся вперёд Охотник.

Змей рядом. Остальные наши тоже подходят. Правда за нами, и потому отдавать ценную добычу вдвойне неохота.

— А вы, что молчите? — поворачивается Домовиха к глядунам. — Кто здесь прав? Не мы разве?

— А что мы? — выставляет перед собой руки открытыми ладонями вперёд старший в паре. — Наше дело — следить, чтобы семена, бобы в карманах не осели. Если спросите, кто лешего вчера бил? Да — Идущие били.

Я медленно бочком смещаюсь к краю толпы. Если броситься к лешему, пока все заняты спором, и развалить его клинком на две части…

— Да сказано же вам, — рычит Рысин. — Неважно, кто зверя бить начал. Важно, кто закончит.

Вот я сейчас и закончу.

— Всё! Достал! — ревёт Сёпа. — Прочь с дороги! Или к йоку смету!

Разъярённый Метла надвигается на барона. Сепан сегодня потерял друга. Он может наделать глупостей. Надо ускоряться.

— Куда лезешь, мелкий! — хватает меня за руку безымянный из чужого отряда, когда я, подобравшись почти к самому краю их строя, уже было собрался бросаться к лешему.

— Сметёшь⁈ — рявкает барон и вскидывает перед собой руки.

Не успел… Началось!

Сепана, а вместе с ним и нескольких находившихся к нему ближе всех безымянных из наших, отбрасывает назад волной воздуха. Рысин, он — ветродуй. Его дар всем известен. Неужели Метла это сделал специально? Нарочно довёл вспыльчивого барона до белого каления?

— Что творишь⁈ — орёт кто-то из наших.

— Стойте! Нет! Всех, проливших кровь — на арену!

И, слава Единому, крик глядуна люди слышат. Оружие, как поднялось, так и опускается тут же.

Но Сёпе не нужно оружие. Я не прав — тут нет умысла. Нам сейчас бы давить на преступника, ударившего даром по братьям, но Метла вместо этого подскакивает с земли, куда рухнул, и бросается на обидчика.

Миг — и он подлетает к барону. Ни копья, ни топора в руках нет. Да они ему и не нужны. Попытавшегося ударить противника кулаком Рысина — видно, дядька сам испугался того, что свершил, и решил больше даром не бить — как Метла и обещал, сносит с ног.

Тут полёт ещё лучше, чем прежний. Призвавший дар Сёпа толчком рук в грудь обидчика отбрасывает барона на полдюжины саженей. Кувыркаясь, тот несётся назад. Проломившись сквозь своих, пролетает над лешим и врезается в тот самый коряжник, куда хотел удрать зверь.

— Это наша добыча! — ревёт разъярённый Сепан.

И несогласных с ним нет. Совсем нет.

Тот, что был, висит кровоточащим куском мяса на ветке, торчащей обломком из кучи коряг. Нанизался, как поросёнок на вертел. Он мёртв.

Ёженьки… И что теперь будет?

Я знаю что. Тут без шансов.

Глава пятнадцатая

Повышение ставок

Четыре семени и двадцать восемь бобов — вот цена одной потерянной жизни и одной загубленной. С того света не возвращаются никогда, с арены почти никогда. И это я ещё не считаю троих наших товарищей, погибших вчера в битве с лешим. Вопрос — стоило ли оно того? Ответ — нет. Точно нет.

Когда, вскрыв проклятого зверя, мы вместе со Вступившими вернулись в полис, Сепан сразу же пошёл к капитану. Не знаю, о чём они говорили — кроме Метлы были там лишь один представитель второго отряда и глядуны из обоих, как непредвзятые свидетели произошедшего — но обратно мой друг уже не вернулся. Позже нам сообщили, что прямо из кабинета Абоса Сепана забрала стража. Иного никто и не ждал. Убить человека даром — только для лорда простительно. Отправили Метлу на арену. Обоих друзей я за день потерял. Арена, оно — та же смерть, только на время отложенная.

Будешь биться на ней с другими преступниками, развлекая знать, пока тебя не убьют. Как устроено всё там в подробностях мне неизвестно. Знаю только, что возвращаются назад единицы. Чтобы заслужить прощение, вроде как, нужно добиться победы в каком-то турнире, что сложно безмерно. Но шанс есть, как бы не был он мал, так что Сёпу оплакивать я не намерен.

А вот Лима в казарме мы помянули. Не выпивкой — словом. У безымянных так принято, товарищ погиб — говорим о нём вечером. Хоть в походе застала ночь, хоть за стенами, а проводить человека — святое. Вспоминаем, каким он был, чем нам нравился. И про ушедшего только хорошее. Вчера нескольких ребят поминали за раз, сегодня один из нас отбыл к Единому, но добрых слов Лим собрал даже больше, чем те безымянные. И понятно — погибшие вчера все из новеньких, а Кожемяка с отрядом два месяца.

Прощай, друг. Я тебя не забуду. Надеюсь… Смерть здесь так часта, что не успеваешь к кому привязаться, как его уже нет. Друзей заводить в Архе — только лишняя боль. Может и правы те, кто стараются ни с кем не сближаться?

Вон, Домовиха по мужу не сильно печалится — видать, тот силком держал бабу в семье — а после смерти его никого привечать не спешит. Хотя девка видная — статью княжна. Матвей тогда сразу сказал всем, что кто станет неволить, без хозяйства останется. По любви если только. Но тут проще гроши скопить и снести в дом услады, чем добиться взаимности. Пытавшиеся давно отказались от этой затеи. Домовиха — товарищ и воин. Не баба.

Мы все здесь товарищи. Друг с другом в друзьях теперь ходят лишь Шило с Косым. Глист со Змеем и то, пусть вместе и служат уже не один оборот, так назваться не могут. У архейцев не принято близко сходиться. Это к предзам. Но нас слишком мало, и с каждой седмицей всё меньше и меньше становится.

Молчун тоже того — не сумел Матвей для него иной доли добиться — на арене наш лекарь теперь. Командир прибыл лишь другим утром после нашей прогулки за лешим. Мехмед долго не принимал его. А, как принял, то лишь рассердился, что к нему с таким делом пришёл. Мол, совет принимает решения, и закон един для всех. Лекарь — ценность, но порядок ценнее. Если всякий будет знать, что полезный дар может помочь избежать арены, то безымянные начнут в норы бросаться один за одним.

Зерно истины есть в словах лорда, но мне жаль Молчуна. И не столько, как человека — от него я добра, кроме спасения командира, да и то из-под палки, не видел — а, как сильного воина, какой был полезен отряду, и лекаря. Мы и так потеряли двух лучших. Капитан, как потом передали, сказал, что Метла одним толчком лишил палец двоих боевых одарённых.

Но отряд сохранён. И Матвей даже с нами. Того вольного, что метил на его место, поставили командиром Вступивших. Своей смертью Ефим помог другу. Ряды наши снова пополнены новичками. Темнолесье — всё. Ждём с рассветом скачок. Но, куда принесёт лоскут мне без разницы. Не добудем норму, так пусть Мехмед сам решает, что делать. Матвей за мной будет присматривать, или ещё один «Шапка», коли командира заменят, мне теперь наплевать. Моё дело — пережить один йоков месяц, и я дохожу свой срок, не во что не встревая. Мне на всё наплевать — я жду Ло.